— Через час уже поедем?
— Да. Возьми там плед и отдохни. Скоро уже, Марин. Хорошо идет.
Но спать не хочется. Освоившись на новом месте, я отхожу подальше, чтобы не мешать, снимаю шорты и тоже захожу в воду. Наслаждаюсь прохладой, неспешным ленивым течением. Улыбаюсь. Разделась бы догола, но с ракурса Колхозника меня видно прекрасно, и шоу для него устраивать я, конечно, не собираюсь. Много чести.
Сегодняшний день так ужасно начался — ранний подъем, ссора, каторжная работа, снова ссора, побег, маньяк... и так хорошо продолжился!
Выхожу из воды, натягиваю шорты на мокрые трусы и подхожу ближе к Данилу. Он всё еще по колено в воде и голый по пояс. На берегу уже три огромные щуки!
Я показываю ему два больших пальца. Он кивает. Без улыбки, но как-то... позитивно, что ли.
Поймав еще одну рыбину, Данил выходит на берег. Я подбегаю посмотреть. Но в какой-то момент осекаюсь и останавливаюсь.
Голод, усталость, раздражение отступили. На смену им пришли радость и кое-что еще.
Становится вдруг очевидно, что нас тут всего двое. Глаза сами опускаются с его лица на широкую грудь. Потом ниже — на плоский живот, который пересекает дорожка густых темных волос, уходящая под ремень свободных штанов.
Данил смотрит прямо на мою грудь. Я это понимаю, когда глаза вскидываю. Они у него голубые или серые, так и не разглядела. Но сейчас кажутся темнее. Я чувствую запах его кожи — мужской, терпкий, приправленный душным южным солнцем и физической работой.
Мы какие-то оба первобытные: весь день провели вместе, делили воду, выживали.
Вдвоем, спрятанные от мира и проблем. А он ведь ни одного намека, ни одного взгляда себе не позволил лишнего. Накормил, напоил, не трогал. Безопасность вновь окутывает теплым коконом, впитывается в кожу, лелеет. Внезапная мысль, что этот мужчина мне не отец, пронзает насквозь. Он лучше.
Ощущение безопасности внутри растет, копится, зреет, а потом, когда Данил чуть голову набок склоняет, прищуривается, когда шаг вперед делает, — взрывается жаждой. Дикой, иссушающей. Кожу простреливает. Я хочу его.
Тоже делаю шаг вперед. Между нашими телами десяток сантиметров, я хватаюсь за его плечи — горячие, твердые. Мы оба тянемся, наши губы почти касаются за секунду до того, как Данил резко отворачивается. И тяжелой поступью идет в сторону рюкзаков. Я не удерживаю. Растерянно прижимаю руки к груди. Туда, где сердце молотит под ребрами и под майкой мокрой, очерчивающей грудь и торчащие соски.
Убираю волосы за уши.
— Пятнадцать, блть, лет, — доносится до меня бурчание. — Охренеть можно! — ругается он себе под нос.
Я оборачиваюсь и с улыбкой смотрю на него. Хмурые, злые с виду мужики — те еще добряки внутри.
— Что ты там бормочешь, Колхозник? — кричу я, наблюдая, как Данил поспешно, словно напуганно натягивает майку и начинает собирать вещи.
— Баллончик свой всегда носи с собой, — отвечает он. — А лучше травмат.
— А у меня нету, — говорю с вызовом.
— Отчим-мент не подарит? — Данил не смотрит на меня.
Я чувствую себя самой красивой.
— Дождешься от него! Менты, они только постфактум работают. Не знаешь, что ли?
— Тогда я тебе подарю.
— А пользоваться научишь?
— Собирайся. Нам еще километр в гору шпарить, и хорошо бы до машины засветло добраться.
— Иду! — отзываюсь я весело.
Если бы он знал точно, что мне восемнадцать с половиной, наверное, мы бы уже трахались. Эта мысль не греет. Она взрывает петардами.
Ни за что нельзя ему признаваться! Я, конечно, не принцесса, но лишиться невинности с едва знакомым хуторским работягой на каменистом берегу озера — совсем не то, о чём я мечтала.
Глава 7
Данил
— Как вообще можно в кого-то влюбиться, когда мир такой большой и красивый! — вещает правду жизни Марина, разламывая последний пирожок пополам. — Будешь?
— Ешь, — снисходительно бросаю я. — У тебя еще всё впереди. Парня встретишь, и как понесется.
— Куда понесется?
Она кусает и начинает интенсивно жевать. С таким аппетитом лопает, что рот вновь наполняется слюной. Но отбирать уже поздно.
— Варя встретила и понеслась в женскую консультацию. Спасибо, обойдусь.
— Не обязательно сразу детей заводить. Можно начать с отношений. Там... романтики.
Марина пожимает плечами.
— Можно, конечно. Но бывает всякое, ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты. А отдуваться потом девушке. Мужчины уходят и не возвращаются.
— Не всегда.
— Отец обещал, что приедет за нами. Клялся мне своим здоровьем. И не приехал! — с жаром продолжает она. — Варя тоже доверяла своему парню. Наверное. Ну и где он теперь, когда она изгоем стала? На работе над ней издеваются, соседи смеются и пальцами тычут. Почему он не появится, не спасет ее, не защитит? Имела я в рот твою романтику.
— А кто этот парень?
— Она не говорит. Прикрывает его. Мама отца тоже прикрывала, потом время прошло, за дядю Семёна замуж вышла. Они даже повенчались, всё серьезно. Этот не уйдет. Скорее нас выгонит. Я уехать собираюсь. Поэтому любовь — это вряд ли. Хотя страшно, конечно. Настраиваюсь потихоньку.
— Понятно.
— А ты давно работаешь на хуторе?
— Нет, не очень.
— Вижу, что вроде бы и в теме, и путаешься. Одновременно.
Она широко зевает, прикрывая рот ладонью.
— Там плед есть, поспи. Ехать еще долго. — Я киваю на рюкзак.
— А сам не заснешь? Или отвезешь куда-нибудь, я не замечу. А потом поздно будет.
Бросаю на нее испепеляющий взгляд. Можно подумать, если она заметит, хоть что-то мне сделать может. Баллончик я спрятал от греха подальше.
— Ладно, но имей в виду: Леонидович видел, что ты ехал рыбачить с блондинкой. Он хоть и с похмелья, но расскажет всё. Отчим мой — мент.
— Который работает постфактум, помню.
Она перелезает на заднее сиденье, копошится, доставая плед, укрывается и мгновенно засыпает. В салоне наконец-то становится тихо. Аллилуйя.
Девчонка, кстати, стойкая. Думал, проблемы будут, но карабкалась с сумкой и пакетом еды почти на равных. Не ныла и не жаловалась. Только на обратном пути, когда осталось подняться метров двести и спуститься пятьсот, рухнула на поваленный ствол дерева и расплакалась. Не от обиды, а от изнеможения.
— Минуту дай, — попросила, вытирая щеки. — Ноги гудят, в груди жжет, голова кружится.
— Посиди здесь.
Я забрал у нее пакет, хотел и сумку, но Марина вдруг вцепилась в нее, как безумная, чем изрядно разозлила.
— Я вещи донесу до машины, потом за тобой вернусь, — сказал выразительно. По идее бы сначала ее дотащить, но мы немного заблудились. Так быстрее будет.
— Нет! — взвизгнула она неожиданно неадекватно. — Не уходи! Не вздумай меня бросить! Эй! — Руку мою схватила, потом футболку. Потянула так, что ткань чуть не треснула.
Я сам с полчетвертого на ногах. Собирался рявкнуть, отпихнуть. Но потом в глаза Марине случайно заглянул. В них столько ужаса было, что орать почему-то не вышло. Это я еще с курса психологии в универе отлично усвоил: кричать на людей в стрессе и панике бесполезно — не поймут. И уж точно не успокоятся.
Поэтому просто сел перед ней на корточки.
— Не уходи, пожалуйста. — Она обняла меня за шею. — Пожалуйста-пожалуйста.
Ее всё еще мокрая футболка оставила влажный след на моей высохшей. Минута наполнилась тяжелым дыханием, быстрым сердцебиением и запахом кожи этой красивой юной девушки и потянулась странно долго.
Начинало темнеть. Вокруг, конечно, на километры ни одного фонаря. Я отвык уже, что на юге так рано солнце садится.
— Я приду за тобой, — повторил спокойно и решительно.
Марина пальцы разжала, но головой начала мотать сильно-сильно. Заплакала. Я не такое уж чудовище, но сил и желания с ней разговоры разговаривать часовые не нашлось. Раньше думать надо было. Сама со мной поехала на тракторе, сама к озеру шла. Так что пусть ждет и не парит мозг!
Сейчас еду и в голове кручу ее фразу: мужчины уходят и не возвращаются. Тогда я психанул и тоже ушел. При этой мысли в груди неприятно колет.
