зеркальном шлеме походил просто среди шарахающихся от него людей, посмотрел и, не сказав ни слова и не ответив ни на один вопрос Танхорда, убрался восвояси. Чего приходил – никто так и не понял. И это был самый близкий контакт с черным, что реально случился у знакомого мне человека, чьим словам я склонна верить. Все остальное, что слышала – лишь сто раз пересказанное в стиле «мне кто-то сказал, что ему рассказали те, кто своими ушами слышал, как некто говорил» или же истории из давно минувших лет, живых свидетелей которым уже практически не осталось.
Между облаками проглянуло солнышко, тут же награждая снег вокруг дороги искристым сверканием, и собаки от этого как будто еще больше приободрились и поднажали, да так, что мне пришлось прищуриться до щелок, защищая глаза от летящих из-под собачьих лап колючих снежинок. Просчитав про себя до ста, глянула коротко туда, где видела платформу с Карателем, и, не обнаружив ее, вздохнула с облегчением. Небось, он опять на Ярмарку подался или в окрестностях ее кого-то выслеживает. Или еще черт знает чем занимается, кто их разберет.
– Ох, черт! – вскрикнула от неожиданности, когда черное пятно возникло прямо перед нами, буквально метрах в десяти впереди и в трех над землей.
Перепугавшись, я разжала руку, которой держалась за деревянный обод спинки санок, и плюхнулась на спину в снег.
Собаки, не среагировав сразу на уменьшение веса груза, еще с полминуты неслись со всех ног вперед, оставляя меня один на один с медленно спускающимся на землю Карателем. Я же лежала, распластавшись на снегу и боясь и шевельнуться, хотя сердце мое, чуть не вылетевшее, проломив ребра при первом испуге, сейчас бахало все быстрее и быстрее. Ведь я с огромной скоростью проигрывала в голове все возможные причины появления Карателя. Саймон все же решил отомстить, уяснив, что ничего у него с домогательствами не выйдет, и заявил им об агрессии с моей стороны? Илено, однозначно, будет свидетельствовать в его пользу, да и порез от моего ножа-оберега есть, как ни крути, а у меня никого, кто подтвердил бы факт нападения Саймона. А что, удачное стечение обстоятельств для него может выйти на первый взгляд: меня Каратели казнят, потому как всем известно, что иных мер наказания у них сроду не было, а он мой скит захапает и рано или поздно вход в мастерскую разведает. Правда, быстро поймет, что просто попасть туда совсем не значит вдруг суметь обсидиановые орудия строгать бойко. Без моих знаний и семейных секретов ни с чем он останется в итоге, ну или годы уйдут научиться и разобраться.
Или… Что, если я допрыгалась и сами Каратели каким-то образом разнюхали уже о существовании подземной мастерской с запрещенными станками из так же запрещенной стали? Но как? Где я могла допустить ошибку? Ну не сквозь же земную твердь они видят? Да, отец рассказывал мне, что раньше, до Крушения и появления Карателей были такие машины, что могли и сквозь землю, и сквозь водную толщу видеть и определять даже – что там, как картинку рисовать. Но годы и годы прошли с тех времен, и Черные летали над моим скитом сотни раз, и ничего! С чего сейчас-то?
Я гулко сглотнула, подтягивая ноги, когда Каратель ступил на снег почти у самых моих ступней, и поразилась отстраненно его огромному росту, эффект от которого был усилен толстыми подошвами его ботинок и общим массивным сложением. Одновременно в памяти промелькнуло, что, кажется, в последнее время я засекала летящую черную платформу в окрестностях скита как-то особенно часто. Где-то с начала лета или даже конца весны, когда почти весь светлый день я трудилась на своей расчищенной делянке, сажая корнеплоды и те немногочисленные овощи, что успевали вызревать у нас. Следили, выходит? Но я никак себя выдать не могла! Вход в мастерскую из глубины дома, снаружи его никак не засечь.
Каратель нависал надо мной, как жуткая черная гора, и просто смотрел, чуть опустив голову в своем непроницаемом шлеме. И хоть я не могла видеть и намека на его черты или глаза, я ощущала этот взгляд совершенно отчетливо. Осязаемо, как совсем не осторожное изучающее касание, скользящее по мне с головы до ног. Настолько реальное ощущение, что мне почудилось – я знаю точно, к какой части моего тела приковано внимание Карателя. А потом он поднял руку и дотронулся справа у основания своего непрозрачного шлема, и его забрало вдруг истаяло, будто было тонким льдом под жарким лучом солнца. И я увидела лицо Карателя.
Обыкновенное, человеческое. То есть нет, таких, как он, мне встречать не приходилось, очень уж резкие черты, все как будто из прямых линий и острых граней, как если бы творец, создававший его, обладал бесконечно твердой и уверенной рукой и это же пожелал вложить в облик своего творения. Но никакой собачьей головы или чешуи с жутким оскалом, серой кожи, рогов или клыков и прочих чудовищных черт, о каких, случалось, болтали. Кожа темная, не просто загорелая, а именно глубоко смуглая, даже немного в красноту, что ли. А вот радужки глаз, на удивление, светлые, желтовато-рыжеватые, каким выходил хорошенько уваренный сок для леденцов.
– Роутэг.
Я, кажется, не сразу поняла, что он сказал, точнее уж, громыхнул что-то, сначала заметила движение его губ. Таких же резких в своих очертаниях, как и все остальное. И только с некоторым опозданием до меня дошло, что он обращается ко мне. Скорее всего, назвал свое имя. И протянул руку. А мне внезапно стало так страшно, вот прямо-таки настоящая паника обуяла. Как если бы вот-вот должно произойти нечто такое… из чего потом не будет никакого выхода, спасения. И чисто инстинктивно я толкнулась пятками в землю, отъезжая от него совсем чуть, но это, похоже, все поменяло. Прямые черные брови сошлись, создавая такие же прямые две глубокие поперечные складки, а радужки стремительно стали темнеть, а вслед за этим, повинуясь новому касанию пальцев в черной перчатке к тому же месту на шлеме, забрало вернулось-выросло снова, скрывая от меня лицо Карателя. И руку он мне больше не протягивал. Развернулся и двинулся к моим наконец остановившимся собакам, умудрившимся завалить набок санки и теперь зашедшимся в лае, который я как будто и не слышала всего мгновение назад. Такое чувство, что меня морок какой накрыл, как только я увидела черного, опускающегося передо мной, и слетел он только что. Взвившись на ноги, я бросилась вперед, стремясь опередить Карателя и еще, может, успеть… Не успела. Он выставил перед собой руку с раскрытой ладонью, и мои мохнатики стали валиться в снег без единого звука.
– Нет! – закричала, подбегая к ним и пытаясь встать у него на пути. – Не надо! Не тронь их!
А он просто продолжал идти, как и шел, и через несколько секунд навис над моими вытянувшимися неподвижно собаками, умудрившись в какой-то миг миновать меня, не только не снеся со своего пути, но даже и не зацепив хоть чуть.
– Зачем? За что ты… – я осеклась, заметив что он молниеносным движением извлек на свет один из моих запрещенных металлических карабинов. А я и увидеть не успела, как он умудрился отстегнуть его от шлеи и ремней постромков. – Это… это не оружие. Безопасно.
Ну да, как будто это довод. Железо запрещено для обладания и использования людьми. Любое. Совсем. Без исключений. Наказание за нарушение этого запрета – смерть. У этих черных для нас вообще только одна кара за все. Ни судов, ни разной степени вины, ни выяснения твоих намерений. Потому-то они и Каратели. Не судьи, не надзиратели.
Обмирая и замерзая все сильнее от нервной изморози внутри, я наблюдала, как, не торопясь, черный находит и отстегивает остальные три карабина, шаря по складкам прошитой кожи одной рукой и укладывая железки на свою свободную ладонь. Как если бы наглядно желал продемонстрировать мне процесс усугубления тяжести моей вины.
– Собаки не виноваты же, только я, – зачем-то сказала ему, глядя в непроницаемое забрало. Зачем он убирал его? Зачем показал себя? Зачем имя назвал? Имя ли? Это какой-то обычай? Я должна знать имя того, кто казнит меня, и увидеть его лицо? Ни про что такое не слышала. – Я Элли.
Черный вздрогнул, вскинул голову и замер на секунду, явно уставившись на меня сквозь свой шлем.
– Мое имя. Элли, – пояснила я, просто чтобы не молчать, ожидая своей участи. – Ты меня убьешь? Прямо сейчас?
Ответа не последовало. Зато он сжал свою ладонь, где уже покоились все карабины, и через пару секунд на снег с громким шипением стали падать красные, пылающие капли.
