Ничего не могу рассмотреть, поэтому полностью доверяя мужчине. Он лучше меня знает, как стоит скрываться от преследователей.
Мужчина идёт быстро, так, что я едва поспеваю. А затем замирает, ругаясь себе под нос. Я останавливаюсь рядом, обеспокоенно осматриваю его.
— Ты в порядке? Клык, что такое?!
— Всё нормально. Пошли дальше. Только не кричи так, можешь привлечь ненужно внимание.
Мы молчим весь подъем вверх. И у меня появляется время подумать о многом. Что сейчас я готова сделать всё, что он скажет. Нет желания спорить и доказывать свою точку зрения. Сдаюсь на милость победителя. На милость Клыка, который в этих делах разбирался намного лучше меня.
Почему? Почему именно сейчас, когда мы в шаге от того, чтобы разъехаться навсегда, мне хочется следовать его указаниям?
Желание доказать, что я могу быть покорной? Нет, в этом не никого резона. Бессмысленно и только зря бы нервы потратила. Уже всё решено, ещё пятого октября решилось, когда сказала то пресловутое «Мы — всё».
Два слова, пять букв. А выворачивают, скручивают. Будто колючей проволокой всю обвили и стягивают. Невыносимо больно, сложно. Никак не могу понять, почему настолько плохо. Мы знакомы месяц, меньше даже. А он пробрался глубоко. Дальше, чем Красавчику удалось.
Может, как и с отцом Алека, я смогу отпустить? Через год или пять. Скорее всего, десять. В прошлый раз понадобилось пять лет и новый мужчина. Клык сильнее в свои объятия поймал, значит и времени больше. Отлично, к тридцати пяти освобожусь от ошибок молодости.
Только у меня всегда будет яркое напоминание о произошедшем. Ещё один сын. Или дочка. Девочка. Было бы неплохо. Собрала бы сразу общепринятую коллекцию двух любимых детей. От двух любимых мужчин, которые оставили мне шрамы.
— Ты слишком тихая, — Клык врывается в мои мысли. Будто несколько минут назад не просил соблюдать тишину. — Всё будет хорошо, Арин. Я обещаю. Не бойся, ребята знаю, где нас найти. Приедут за нами быстрее, чем мы к месту встречи доберёмся. Только нужно быстрее идти.
— Хорошо.
— Такая покорная сегодня. Непривычно.
— Я умею приказы выполнять.
Выплёвываю. Язык быстрее разума сработал в этот раз. Клык передо мной останавливается и оборачивается. Меня сразу в эти омуты затягивает. Вроде бы темно вокруг, а его глаза ярче всего горят.
— Арин.
— Забудь. Не обращай внимания. Просто к твоему сведению, я умею молчать и делать так, как скажут.
— Почему тогда бросила меня? Раз не в приказах проблема.
— Ты обещал, что меня это не коснётся. Твоя работа и то, каким ты становишься, когда разбираешься.
Говорю и понимаю, что действительно в этом дело было. Не шантаж и, конечно же, не приказы. Я понимала, что иногда помолчать нужно и не влезать. Со Зверем ошиблась, но этого не признаю. Я сделала так, как нужно было. Зверь — не работа для Клыка, а семья. А в семье многое можно говорить.
— Я бы никогда не перечила тебе на разборках, — заставляю мужчину идти дальше. В спину говорить намного проще. — Я не идиотка, Клык. Я с Игорем могла разборки устраивать, но стоило клиенту войти — смиренный сотрудник. Я знаю основы работы.
— Но?
— Но ты — не работа. Я соглашалась на отношения, а не новый свод правил. Думала, что сможем так вместе быть. Но не получилось. Забыла, что наша работа это часть нас. Никуда не денешься. А значит, нужно было заканчивать до того, как ты сделаешь мне слишком больно.
Мужчина снова останавливается. Я не готова с ним разбираться, обсуждать это всё. В любом случае, уже всё случилось. Решения принято, а Клык никогда не бросит всё ради меня. А даже если решит, то я не дам. Потому что через несколько лет он пожалеет. И скажет, что я того не стоила.
Будет ещё хуже, чем оборвать всё сейчас.
Только одно дело не даёт мне покоя.
— Мне интересно… А если бы я вдруг залетела?
— Ты беременна?
Да.
Нет.
Да.
— Нет, — сдаюсь своему защитному механизму. — Если бы. Вдруг.
— Если бы.
Повторяет Клык и разворачивается ко мне. Не успеваю вытереть блестящие слёзы, и он, конечно же, замечает их. Легко касается лица, стирая мокрые дрожки. Прижимает меня к себе, одной рукой за талию обнимает, сильнее в объятиях стискивая. А второй — зарывается в растрёпанные волосы зарывается, заставляя лицом в плечо уткнуться.
— Блять. Что ты от меня хочешь услышать, Арин? Что я бы тогда всё бросил и начал новую жизнь?
— Нет, — обречённо. Новые слёзы и так хорошо, что мужчина их не видит.
— Что я бы постарался измениться и стать лучше, чем я есть? Мол, перекрою себя так, как тебе нужно?
— Нет.
Конечно нет. Клык не поменяется, не исправиться. Даже просить о таком могу. Не хочу. Всё, что мне было нужно, так это чтобы он просто был всегда со мной честным и открытым. Не таким, как последние дни. Большего мне не нужно было.
— Или, может, чтобы я тебе в любви признался?
— Нет.
Замолчи, Клык. Замолчи, пожалуйста. И так изнутри всё разрывает, а он только масла подливает. Гранату за гранатой бросает, а мне эти взрывы как-то пережить нужно.
— Так — да. На все три варианта. Я готов всё бросить. Я готов меняться. Хреново получится, мало, не починить. Но постараюсь. И да, малышка. Я люблю тебя. Это что-то меняет?
— Что?
Отталкиваю от себя мужчины. Не понимаю, зачем он так делает. Зачем говорит такие вещи, не имея их в виду. Лишний раз поиздеваться хочет?
— Клык, ты меня любишь?
— А ты меня нет?
Я могу закончить всё прямо сейчас. Ответить лживое «нет» и расстаться навсегда. Больше не лезть в этот омут. Спасти себя от проблем и боли. Легче сейчас будет пережить, чем через год или два.
— Я не знаю.
— Охрененно.
— Нет. Стой, — не позволяю от меня отойти. — Что для тебя любовь? Я уже нихрена не знаю, Клык. Раньше всё так чётко было, правильно. А ты пришел и всё разрушил. Все границы, ориентиры стёр. Что такое любовь? Готовность всё прощать? Готовность переступить через себя? Может, ты хочешь всю жизнь с этим человеком просыпаться? Я любила до тебя только раз. Там всё было просто, он мне нравился, я — ему. Глупая подростковая влюблённость, закончившаяся беременностью и разбитым сердцем.
— Я думал, что ты не знала отца ребёнка. Ты сказала, что он не знает о ребёнке.
— Я сказала, что он не знает, что у него есть сын. Это так. Всё. Ему не нужно было это, ясно? И мы вообще не об этом говорим.
— Об этом, если ты до сих пор его любишь.
— Я думала, что люблю. Но это совсем не похоже на то, что я чувствую к тебе. С тобой всё глубже, острее. Мне больно быть с тобой, понимаю, что неправильно поступаю. А по-другому не богу. Тянет к тебе. Ты будто мне под кожу пробрался, в душу. Нагло поселился, не спрашивая моего мнения. И избавиться не получается. Так что такое любовь, Клык? Это — любовь?
Последняя фраза глохнет в поцелуе. Я ожидаю страсти, напора. Боли в искусанных губах и хватки на талии. Но всё не так. Мужчина действует нежно, аккуратно. Невесомо касается губ, заставляя желать большего.
Внутри всё будто замирает, зависает над пропастью. Сплошная неопределённость. Но сейчас так хорошо. Подходяще. Легко и нежно, будто все те чувства через поцелуй пытаюсь передать.
Одной рукой сжимаю его плечо, чтобы не упасть, второй зарываюсь в темные волосы, не давая отстраниться. Он нужен мне как можно ближе. Словно если поцелуй прервется, то я умру. От прикосновений холодных пальцев Клыка кожа пылает. Он так близко, рядом, мой. Внутри взрываются фейерверки, летают смерчи, холод наконец-то отступает.
— Я люблю тебя, — все повторяет Клык, вглядываясь в мое лицо, даря короткие поцелуи в щеки, лоб, глаза. Целует все, до чего дотягивается, прижимает к себе, но мне кажется, что он слишком далеко.
Происходящее напоминает сон. Вот сейчас я проснусь и окажется, что этого не было. Клык не признавался в любви, не был рядом, не целовал. Мне так часто снились похожие ситуации, что боюсь открывать глаза, боюсь произнести хоть слово. Не хочу просыпаться, не хочу оказываться в пустой, холодной комнате без Клыка.
