И на старуху бывает проруха. Никогда не говори "никогда" – как жаль, что я забыла эту истину. Одним словом, довелось мне все-таки понять, как мужчина кладет женщин глазами. Уж простите, что такой каламбур получился, ну да ладно.
Зовут его… Впрочем, неважно. Есть такой человек. Не молод, но и не старик. Тридцать четыре года. Замечательный возраст для открытий и перспектив, когда щенячья восторженность позади, пресловутый "кризис тридцати" уже преодолен, а перспектива пенсии и увядания кажется призрачной и далекой.
Не красавец. Но и не урод.
И только глаза у него… Ах, какие у него глаза! Пронзительно синие, с угольно черным дулом зрачка – именно дулом, кружком пистолетного ствола, не раздевающего, а расстреливающего, проникающего СКВОЗЬ ТЕБЯ, навылет…
И какой-то первобытный инстинкт, оставшийся в наследство от далекого-далекого предка, не умеющего мыслить логически, а соображающего спинным мозгом, потаенное чувство, самое мудрое из всех, шепчет, не объясняя: "Не смотри".
Но я же упряма. Упряма и настойчива. И всегда иду вопреки здравому смыслу. Поэтому я поднимаю взгляд и скрещиваю его с этим синим льдом.
… И все. Обжигающая волна пробегает по моему позвоночнику сверху вниз, начинаясь где-то на холке – была бы я пантерой или какой другой кошачьей породой, ах как бы я зарычала призывно-грозно, подняв шерсть на загривке! – и спускаясь ниже, ниже, совсем низко, разливаясь внизу предательской влажностью, которую мужчина… Чует, чует – я знаю, иначе почему вдруг так на мгновение сощурились его глаза, промелькнула в них этакая удаль-насмешка?
Но нет, я же сильная, я сильнее многих, неужели я способна дать задний ход, испугавшись каких-то глупых домыслов? И поэтому я встречаю снова его взгляд – как, я отвела глаза? ну так это не слабость! – и уже сама чуть подаюсь вперед, играя, дразня, завлекая в эту древнюю, как мир, игру… И понимаю, что уже не будет теперь никакой моей гордости, никакого "я". Будем только "мы".
Пусть на короткие мгновения.
Пусть на безумно малый срок в моей и без того суматошной жизни.
Пусть – будет.
Чтоб почувствовать в этом взгляде…
… первую радость и первую разлуку…
"Прости, милый мальчик, нам просто надо остаться друзьями, ты ведь младше меня, ну подумай сам, из нашего романа ничего не выйдет". – "Но почему? Почему?". – "Ты когда-нибудь все сам поймешь".
… первую победу и первое разочарование…
"Будь моим, слышишь, моим, только моим! Я хочу, чтоб ты стал у меня первым. Да что же ты стоишь, как статуя! Давай же, раздень меня, бери меня, владей мной – я твоя, вся твоя!". И чуть позже: "Ничего, ну что ты так волнуешься. Бывает. Ну, не последний же раз…"
… первое бессилие и первое бешенство…
"Кто он? Кто? Ну скажи мне! Я не спрашиваю, ПОЧЕМУ ты это сделала, но хотя бы, скажи мне его имя!" – "А зачем? Хватит и того, что я не скрываю от тебя своих ошибок. Фемина ин вино нон куратор вагина. Это латынь. Ну, пьяная баба за поступки не отвечает…"
И пощечина – хлестким ударом штормового ветра, рвущего отношения, как последний осенний лист с дерева.
… первый восторг…
"Ты лучший, ты самый лучший. Ты – мужчина моей мечты!"
… и первое предательство, то , о котором знаешь только ты, которое похоронено где-то на глубине твоего сердца, но все еще поднимающееся иногда на поверхность.
"Прости, ты ошиблась. Я не идеален. У меня жена и дети".
Уже не отдавая себе отчета, я понимаю, что смотрю в твои глаза слишком близко. Слишком. Не с расстояния вытянутой руки, а с расстояния сжатых губ.
… За мгновение перед тем, как я вскрикну раненой птицей, уже предчувствуя это стремительное сладкое падение ненужной нам обоим одежды, я пойму, что же главное в твоих глазах, таких обыкновенных и таких странных.
Открытость.
Ты встречаешь людей с открытым забралом, не играя никакой роли, придуманной, чтобы скрыть истинное "я". Ты смотришь на них настоящим – НАСТОЯЩИМ – взглядом, а не бусинами фальшивой куклы.
И бросая вызов нравственности, я лечу в бездну.
А со дна навстречу мне поднимается зарево слепящего света. С морским оттенком твоих глаз.
май 2004
Девичник… Какое милое словечко, и как много оно подчас за собой скрывает. Мужики, собравшись в компанию, обычно нажираются и рассказывают о своих подвигах на постельных фронтах. Женщины… Тоже рассказывают. Но чаще на трезвую голову. Потому их шумные посиделки куда как циничнее и злее. И если в этой компании снисходительно-разозленных самок вдруг попадается один мужчина, случайно попавший в ненужное время в ненужное место… Горе несчастному. Разорвут. Растопчут. Смешают с грязью. Потому что умеем, когда хотим.
Но тогда среди нас мужчин не оказалось. Зато вина было – залейся. Мы пили не пьянея, раздуваясь от собственной значимости и сексуальности – с полдюжины молодых (каких молодых! молоденьких!) кобылиц, уже успевших попробовать многое в свои пятнадцать-шестнадцать.
О темперо, о морес! Знаем, слышали… Но что могло тогда остановить бурную игру нашей крови, молодого вина, текущего по венам и бьющего в голову? Мы грешили и были счастливы.
… Она сидела в дальнем углу, отодвинувшись в тень. Когда вспыхивал огонек дорогой дамской сигареты, в уголках губ можно было обнаружить усталую улыбку той, что старше нас и опытнее, но позволяет нам играть в свои все еще детские игры. Только вместо кукол-девочек у нас живые игрушки-мальчики. Игрушки, которые мы любим терзать, подкидывая все новые и новые задачки, заставляя страдать и мучиться. И было видно, что она знает и умеет больше, чем мы все, вместе взятые.
Разговоры на интимные темы становились все откровеннее, журналы сворачивались в трубочку ('А у моего вот такой!') – милейшая забава, особенно если журнал этот эротического содержания. Мы хохотали все громче, а она курила, курила, курила – и не произносила ни слова, она ждала сестру хозяйки дома, и вероятно, думала уже, что зря приехала…
* * *
… приехала я сюда прямо от клиента. Нервно покусывая губы, пыталась дозвониться до конторы, там почему-то никто не отвечал. Ну, и пусть удавятся! Тем более, что здесь слово 'клиент' для меня самой звучало более чем саркастично. Он был заказчиком в салоне мебели, где я работала девочкой на побегушках в отделе продаж, и клиентом другого – гораздо менее невинного заведения, где я тоже была 'девочкой'. Вам пояснить?
Нет, избавьте меня от этих возмущенных взглядов и пафосных речей! Высокая мораль заканчивается тогда, когда на горло наступает суровая быль жизни. И когда ты сидишь в своей квартире, сходя с ума от сосущего чувства голода, а внизу шумная компания кавказцев жарит шашлык, инстинкт самосохранения сам принимает решения за тебя.
