Я держу в руке телефон и думаю о том, чтобы позвонить Хейсу и покончить с признанием. Может, мне стоит сначала сходить к врачу? Или подождать до восьминедельного срока, на всякий случай.
Одно я знаю точно. Я не собираюсь повторять ошибок, которые совершила с Хейван. Хейс заслуживает того, чтобы сыграть свою роль в жизни этого ребенка.
Бросаю телефон на журнальный столик и хватаю пульт. Забравшись под одеяло, включаю телевизор и смотрю «Колесо фортуны». Что угодно, лишь бы отвлечься от своих мыслей.
Что подумает Хейван? Примет ли она идею о том, что брат или сестра младше ее на восемнадцать лет? Беспокоиться об этом сейчас — пустая трата времени. Если я беременна, пути назад нет.
— Еще одно перо в твоей шляпе, — отвечаю я на загадку «Колеса фортуны», пока участники на экране пытаются угадать.
Я бы все отдала, чтобы иметь возможность выпить что-нибудь покрепче ромашкового чая, но беременная, одинокая и подавленная, я пью травяной чай.
Звонит мобильный, и это Хейван.
— Привет, милая!
— Привет, я слышала, у вас сильный шторм. Ты в порядке?
— Я мама. Предполагается, что это я должна беспокоиться о тебе, а не наоборот.
Она вздыхает.
— Я знаю. Мне просто не нравится, что ты в этом доме совсем одна.
— Ты шутишь? — Я подтягиваю одеяло к шее. — Я в восторге. Могу ходить голой, смотреть по телевизору все, что захочу, и включать музыку так громко, как захочу. — Мои глаза наполняются слезами, но я сдерживаю их. — Это потрясающе!
Она смеется, купившись на мою фальшивую радость.
— Пожалуйста, скажи мне, что на самом деле ты не ходишь по дому голой.
— Я голая прямо сейчас.
— Хорошо, тогда оставайся в тепле и закрой шторы. Сплетни в маленьком городке распространяются быстро, и мне не нужно защищать новые нудистские наклонности моей мамы.
Я смеюсь, и, черт возьми, это приятно.
— Чем занимаешься?
— У меня перерыв на работе, и я услышала, как кто-то говорит о шторме в Колорадо-Спрингс. Наверное, мне стоит вернуться на кассу. У нас сейчас ажиотаж после учебной сессии.
Я хмурюсь, желая поговорить с ней подольше.
— Да, не стоит лишать этих детей из колледжа кофеина. Я люблю тебя, милая.
— Будь осторожна, мам.
— Обязательно.
Мы заканчиваем разговор, и я прижимаю телефон к груди, словно так могу удержать ее рядом. Это глупо и сентиментально. Вот и все, конец моей четырехдневной полосе без слез.
Слезы застилают мне глаза, и экран телевизора расплывается.
Потом он становится темным.
Как и весь остальной дом.
Я падаю на спину и стону. Электричества нет. Отлично.
Злясь, скидываю с себя одеяло и иду собирать свечи. Если здесь будет достаточно светло, я могла бы почитать или вязать. Роюсь в рождественских запасах и нахожу множество свечей, а затем расставляю их по всему дому, пока ураган бьет по моей крыше.
Это будет долгая ночь.
Как только зажигаю достаточное количество свечей, я снова устраиваюсь под одеялом со спицами и мотком бледно-голубой пряжи. Я уже углубилась в свой проект, когда в окне вспыхивает яркий свет.
Сначала я думаю, что это очередная молния, но свет держится слишком долго, чтобы это была мать-природа.
Я прищуриваюсь и понимаю, что это свет фар машины.
Тэг.
Наверное, проверяет, все ли со мной в порядке.
Отбрасываю одеяло и вязание в сторону и направляюсь к двери. Натянув рукава своего безразмерного свитера на руки, чтобы подготовиться к холодному порыву ветра и брызгам воды, я открываю дверь как раз в тот момент, когда фары гаснут.
Это не грузовик Тэга.
Темная фигура, одетая во все черное, трусцой приближается ко мне. И что-то держит в руках.
Я отступаю назад и закрываю дверь так, что остается только щель...
У меня перехватывает дыхание.
— Хейс?
Он останавливается на пороге у моей двери. Я не могу разобрать выражение его лица в кромешной тьме. Вижу только, как вода капает с его головы и заливает одежду.
— Входи. — Я отступаю назад, и он одним длинным шагом оказывается внутри.
Хейс Норт. В моем доме. В Маниту-Спрингс.
Я ожидала, что он будет выглядеть иначе, если когда-нибудь увижу его снова. Что его образ, который сохранила в своем сознании, вряд ли может быть так же хорош, как реальность. На его квадратном подбородке заметна тень дня, проведенного без бритвы, а мокрые волосы кажутся темнее, локоны спадают на лоб, и с них стекает вода на пухлые губы. Но это Хейс из моих воспоминаний — сияющие карие глаза, темные ресницы, брови, которые придают выражению его лица раздраженный вид.
Я бегу в прихожую и хватаю стопку полотенец. Одно бросаю ему, другое кладу на пол у его ног, а затем протягиваю ему третье.
— Хейс, что ты здесь делаешь?
Он еще не заговорил, и в свете свечей я могу различить напряжение в его выражении лица. Хейс ставит портфель на пол, затем проводит полотенцем по волосам.
— Ты собираешься мне ответить или проделал весь этот путь, чтобы молча стоять в моем доме?
Он смахивает полотенце с головы с такой силой, что рассекает воздух со свистом.
— Я очень стараюсь не сказать ничего плохого, Ванесса.
Ванесса. Вау, он злится.
Я выдыхаю, размышляя, хватит ли у меня сил спорить с раздраженным Хейсом.
Молча беру мокрые полотенца и приглашаю его на кухню. Даже в темноте я чувствую на себе его взгляд, и это до боли напоминает мне о больших спортивных штанах с пятнами от отбеливателя, заправленных в носки разного цвета, которые на мне надеты. Я не мыла волосы уже два дня, а свитер удобен тем, что горловина и рукава растянуты.
— Мог бы позвонить, — бормочу я, а затем подпрыгиваю от звука, с которым он швыряет свой портфель на столешницу.
— Ты действительно собираешься сказать мне это прямо сейчас? Я мог бы позвонить? — Его челюсть напряжена, а карие глаза практически светятся гневом в тусклом свете. — Мне уже немного надоело оставлять сообщения, которые остаются без ответа.
Это справедливое замечание.
Я использую зажигалку, чтобы зажечь конфорку, и ставлю чайник с водой, чтобы заварить чай. Хотя в данный момент он, возможно, хочет чего-нибудь покрепче.
— У меня нет виски, но есть бутылка красного, и, кажется, есть пиво.
Хейс не отвечает, и когда я поворачиваюсь, он смотрит на меня так пристально, что я отшатываюсь.
— Почему ты избегаешь меня?
— Хейс, ты...
— А еще лучше, — говорит он, повышая голос до крика, — почему улизнула из моего дома посреди ночи, как будто мы ничего не значим друг для друга?
Я вздрагиваю и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
— Я... — Мой голос срывается, и я прокашливаюсь. — Прости, я...
— Прости? Ты, блядь, извиняешься?! — Он ударяет открытой ладонью по груди с такой силой, что раздается глухой стук. — Ты забрала у меня мою дочь, не сказав ни слова!
Я икаю.
Его взгляд становится жестче.
— Уже дважды ты забирала ее у меня!
— Мне жаль, — выпаливаю я. — Перестань кричать на меня! — Мой эмоциональный контроль нарушается. Я сгибаюсь пополам в душераздирающем рыдании.
Через несколько секунд Хейс обхватывает меня руками, поднимает на ноги и прижимает к груди. Его свитер мокрый, но тепло исходит из-под него и касается моей щеки.
— Черт возьми, Несс. — Он губами прижимается к моим волосам, и я чувствую жар его слов на своей коже. — Я так чертовски зол на тебя. — Мышцы на его бицепсах подергиваются, когда он держит меня, как будто ярость внутри него бьется и борется за свободу.
— Прости. — Извинение звучит с придыханием и между вдохами. — Я видела тебя с другой женщиной, и...
Каждый мускул в его теле напрягается — его грудь прижимается к моей щеке, его руки обнимают меня. Даже его легкие перестают работать.
— Что?
Я с трудом пытаюсь найти свой голос сквозь поток слез.
— Она. Женщина, с которой ты встречаешься. Я видела вас двоих в «Сэлер».
Внезапно, как будто он наполнился воздухом и кто-то выдернул пробку, его большое тело тает и опадает вокруг меня. Его голова склоняется над моим плечом, его руки сжимают мои согнутые за спиной локти, и он сжимает меня так сильно, что у меня перехватывает дыхание.
