Это было так извращенно.
Я позволяла своему хищнику утешать меня.
Он молчал, пока я рыдала, прижавшись к нему, и в конце концов оставил меня, чтобы убрать разбитую лампу. Когда он закончил, то какое-то время наблюдал за мной.
Наконец Ксандер нарушил напряженное молчание. Я думала, он скажет что-нибудь утешительное, но он поразил меня, когда произнес:
— Не усложняй ситуацию, детка. Я разрешаю тебе оставить телефон, чтобы показать, что я тебе доверяю. Но если ты сделаешь какую-нибудь глупость, например, позвонишь в полицию, эта привилегия будет отнята. Все мои подчиненные в курсе твоей истории, и если сюда приедет полиция, им приказано передать твои документы. После этого полиция лично доставит тебя в лечебное учреждение или потребует от меня нанять медсестру, чтобы она колола тебе успокоительное.
Я уставилась на него, больше не узнавая, чувствуя себя совершенно разбитой и преданной. Это была та же угроза, которую использовал Генри, чтобы держать меня на коротком поводке в течение многих лет. Ксандер, как никто другой, знал о психологическом ущербе, который его отец мог нанести человеку.
Я никогда не думала, что он использует тот же рычаг давления против меня, и этим он полностью разбил мое сердце.
— Однажды ты поймешь, что все, что я делаю, – ради нас, – сказал он мне.
К этому моменту у меня больше не осталось слез, и я оцепенело смотрела на стоящего передо мной мужчину. Исчезла та нежная душа, которую я видела в последние несколько дней, и вернулся монстр, которого я не понимала.
Ксандер прижался мягким поцелуем к моим дрожащим губам с напускной заботой о моем здоровье.
Перед уходом он запер балконную дверь и опустил жалюзи – возможно, подумал, что я хочу спать, – и тем самым забросил меня в самые темные уголки мира, где солнце больше не могло до меня добраться.
Ксандер
За последние несколько дней в Джордан произошли изменения. Я чувствовал постепенное смягчение по отношению ко мне, и она, наконец, продемонстрировала свои истинные эмоции. Я должен был оказать ей милость и принять ее чувства как дар. Я должен был доверять ей, но я не мог заставить себя рискнуть. Меньше всего мне хотелось раскачивать эту хрупкую лодку, но, если существовал хоть малейший шанс, что она сбежит, я не мог этого допустить.
За пределами этого дома, даже за пределами этой спальни, все еще было слишком много угроз. Мужчины. Они постоянно провоцировали меня, постоянно смотрели на нее, постоянно пускали слюну. Я уволил всех своих сотрудников-мужчин, не заботясь о том, что они могут подать на меня в суд. Находясь вдали от нее, я не мог рисковать тем, что она встретит другого и, возможно, сделает выбор в его пользу. Черт, я не хотел, чтобы у нее когда-то был другой вариант, кроме меня.
Хотя я знал, что Джордан не станет звонить властям – она скорее предпочтет запереться в комнате, чем вернуться в лечебницу, – я бы не исключал вероятность того, что она украдет нож и пригрозит одной из домработниц, чтобы та выпустила ее. Я не знал каждую щель в этом доме. Выпускать ее из спальни, пока я находился в отъезде, было слишком рискованно на данный момент.
Я установил камеру в нашей спальне, чтобы наблюдать за ней с телефона до тех пор, пока не вернусь. А потом я бы выпустил ее из дома.
Она ведь поймет, верно? Это было временно – я не был похож на Генри. Даже если я мог понять его желание держать ее подальше от других мужчин, она была слишком хороша для него. Ее сияющее лицо доказывало, как сильно она изменилась всего за несколько дней, проведенных со мной, потому что она принадлежала мне.
Я держал ее взаперти только из необходимости, пока принимал меры для обеспечения нашей совместной жизни. Возможно, сейчас она злится, но это пройдет, как только она увидит всю картину.
У нас будет целая жизнь, чтобы все исправить, – мрачно подумал я. После того, как мы избавимся от Генри, я восстановлю её доверие и все остальное, что она захочет.
Я подошел к ней и обхватил щеку, приподняв ее лицо к моему.
А потом снова поцеловал, запустив руку в ее шелковистые волосы.
— Отдохни немного. – Я отстранился ровно настолько, чтобы заглянуть в ее опустошенные глаза. — Я скажу персоналу, чтобы они приготовили тебе все, что ты захочешь, когда проголодаешься. Я вижу, что твои силы на исходе.
Неохотно убрав руку из ее волос, я отступил назад и посмотрел, как она ложится в кровать, жалея, что не могу к ней присоединиться. Я очень хотел утешить ее, но мне нужно было встретиться с людьми и успеть на самолет.
Глава 31
Ксандер
Кайден: О чем ты хочешь поговорить с нами в Луненберге?
Сообщение Кайдена высветилось на экране, как только я вышел из самолета, и снова появилась связь. Я быстро набрал ответ своему кузену.
Я: У меня есть информация о Генри и его бизнесе, с которой ты, Дэймон, и дядя Джо захотите ознакомиться. Вы сможете подъехать завтра?
Дэймон: Черт, парень, для меня это будет нелегко. Что ты задумал?
Я: Просто пытаюсь обрубить все концы.
Я был со всей командой, и мы быстро прошли проверку на таможенном контроле, лишь показав свои паспорта. Но я совершил ошибку, воспользовавшись уборной после этого.
— Ксандер Максвелл! Это ты?
Черт. Я покачал головой и натянул бейсболку пониже, игнорируя разочарование на лице фанатки, когда выходил из туалета.
Я: Я вернусь в Луненберг завтра. Встретимся у меня дома.
Кайден: Звучит сомнительно.
Он не ошибается.
Было уже поздно, когда команда прибыла в отель в Нью-Джерси, и я поклялся, что это будет последняя ночь, которую я проведу вдали от Джордан. Я мог бы привезти ее в Нью-Джерси и приставить к ней целую команду охраны, однако слишком много рисков было связано с ее пребыванием в США. Опекунство Генри имело юрисдикцию на американской земле, но, чтобы добраться до нее в Канаде, ему пришлось бы пройти через ряд международных препятствий. Наша спальня в Луненберге по-прежнему была для нее самым безопасным местом.
Игра проходила днем, и то, что я играл без поддержки моей девочки, сбивало весь настрой. Впервые с тех пор, как я начал играть в профессиональный хоккей, я, наконец-то смог разделить с ней свою страсть. Это было то, чего я всегда хотел. Наблюдать за тем, как она скандирует мое имя, было самым волнующим опытом в моей жизни, и игры уже никогда не будут прежними, если она не будет болеть за меня.
После того, как я разберусь с Генри, она будет присутствовать со мной на каждой игре, нравится ей это или нет. Пока же я установил в нашей спальне телевизор, чтобы она могла быть со мной на расстоянии. В нем была доступна только одна программа – мой хоккейный матч. Телевизор был настроен на включение в самом начале игры и сразу же после ее окончания должен был выключиться.
Я знал, что она придет в бешенстве из-за того, что ее заперли в комнате. Но, несмотря на свою злость, она все равно посмотрит игру и будет болеть за меня. Она всегда меня поддерживала, делала то, что мне нравилось, сама того не замечая, записывала, что я ем, и находила маленькие способы сделать меня счастливым. Она ничего не могла с собой поделать.
Игра началась с ожесточением: обе команды боролись за шайбу. И снова гнев на Генри подстегнул мой адреналин. Я использовал любую возможность, пока наконец не отправил шайбу в ворота.
Наши немногочисленные болельщики взорвались от восторга, пока остальные ребята из команды хлопали меня по спине, но я заботился только об одном. Когда я понял, что камера наведена на меня, то показал большим пальцем на ворота, а затем направил указательный палец в камеру. Это был тот же жест, который я сделал, когда посвятил свой хет-трик Джордан. Я хотел дать ей понять, что, как и каждый гол в моей профессиональной карьере, этот тоже был посвящен ей.
