Но сил во мне нет ни на что — только плыть.
В один из дней, которые я не считаю, все та же улыбчивая медсестра приходит ко мне с «хорошей новостью». Говорит, что меня выписываю. И я еду… В столицу.
Помогает одеться в одежду, пахнущую прошлым. Мы неспешно идем к креслу-каталке. Она вывозит меня и передает Айдару.
Я не сопротивляюсь, но внутри… Кричу.
Дальше — дорога. Мне кажется, я чувствую рядом Сафие. Не знаю. Может снова сплю.
А в следующий раз глаза открываю уже в новой палате.
И все начинается с начала. Миллион процедур. Врачи. Консилиумы. Меня бесконечно спрашивают, не болит ли ничего. Как я себя чувствую. Помню ли свое имя, возраст, имя мамы и ребенка. Почему плохо ем.
А я и этого не знаю. Зачем есть? Это что-то дает? Не помню…
Почти ничего не помню. Даже своего ребенка — как в тумане. Иногда во сне ко мне прорывается ее смех. Тепло. И запах. Я осознаю, что тоскую. Становится больно невыносимо. Просыпаюсь в слезах. Дальше — снова спать.
Я — в столице. А она? У Аллочки или…
Нужно позвонить.
Я обещаю себе и не прошу дать мобильный.
А Айдар снова приходит. Сидит в палате. Ходит. Смотрит. Я делаю вид, что сплю.
Понимаю, что, скорее всего, такого он не хотел. И что оплачивает мой уход. Но… Легче не становится. Я его боюсь.
Наш последний разговор и его слова иногда приходят в кошмарах. Я просыпаюсь мокрой и с влажным лицом. Не понимаю, за что…
Правда не понимаю.
И что теперь — тоже.
Он уже женился? Что меня ждет дальше? А может лучше было бы…
Не додумываю.
Сплю… Сплю… Сплю…
Не знаю, сколько времени провожу в новой клинике, но и отсюда меня тоже выпровожают. Желают здоровья. Улыбаются. Сажают на коляску, хотя я могу ходить. Возможно, чувствуют, что не хочу, или я просто надоела и хотят избавиться поскорее.
Любая активность вытягивает из меня все соки. Походы в душ, в туалет, работа ложкой ужасно выматывают. Я не помню, как это, быть способной на большее. Работа. Сад. Танцы Сафички… Я правда все это могла?
Не понимаю…
Меня забирает Айдар. Я по-прежнему не могу с ним разговаривать. Он со мной тоже не особо пытается. В глаза не смотрю, но отмечаю, что хмурый. Страхует меня, помогая устроиться в своей высокой машине. Сам пристегивает. На несколько секунд оказываемся лицами друг к другу близко-близко. Я чувствую его дыхание кожей. Меня накрывает паникой. Взгляд — в сторону. По рукам бегут болезненный мурашки. Стараюсь не дышать, чтобы… Не провоцировать. Мне кажется, он во всем видит ее — провокацию. На все реагирует. За все меня ненавидит.
Выдыхает и щелкает ремнем. Громковато захлопывает дверь и обходит машину.
Я не спрашиваю даже, куда везет меня. Разве есть какая-то разница? Разве я что-то против скажу? Смотрю в окно. Все вокруг кажется успокаивающе-серым. Глаза слипаются. Закрываю их. Укачивает.
Просыпаюсь от хлопка двери. Сердце колотится. Где я?
Вспоминаю… Колотится еще сильнее. Автомобиль стоит под красивой высоткой. Я помню ее.
Это… Его дом.
Страшно до паники. Не знаю, как взять себя в руки. Захлебываюсь, потому что не хочу туда, но он открывает дверь, произносит:
— Пойдем, — и я даже пикнуть не думаю.
Подчиняюсь.
— Коляску достать?
Мотаю головой. Кисть жгут его пальцы всю дорогу до помпезного входа в парадное, по фойе и стоя рядом с лифтами. Но и высвободиться я не в состоянии. А вдруг разозлится? Не надо, Айка.
Не надо.
— Устала?
Киваю. Закрываю глаза, чтобы не нервничать из-за зеркал в лифте. Точнее из-за наших отражений.
Считаю секунды, терплю поглаживания. Это не бодрит. Не надо…
И молчу.
Лифт пищит, я слышу, как створки разъезжаются, только тогда открываю глаза.
— Сафие тебя очень ждет. Я ей сказал.
Киваю, даже не спрашивая: что?
Сказал и сказал.
В моей жизни был период, когда я мечтала вернуться в это здание. Только не знаю, кофейня на первом этаже еще работает или вместо нее давно что-то другое?
А ремонт в квартире он делал? Вряд ли. Тот был свежим. Красивым.
Узнаю длинный коридор с чередой дверей.
Жду, пока Айдар откроет свою.
В ноздри бьет знакомый запах. Такой же, как в нашем не нашем доме.
А еще мне кажется, что сердце трескается.
Я слышу голос своего ребенка.
— Анне приехала!
Сафие выглядывает из гостиной. Я ее вижу и мне… Слишком.
Дергаюсь, наверное. Потому что Айдар придерживает меня за руку и смотрит с опаской.
— Я устала, можно я посплю?
Спрашиваю, смотря в его плечо. Сама знаю, что глаза наполняются слезами. Не хочу этого.
Хочу ей радоваться. Отдавать себя. Как раньше. Как всегда. Но просто…
— Конечно…
Сафие несется на нас, я чувствую облегчение, когда Айдар меня отпускает. Приседает, ловит дочку. Встает вместе с ней.
Она тянет ко мне ручки. Я кусаю губы и отвожу взгляд…
— Анне устала, кызым. Давай отдохнуть ей дадим и потом? Анне еще болеет.
— Хорошо, баба…
По моей щеке соскальзывают знакомые пальчики. Губы дергаются уголками вверх, но я сама себе не верю.
— Я по тебе скучала, мамочка…
Всхлипываю, зажимаю рот.
— Куда можно?
— Помнишь, где спальня?
Киваю.
Иду прочь, обнимая себя руками, чтобы не развалиться.
Боковым зрением отмечаю, что в гостиной под потолком зависли воздушные шарики. Расшатанные нервы не выдерживают.
Забираюсь на кровать, скручиваюсь. Сначала трясет. Потом отпускает. Засыпаю под доносящиеся извне тихие голоса дочки, бывшего мужа и еще кого-то.
И снова сплю… Сплю… Сплю.
Во сне мне хорошо. Во сне душа совсем не болит.
* * *
Дни продолжают сменяться, а я — игнорировать их счет. Мой мир сужен до размеров спальни Айдара и хозяйской уборной.
Это — моя территория. Я провожу дни в ее пределах.
Из уважения к людям, которым почему-то не все равно, жива я еще или нет, дважды в сутки пинками гоню себя в душ и туалет. Иногда кажется, что я бы вообще не вставала, но тогда, уверена, меня вернут в больницу. А в больницу я больше не хочу.
Преодолевая полное отсутствие аппетита, ем бульоны. Сначала делала это самостоятельно, потом как-то снова стало не хватать сил. Унизительно, но теперь меня кормит Айдар или женщина, которая, по видимому, ухаживает за моей дочкой, пока я… Ещё бы знать, а что я?
Ей около пятидесяти. Она кажется мне добрым, душевным человеком, но и ее имя я запомнить тоже не могу. Какая же растяпа, Аллах…
Неумеха. Неблагодарщина.
Хороших слов я для себя не нахожу. Да и за что?
Мозг работает вяло. В конечностях нет энергии. Бывает, сквозь молоко полупрозрачной шторы пробирается солнечный свет и я чувствую прилив жизненных сил. Выставляю руку и ловлю тепло кончиками пальцев. Верю в то, что теперь эти силы останутся со мной, но проходит мгновение — и снова тухну. Сплю, подозреваю, не меньше двадцати часов в сутки, но бодрости это не прибавляет.
Погода способствует. С каждым днем света становится все меньше. Осень. Возможно, уже октябрь. Я не уверена и забываю спросить. Но пахнет она мне совсем не весной, как я по-глупости надеялась, а недостижимым прошлым, полным счастья. Это травит душу еще сильнее.
Я понятия не имею, чем живут люди, меня окружающие, но иногда просыпаюсь, чувствуя под боком Сафие. Она жмется ко мне, гладит лицо и что-то говорит. Мне становится совсем спокойно. Пытаюсь себя вытолкнуть к ней навстречу и… Все.
Слышу: «папа, а почему мама плачет?», и Айдар ее забирает, чтобы бестолковая мать не пугала ребенка беспричинными слезами.
Сам Айдар заходит ко мне не слишком часто. Я за это благодарна, хотя и сам факт того, что находится где-то рядом, по-прежнему тревожит. Рано или поздно его отношение снова изменится. Я знаю. Мой бой не окончен. Нужно собраться. Но я так устала, Аллах… Я совсем не могу…
Когда порции еды, которые я могу в себя затолкнуть, становятся совсем мизерными, ко мне приезжают врачи, ставят капельницы, но в больницу не забирают. Обсуждают что-то с Айдаром при мне же, не боясь, что услышу.
