— Блейз, ты не против, если я пройдусь? — спросила она. — У тебя здесь есть несколько действительно красивых магловских картин.
— Конечно, нет. Хочешь обзорную экскурсию? — Забини уже почти поднялся со стула.
— Нет, нет, не вставай, — Гермиона махнула рукой. — Я просто осмотрюсь.
— Милости прошу.
Она ответила ему благодарной улыбкой и прошла по коридору. По пути в уборную Гермиона заметила картину и хотела взглянуть на нее поближе. И наконец обнаружила ее через дверной проем, ведущий в маленькую комнату, напоминающую ювелирную, которая, казалось, предназначалась для музыки: в углу стоял рояль, а на стенах висели несколько высококачественных струнных инструментов. Та самая картина была абстрактной, но в убранстве комнаты у Гермионы сложилось впечатление, что она пыталась отразить поток музыкальных нот. Грейнджер стояла перед ней какое-то время, запрокинув голову.
— Эта мне очень нравится, — тихий голос раздался из-за спины.
Гермиона удивленно развернулась и увидела Блейза, его руки были спрятаны в карманах.
— Правда?
— Да, — он пожал плечами. — Я не так много знаю о магловском искусстве, но знаю, что мне нравится.
Она не спускала с него глаз, задаваясь вопросом, почему он пришел к ней.
— Я и сама не так много о нем знаю. Раньше мы с родителями часто ходили в музеи. Моя мама большая любительница, — она повернулась обратно к картине. — Но в цветах этой что-то есть.
— Да, и в ощущениях. Много всего происходит в чем-то, что не движется.
Гермиона усмехнулась, но быстро собралась.
— Почему здесь так много магловских вещей? — мягко спросила она. — Твоя мама чистокровная, разве нет?
— Да, — он засунул руки поглубже в карманы и прошел дальше в комнату. — Ее последний муж. Нико. Он был полукровкой, здесь жила его семья. Думаю, этот дом долгое время принадлежал маглам. И, когда он его унаследовал, это стало неким сюрпризом. Он едва их знал. Ну, знаешь, отрекся.
— Быть маглорожденным трудно во многих отношениях, — прошептала Гермиона. — Но, полагаю, полукровкой, должно быть, труднее. Одной ногой в каждом из миров…
Блейз кивнул, его темные глаза были серьезными.
— Нико был хорошим человеком, но, да, и у меня сложилось такое же впечатление.
— А он и твоя мама…?
— Он умер. В позапрошлом году. Уверен, до тебя дошли слухи, — его тон был непроницаемым.
До Гермионы дошли слухи. И сейчас она испытывала стыд за то, с каким интересом вслушивалась в истории о «черной вдове», матери Блейза Забини.
— Да, — сказала она. — Прости.
— Восемь мужей, все мертвы по загадочным причинам. Никто не знает, кто мой отец. Бла-бла-бла, — произнес Блейз ледяным, но в то же время отстраненным голосом. Он опустил взгляд. — На самом деле, четверо. Первый, когда она была еще слишком молода. Погиб в авиакатастрофе. Вторым был мой отец — умер из-за болезни сердца, когда я был еще младенцем. Третий, когда мне было пять. Четвертый, когда мне было пятнадцать. У обоих такие же совершенно обыденные причины смерти, и столь же печальные. Это не просто — терять четырех людей, которых любишь.
Это была самая длинная речь, которую Гермиона когда-либо слышала от него. Ее дыхание сперло, и пальцы вжались в ладони.
— Мне так жаль, Блейз, — сказала она.
Он поднял на нее взгляд, и его глаза встретились с ее.
— Все нормально. Я никогда не давал тебе повода думать обо мне хорошо.
— Но мне не следовало… Я должна была… — Гермиона с трудом пыталась выразить словами то, что чувствовала.
— Думаю, — Блейз прервал ее, — у всех нас есть свои странности. Заблуждения. Способы справиться, защитить себя. И тех, кто нам дороги.
Гермиона резко сосредоточилась. Она осознала, что он пытается ей что-то сказать.
— Так что, может, не стоит воспринимать все за чистую монету. Я не пытаюсь осудить тебя из-за всего этого с моей матерью. Блять, да на Слизерине все верили этим слухам. Даже я иногда шутил на эту тему. Просто… — он покачал головой. — Слушай, не мне об этом говорить. Но он мой лучший друг. И я никогда не видел его таким. Из-за кого-либо.
Гермиона почувствовала, как ее глаза расширяются, а вот голос, кажется, пропал.
О чем он говорит? Что имеет в виду?
— Блейз, малыш, ты где? — голос Лаванды донесся из коридора.
— Я здесь, Лав, — Забини в последний раз задержал на Грейнджер взгляд и повернулся. — Мы с Гермионой смотрим на картину в музыкальном кабинете.
Лаванда появилась в дверях.
— Как это мило, но не мог бы ты помочь мне с теми закусками или разобраться с эльфом? Она ничего не хочет делать со мной.
Блейз рассмеялся.
— Да, она ворчливая старушка. Я пойду, — он обернулся и еще раз серьезно посмотрел на Гермиону прежде, чем последовал за Лавандой и скрылся за дверью.
Несколько мгновений Грейнджер стояла на месте, не шевелясь, пока мысли пребывали в полнейшем беспорядке. Она внезапно ощутила жар, ощутила себя замкнутой в маленькой комнате. Прошла вперед, замечая, что одно из окон напротив, на самом деле, являлось частью французских дверей. Схватившись за ручку, как за спасательный круг, она вырвалась в маленький сад с террасой, глубоко дыша. Солнце только скрылось, забирая с собой наихудшее пекло, и воздух приятно осел на коже. Она подняла голову и посмотрела на клочки облаков, раскинутых поперек розовых и синих мазков неба.
Что имел в виду Блейз?
«Я никогда не видел его таким из-за кого-либо.»
Что она должна с этим делать? Попытаться еще раз? Продолжать пытаться? Надавить?
Она мотала головой. Это было в ее характере — беспокоиться из-за проблемы (или бороться), пока не решит ее. И в то время, как одна часть изнывала от желания делать именно это, Гермиона ощутила прилив праведного гнева. Поток образов последовательно разыгрался в ее сознании: Драко говорит с ней на своей кухне ночью на вечеринке, Драко улыбается ей через плечо на мотоцикле, взгляд, с которым он смотрел на нее на протяжении их разговора на скамейке… А затем последовали вспышки его холодного отрешения и молчания. Что было настоящим? И почему он не был тем, кто пытается… если действительно испытывает к ней что-то? Без ответа на этот вопрос, Гермиона не знала, сможет ли снова ввязаться во все это.
Она тяжело вздохнула, раздраженная из-за того, что мучительные размышления привели ее ровно в никуда. И уже становилось темнее. Гермиона внезапно почувствовала, что готова вернуться домой, в свою квартиру, заварить чашку чая и прочесть что-нибудь светлое. Она надеялась, что Тео тоже готов поехать. Кажется, он говорил что-то о своих планах на вечер. Обойдя композицию стриженых кустов, она вышла к бассейну и к главному входу в гостиную. Драко и Блейз были там, сидели в креслах и потягивали свои напитки.
— Где Лав и Тео? — спросила Гермиона, обводя взглядом то, что могла рассмотреть в других комнатах.
— Они, м-м, уехали, — ответил Блейз несколько робким тоном.
— Уехали? — Гермиона почувствовала, как динамично заморгала.
— Тео резко понял, что опаздывает, а у Лаванды заболела голова. Они быстро обошли все, искали тебя, но Тео торопился. Лав попросила извиниться перед тобой и сказать, что она ждет тебя дома.
Гермиона была вне себя от ярости. Она чувствовала, как краснота подкрадывается к горлу, поднимаясь выше.
— Значит, я снова должна поехать с тобой? — ее взгляд ринулся к Драко, когда слова вылетели наружу до того, как она успела их остановить.
Она разозлилась из-за Тео, уехавшего без нее, из-за Лаванды, которая определенно спланировала это, из-за Драко, создающего, в первую очередь, неловкость и, самое главное, из-за самой себя — из-за того, что ее это беспокоило.
— Ну, ты можешь аппарировать, — с сомнением предложил Блейз. — Я всегда так делаю.
— Слишком далеко, и я не доверяю себе с этими чарами. Из меня не очень хороший аппаратор, — отрезала Гермиона. — Ничего страшного. До тех пор, пока это не слишком принудительно.
Она едва взглянула на Драко, который начал подниматься с кресла.
