Он перестает гладить мое бедро и проводит пальцем по дорожке моих слез. Я с трудом сглатываю и моргаю, он кладет палец в рот.
– Соленые, – говорит он.
У меня появляется грустная ел заметная улыбка.
– Знаешь, что выдры держатся друг с другом за руки перед сном, чтобы их не унесло во сне?
Я кладу руку в его, и он с силой ее сжимает.
Он улыбается, и его веки закрываются, но он с трудом открывает их снова. Это проигрышная борьба со сном, уже не долго осталось.
– Когда впервые я увидел тебя, то подумал, что ты ангел спустившийся, чтобы спасти меня, – бормочет он.
Я ничего не говорю, просто смотрю, как он скользит в глубокий пьяный сон. Еще несколько минут я лежу рядом с ним, наблюдая и слушая его ровное дыхание. Когда его тело становится полностью расслабленным и совершенно мертвым для этого мира, я медленно вытягивать руку из его хватки, но он так крепко сжимает свои пальцы, цепляясь за меня, как клешней. Нежно по одному я отцепляю его пальцы, медленно и ласково целую его в лоб.
Тихо выбираюсь из кровати и одеваю юбку, достаю свои трусики из кармана его брюк и направляюсь в гостиную, беру бумагу и пишу записку:
«Я не убегаю. Мне просто необходимо какое-то время, чтобы подумать и разобраться с направлением выхода... Целую Лили», я тихо закрываю дверь номера. Я успеваю еще на самолет, по-прежнему находясь в оцепенении, и только высоко в небе, вижу у себя на пальце свадебное кольцо. В ужасе начинаю крутить его, не веря самой себе, что ушла от него. У меня в теле образовалась дыра в том месте, где должно находиться мое сердце.
Я прохожу таможенный контроль в аэропорту Хитроу и направляюсь прямиком к таксофонам. Нахожу, который работает на монетках, и укладываю монеты в ряд вдоль металлической полочки. Сняв трубку, беру одну, вставляю в слот, набираю номер Робина. Раздается щелчок его автоответчика, у меня возникает мысль, что вероятно я ошиблась номером, я по-прежнему сжимаю трубку и подумываю нажать на рычаг, так ничего и не сказав, но потом слышу свой голос:
– Привет, Робин. Не паникуй. Все отлично. Просто захотелось пообщаться, сказать привет. Позвоню в другой раз. Пока-а.
Я нажимаю на рычаг, отключаюсь и прикрываю глаза от сожаления, настоящего сожаления из-за того, что позвонила ему. Это похоже еще одна ошибка. Хотя мой голос звучал нормально, даже можно сказать весело, но пока я разговаривала с его автоответчиком, мое сообщение уже произошло. Он поймет, что я звоню из аэропорта, поскольку обладает определенными навыками читать между строк, и тревожный сигнал прозвучит у него в голове, зачем мне, если все хорошо, звонить ему из аэропорта, чтобы просто поздороваться. Мне кажется, что каждое решение, которое я принимаю за последнее время, закапывает меня все глубже и глубже в яму.
Под влиянием данного момента, я решаю не ехать в квартиру компании, а вместо этого беру такси к дому своей бабушки. К сожалению, глядя в окно машины, у меня даже и в мыслях не возникает позвонить маме. Я знаю, что мне следует это сделать, но с тех пор, как погиб Льюк, она так сдала, что я научилась справляться со своими проблемами молча и сама или обсуждать их с бабулей.
Водитель высаживает меня напротив ее квартиры, находящейся на первом этаже, я подхожу к синей двери и нажимаю на звонок. В окне появляется ее маленькое личико, я машу рукой, она расплывается в широченной улыбке, и становится похожей не на бодрую семидесяти двухлетнюю старушку, а на радостного ребенка.
Через считанные секунды ее сияющее лицо появляется в проеме двери.
Она встречает меня традиционным китайским способом, интересуясь, не голодна ли я.
– Да, – отвечаю я автоматически, и она энергично тянет меня через порог, над которым висит по Фэн-Шую кот, с двигающимися лапами, ведя в маленькую затемненную кухню. Здесь находится старомодная мебель из темного дерева, в воздухе пахнет ладаном, который горит перед красным молитвенным алтарем Божества Кухни, Зао Йюн, и перед статуей стоят подношения: синяя миска с апельсинами.
– Садись, садись, – говорит бабуля, и начинает заполнять электрический чайник водой.
– Я вообще-то не голодна, – протестую я.
– Ты никогда не голодна, – ворчит она. Она включает чайник и поворачивается ко мне, поставив руки на бедра. – Только посмотри, настолько худой ты стала, как былинка, качающаяся на ветру. – Она сужает глаза. – И ты опять лежала на солнце?
– Это называется загар, ба.
– Загар, так я и поверила, это совершенно не непривлекательная западная традиция, которой ты злоупотребляешь. Ты бы видела свою прабабушку. Она была такой белой, как цветок лотоса.
– Говоря о традициях, не она ли тогда попала в переплет?
Она смотрит на меня неодобрительно.
– И как это касается твоей кожи?
– Бабуля, – говорю я устало, – я пришла к тебе не для того, чтобы говорить о состоянии моей кожи.
Она качает головой и направляется к холодильнику, роется внутри и выуживает белые булочки из муки, сделанные в Гонконге, с курицей и свининой. Она показывает мне пакет.
– Видишь? Твоя любимая марка.
– Спасибо, – не сопротивляясь говорю я. Последнее, что мне необходимо на данный момент – это еда.
Пока она укладывает булочки в пароварку, я оглядываюсь вокруг. Фактически ничего не изменилось на кухне у бабушки. С тех времен, когда мы с Льюком были детьми, все выглядит также и остались даже те ж запахи. Мы очень любили приходить к ней, словно попадали на какой-то праздник – фестиваль лунного пирога, фонарики, китайские новогодние праздники, когда ели прилипающие сладкие пироги и получали деньги в красных пакетах, и поджигали печенье на кухне перед Богом, чтобы наша благодарность, была скорее услышана на небесах.
Бабуля вытирает руки и садится рядом со мной.
– Ба, – начинаю я. – Ты знаешь, что я стала офицером полиции под прикрытием, правда ведь?
– Конечно. Ты же сама мне сказала об этом. Я еще не выжила из ума, знаешь ли?
– Ну, хорошо. Меня отправили на задание и... э-э...
Ее темные острые глаза пристально смотрят на меня с любопытством.
– Мне кажется, что я, ну, испытаю некие чувства к своей цели.
Выражение ее лица не меняется.
– Расскажи мне о нем. Что он за человек?
– Он очень добр к своей семье, а также к животным, и... он достаточно честный.
– Тогда, почему полиция интересуется им?
– Для них он видится в образе наркодилера.
Я вижу страх в ее глазах, и она крепко сжимает руки.
– Но я не думаю, что он один из них.
Ее руки рассоединяются с облегчением.
Я прикусываю губу.
– Но я также боюсь, что думаю о нем так, потому что испытываю чувства.
Бабуля наклоняется вперед.
