— Но зачем тогда ты оставил там наши сервера? — неожиданно столько горечи прозвучало в её голосе. — Я видела обгоревшие корпуса, обугленные детали, оплавленные провода. Видела, как парни рвали волосы, глядя во что превратилась их работа. Они дневали и ночевали там, а ты!
— Не я устроил пожар, Жень, — развёл я руками. — Пожар был настоящим. Иначе страховая компания ни за что не выплатила бы деньги. А она провела своё независимое расследование и подтвердила, что умысла у владельца процветающего предприятия с валовым оборотом в десять миллионов рублей и блестящей кредитной историей не было и быть не могло. Но увы, иногда приходится чем-то жертвовать.
— И что теперь?
Почему-то я думал она обрадуется, что у нас всё лучше, чем кажется, что у меня пусть не всё, но многое под контролем, а она расстроилась.
И, наверно, расстроится ещё больше, если услышит историю до конца, но, как говорил один мой товарищ: хотел, как лучше, а пошёл на хуй; слово не воробей, вылетит — пойдёшь на хуй; тише едешь — хуй доедешь и назвался груздем — полезай на хуй.
— Жень, мы свезли туда всякий старый хлам. Настоящие сервера никогда и не покидали здание «MOZARTа». Их пришлось отключить, перенести, и они до сих пор не работают, иначе потребление энергии в здании пустующей гостиницы, где даже лифты были отключены, слишком бросалось бы в глаза. Не ожидал, что тебя это огорчит.
— Тебя просто не было с нами тогда, — покачала она головой. — Ты не представляешь, что мы пережили. Когда тебя посадили и всё стало рушиться. Счета арестовали. Гостиницу с рестораном закрыли. Завод сгорел. Ты видел управляющего? Бедный мужик осунулся, поседел.
Она посмотрела в окно. Мы приехали.
— Блядь! — выдохнул я, уже выйдя из машины. — А кто говорил, что будет легко? Кто вообще может обещать, что всё и всегда будет прекрасно и удивительно? Это бизнес, детка. Здесь столько рисков, от которых никто не застрахован. Строительные компании банкротятся, банки разоряются, целые авиакомпании исчезают с лица земли, — размахивал я руками. — Нет ничего постоянного в этом мире. Любой процесс протекает неравномерно и противоречиво с трудноуловимой закономерностью. То есть всё вечно идёт «через жопу».
— Я понимаю. Но люди…
— Не надо переживать за людей, малыш. Переживай за себя. Они найдут работу, ещё лучше, ещё прибыльнее, ещё интереснее. Уйдут, как только у тебя всё станет плохо, туда где лучше. И большинство из них даже не поблагодарит, и не оценит, если ты достанешь из своего личного кармана последние деньги, потому что им плевать где и как ты их возьмёшь. Уходя, ещё и прихватят с собой, что плохо лежит — ты же богатая, от тебя не убудет. Так думает и поступает большинство.
— Именно поэтому ты мне запретил тратить личные деньги?
— Именно поэтому. Всегда будь немного эгоистичнее. И никогда не путай бизнес и личное. Твоё — это твоё. Бизнес — это бизнес. Страждущие и жаждущие не заканчиваются, а вот деньги — легко. Это как в самолёте. Видела надпись в правилах безопасности: «Сначала наденьте кислородную маску на себя, а потом на ребёнка». Хотя ведь логичнее же спасать в первую очередь ребёнка. А нет! Если ты не поможешь себе, то уже никому не поможешь. Помни об этом. Всегда. И береги себя.
Я пошёл к апарт-отелю, раздумывая о том, что, если она так расстроилась из-за хороших новостей, как сообщить ей плохие? Как рассказать о разговоре с президентом? О том, что это даже не обсуждалось.
«Ну вы же понимаете, Сергей Анатольевич, — вкрадчиво сказал мне президент, — что подобные разработки и оборудование, которым владеете вы, должно принадлежать государству и никак иначе. — А на моё возражение, что всё было уничтожено огнём, только усмехнулся: — Вы слишком умный человек, чтобы позволить кому-то застать вас врасплох и не подготовить пути отступления».
Сведения о моём уме, может, и были сильно преувеличены, но то, что с «Секретом» придётся расстаться, тут и к Эльке не ходи. Я ломал голову над тем как сделать это с минимальными потерями: людей, своих возможностей.
— Серёж! — догнала меня Женька у входа. Да я, собственно и не собирался уходить без неё, ждал. Открыл дверь. — Я горжусь тобой. Правда.
— Да брось! — подтянул я её к себе за шею и прижался губами к волосам. — Это я тобой горжусь, моя маленькая стойкая девочка, запугавшая мою команду так, что они твоё имя теперь произносят не иначе, как с придыханием.
— Никого я не запугивала, — вывернулась она и улыбнулась.
Моя жена. Покачал я головой. И хотел бы закричать об этом на весь мир, но мне нельзя, она мне запретила. Поэтому я лишь тихонько прошептал:
— Моя. Жена!
Глава 40. Моцарт
— Что ты там шепчешь? — спросила Женька.
Она высыпала на кровать плёнки, и теперь крутила пустую жестяную коробку, пытаясь выбить снизу или поддеть дно.
— Ничего-ничего, — покачал я головой, бережно перебирая потрёпанные картонки фильмов и коробочки с мультфильмами, вслух читая названия: «Волк и семеро козлят», «Царевна-лягушка», «Чиполлино».
Не хотел её расстраивать, но эти плёнки точно не могли принадлежать графу Шувалову, потому что были мои. Я помнил и эти потёртые этикетки, и эти названия: «Зевота у бегемота», «Про пингвинов» и «Ухти-Тухти» про девочку, которая постоянно всё теряла. Мама явно отнесла их в музей много позже, когда я подрос. Зачем? Может и правда, чтобы отвести подозрение от чёртовой коробки?
— Может, всё же я? — протянул я руку, глядя на тщетные усилия моей девочки.
— Держи, — смирилась она и подала мне жестянку.
— Есть несколько вещей, которыми природа наградила только мужчин, — повертел я в руках коробку. Крышка была явно тяжелее, чем основная часть, но, возможно, из-за чеканки — медные выпуклые цветы выглядели литыми. — Одна из них — физическая сила. — Я ударил по перевёрнутой коробке. Дно выпало. — В нашем теле на пятьдесят процентов больше мышц, — улыбнулся я, давая моей любопытной бандитке возможность самой перевернуть коробку.
Женька разочарованно выдохнула.
Второе дно действительно было. С аккуратно загнутыми внутрь краями, что создавало между основным дном и вторым некий объём. Но, увы, этот идеальный тайник был пуст.
Я развёл руками. Она обиженно захныкала.
— Я знаю, чем тебя утешить, — подтянул я её к себе.
— Иди лучше спать, — вывернулась она и встала. — Ещё одну бессонную ночь мне не вынести. А я завтра должна хорошо выглядеть.
— Это зачем? — удивился я.
— Всё тебе скажи, — фыркнула она и заперлась в ванной.
Конечно, меня бы вряд ли остановил хлипкий замок, но я уважал её право на личное пространство и не хотел вторгаться туда, где она чувствовала себя в безопасности.
— Я возьму фото? — крикнул я через дверь, пока она ещё не включила воду.
— Да, — крикнула она. — Скажи, у тебя есть очки?
Мои брови опять удивлённо взлетели.
— Тебе нравятся мужчины в очках?
— В определённых случаях, — ответила она с той самой кокетливой интонацией, перепутать которую с любой другой было трудно, и включила воду.
Да ты горячая штучка, Женька! Буду тебе очки, раз ты их уже нарисовала в своих эротических фантазиях. Надеюсь, они были на мне? Будет тебе всё, моя грязная девчонка, хитро улыбнулся я, доставая из её сумочки фотографию.
«Рина, Тата и Андрюша (Верочкин)»
Это «Верочкин» не давало мне покоя куда больше, чем само фото.
«Как звали мать Ш?» — набил я сообщение Руслану.
Он не ответил, перезвонил.
— Шеф, я затрудняюсь сказать. — Щелчки клавиш, по которыми Рус привычно бегал пальцами, я слышал даже в трубку. — У старого графа была одна законная жена, но, если верить документам, она умерла за несколько лет до того, как родился нынешний граф Андрей Ильич. И звали её Анна.
— То есть он или незаконнорождённый, — зажав ухом телефон, крутил я жестяную коробку, рассматривая крышку изнутри. — Или от женщины, с которой его отец жил в гражданском браке.
