– Совсем забыл, сволочь, кто ты?!! – со злобой первобытного ящера прошептал в отреставрированное ухо Антипатрос. – Я всего лишь на сто лет здесь меньше обитаю, а ты, падла, ассимилировался!
Купец Иванов не понимал, за что с ним так, просился из кресла вон, а грек хлестал его деревянной от старости ладонью по щекам, как после бритья и распарки кожи, приговаривая:
– Вспоминай, сука! Испортил мне самый чистый день жизни!
В конце он наградил крепкой затрещиной мятый затылок Иванова и спровадил его на улицу пинком под зад. Дверь захлопнулась, и Антипатрос, усевшись в клиентское кресло, принялся наслаждаться ощущениями, приходящими от сплетения самых родных душ.
Пришедшая после обеденного перерыва маникюрша испугалась было, что у старика запнулось сердце, но грек показал ей большой палец, сообщая этим, что у него все хорошо…
… – Можем ли мы решать, кто грешен, а кто нет? – как-то спросил Иосиф учителя.
– Конечно.
– Кто нас наделил этим правом?
– Никто. Ответ на этот вопрос очень простой – все грешны! И исходить надо из того, что все грешны.
– Но есть же большие грешники, кровавые и преступные!..
– Есть, – подтвердил ребе.
– Но даже они, эти чудовищные создания, все же делали в своей жизни что-то хорошее. Любили своих детей, кормили птиц, кого-то деньгами поддерживали… Воздастся ли им за хорошие дела?.. А как быть с праведными людьми, чистыми и просветленными, которые, в свою очередь, тоже совершали не лучшие поступки в жизни, может быть и случайно?
Ребе Ицхок выслушал Иосифа и дал ответ:
– И великим грешникам воздастся за их добрые поступки, и праведникам за ошибки. Только сильно грешившим воздается за доброту здесь, на земле, в виртуальном мире, определенном временем. Воздается деньгами, долгой жизнью и другими земными радостями, а праведники за ошибки наказываются – здесь же, на земле, – нищетой, болезнями, много чем. Зато в вечном существовании грешник попадает в ад, тогда как праведник, расплатившийся за свои грехи в нашем мире, сядет за стол со Всевышним и обретет в вечное пользование все, что пожелает. В духовном смысле, конечно.
– Я читал, что ад – это стыд. Что, попав в ад, душа человеческая испытывает чудовищный стыд, когда ее посещают души тех, к кому он, человек, был нехорош. Мне кажется, что отсюда пошло выражение «гореть от стыда». Как вы считаете, ребе?
– Всякий, даже самый грешный, в конце концов попадет в рай. Двенадцать месяцев в аду – и в рай. Но каждый день в аду будет равен всем страданиям Иова за всю его жизнь. Те, кто осознает это, кто понимает, что там времени не существует, или почти не существует, что в том месте год равен тысяче годам на Земле, тот истинно богобоязненный… Да, можно и так сказать: ад – это стыд, а рай – наслаждение. В людях столько намешано, что подчас не поймешь, хороший человек или гад, откуда и что происходит, как судить, как весы такие создать…
Как-то в ешиву приехал раввин из США и, коротко пообщавшись с Иосифом, удалился на разговор с ребе Ицхоком, где мудрые и знающие просидели половину часа. Далее был обед, за которым американский раввин хорошо ел, пил вино и смеялся помногу. Насытившись, он, ухватив за руку Иосифа, вытащил его танцевать, сам своим танцам подпевал, да так заразительно, что подростки в кипах пустились в пляс вослед, а ребе Ицхок оставался сидеть будто пришибленный, лишь руками изображал танец. Натанцевавшись, американец шепнул в ухо партнеру по танцам, что тот скоро женится и над хупой пойдет снег, затем неожиданно со всеми попрощался и отбыл в направлении Москвы.
Когда подростки были отправлены спать, ребе Ицхок остался наедине с Иосифом:
– Знаете, кто это был?
– Раввин Коэн.
– А вы знаете, кто он, этот раввин Коэн?
– А надо что-то еще знать?
– Не обязательно. Вам не надо. Но он прилетел в Россию на сутки, чтобы посмотреть на вас!
– На меня?
– Именно. Он сказал, что в вас предназначение.
– Какое?
– Он не распространялся… Об этом не принято говорить.
– В каждом есть предназначение!
– Но для вас он точно знает какое!.. А вы до сих пор не обрезаны!
– Я и не знаю, как вам сказать…
– Вы в сомнении?
– Нет… Конечно, нет… Просто я родился… я родился обрезанным, то есть уже без крайней плоти… Мама говорила, что такое бывает, вот и у моего отца такой же случай. Он умер, когда я был совсем маленьким… У меня, видимо, наследственное. И в метрике я еврей…
Ребе Ицхок не спал всю ночь, думая, что где-то рядом с ним находится, быть может, тот, кого все ждут. Минутами он даже плакал от счастья, а к утру критическая мысль одолела эйфорию, и раввин сказал себе строго, что забегать спереди едущего автомобиля, дабы посмотреть на лицо водителя, крайне опасно…
Я проводил американского ребе Коэна в аэропорт, следуя за его машиной на такси, дабы чего не случилось. Помахал ему рукой, когда провожаемый встретился со своими религиозными соотечественниками, вывалившимися из автобуса, пейсатыми и в меховых шапках.
Где-то в этом промежутке времени я встретил своего соседа Иванова, хорошо одетого, грустно сидящего на лавочке возле подъезда.
– Тамарка сгорела? – спросил я.
– Ну, там так полыхало…
– А Зинка?
– Зинке перепал в наследство склад с имуществом и место для новой палатки.
– Ты приподнялся, гляжу! – осмотрел я внешность соседа Иванова. – И джинсики новые, и пуловер, голова стриженая!
– Один мудак мне вчера из-за прически чуть ухо не отрезал. Парикмахер, бля! Сожгу его богадельню!
– Ну, ты прям как Нерон!
– Кто?
– Царь был такой, костры любил разводить… Пьешь?
– Пью, – признался сосед, но спохватился, понимая себя не прежним алкоголиком-нищебродом, а имущим, сильным мира сего, но со слабостью русского человека. – А ты чего – пасешь меня? – по-хамски спросил меня испитой Ротшильд.
– Я – нет…
– Ты брат мне? Сторож?
– Ты трусы новые купил?
– Что? – не понял Иванов.
– Трусы. Нижнее белье.
– Нет… Чего тратиться, если его не видно?.. Странный ты, сосед! И вопросы у тебя странные!
– А телку модную надо будет завалить, а трусера не стиранные семь лет! А?
Иванов задумался, а потом признал, что есть в моих словах правда. Теперь телки будут ему давать, коли он с деньгами. Мол, век живи – век учись!
А потом я звонил, звонил…
14
Земля связалась с международной космической станцией. Трансляция шла на весь мир.
Директор NASA, коротко стриженный службист высокого ранга, спросил своего астронавта, следит ли экипаж за тем, что происходит на Земле.
– Да, сэр, – ответил бортинженер станции. – Мы смотрим телевизионные новости с небольшим опозданием.
