— Дай подумать, — сосредоточенно перебираю в уме содержимое книжных полок. — Да, найду. Тебе принести?
— Ну, вообще-то, завтра сюда Андрей собирался с презентацией проекта… Передашь через него?
Закрываю глаза, не позволяя разочарованию прорваться в голос: — Да, легко.
— Тим, я, кажется, неправильно выразилась, — слышно, как Ольга набирает в грудь воздуха. — Если хочешь, то приезжай тоже, в любой день, даже без книги. Мне будет приятно тебя видеть.
— Тогда завтра, хорошо? — Думаю, мою улыбку расслышать так же несложно, как перед этим огорчение. Пора смириться: я совсем разучился прятать свои чувства. — Напрошусь к Андрею в попутчики.
— Хорошо, — удивительно, но Ольга тоже улыбается. — Увидимся завтра.
— Увидимся.
Я жду, пока она сбросит вызов, и сообщаю подошедшему Дрейку: — Мне надо подняться наверх за книжкой, это быстро. И ещё я поеду в больницу с тобой за компанию.
— Я рад, — просто отвечает он, а мне вдруг вспоминается наш давний разговор про ревность. С вопросом смотрю на Дрейка, на что он поводит плечами: — Правда рад.
Тогда я повторяю: — Я быстро, — и возвращаюсь в подъезд. Через ступеньку взлетаю на свой этаж, отпираю замок и внезапно осознаю, что перестал ждать от судьбы подвоха. Меня больше не тревожит, сон это или реальность, и если второе, то какую придётся заплатить цену за сбывшиеся мечты. Вот уж действительно, стоило всего лишь дважды добровольно побывать у черты смерти, чтобы понять — вспомнить, — что значит жить по-настоящему. Усмехаюсь, встряхиваю головой: не зависай, Бабочка, тебя ждут, — и уверенно открываю дверь.
На следующий день Дрейк возвращается из офиса на час раньше, довозит меня до парковки за травматологическим корпусом, вручает сумку с ноутбуком и говорит: — Всё, дальше ты сам. Третий этаж, палата 8C, и не забудь в вестибюле надеть бахилы.
Я растерянно хлопаю глазами: — Почему сам? А ты?
— Потому что вам есть о чём поговорить без лишних свидетелей, а я здесь подожду. Давай, Бабочка, вперёд, пока основная толпа проведывающих не набежала.
Благодарно киваю и с проснувшейся от волнения скованностью выбираюсь из автомобиля. Перед тем, как захлопнуть дверцу, обещаю: — Я недолго, честное слово, — на что Дрейк строит любимую Щёлоковскую гримасу с закатыванием глаз: — Бабочка, мы никуда не опаздываем. Забудь о времени, хорошо?
Я знаю очень много умных слов, только понятия не имею, как сложить их, чтобы выразить то, что сейчас чувствую. Приходится отвечать банальным «Хорошо», закрывать дверь и, махнув Дрейку, бодро топать ко входу в травматологический корпус. До третьего этажа я добираюсь без проблем, а после мне везёт спросить о палате 8C у идущей в нужную сторону медсестры. Так что меня фактически доводят до места, не давая шанса заплутать в больничных коридорах.
Дверь в палату открыта, однако я на всякий случай сначала стучу по косяку и лишь потом заглядываю внутрь.
— Привет.
— Привет, — лучисто улыбается сидящая на кровати Ольга. — Заходите, мои соседки ушли на улицу.
— Я один сегодня, у Андрея дела. Ты из-за нас с ними не пошла? — Я подхожу к ней и кладу сумку на стул рядом с койкой.
— Они болтают много, а самостоятельно я ещё опасаюсь так далеко гулять, — объясняет Ольга. — А что у Андрея за дела? Случаем, не связанные с его загадочной блондинкой?
— Может, и связанные, я не в курсе, — К этому вопросу я готовился, поэтому ответ выходит естественным. — Он передавал, что презентация на ноуте, на рабочем столе. Тебе показать?
— Не надо, я сама потом посмотрю. После вечерней капельницы.
— Ну, ладно, — Достаю из внутреннего кармана сумки «Хатха-йога-прадипику». — Тогда вот, как заказывала. Только на мои пометки внимания не обращай.
— Ты пробовал заниматься? — с интересом спрашивает Ольга, забирая у меня книгу.
— Да, был грех. Но когда у меня уже начало что-то получаться, я жёстко подвернул запястье, на чём, собственно, мой йогический опыт и закончился. Оль, хочешь, сходим погулять? Погода волшебная.
— Да уж, что-что, а тему ты умеешь переводить мастерски, — беззлобно подтрунивает Ольга. — Пойдём, если ты согласен мириться с моей черепашьей скоростью.
Про скорость она, конечно, пококетничала: вопреки небольшой хромоте, ходит Ольга вполне сносным прогулочным шагом.
— Как Белка?
— Как сыр в масле. Белый и круглый, — Я вызываю для нас лифт, не рискуя вести спутницу по ступенькам. Ольга хихикает сравнению и задаёт новый вопрос: — Ты её одну дома оставил?
— Нет, с соседкой. У нас в подъезде на втором этаже живёт младшеклассница, и они с Белкой хорошие подруги.
— Повезло, — чуточку завистливо вздыхает Ольга. — Да, ты знаешь, что выход в сквер сбоку от лифтов?
— Теперь знаю, — Мы выходим из кабины, и я действительно замечаю стеклянную дверь, через которую видно траву и деревья.
Больничный сквер не особенно велик, и почти все лавочки заняты выбравшимися на свежий воздух больными, поэтому мы с Ольгой неторопливо бредём по его центральной аллее.
— Как же прекрасна свобода, — Ольга подставляет исхудавшее лицо солнечным лучам. — А у нас в палате даже форточки открывать не разрешают.
— Почему?
— Сквозняков боятся.
Я представляю себя на её месте: больничные запахи, невкусная еда, капельницы, общительные соседки, нелепые правила. Ольга даже не подозревает, насколько она мужественный человек. Я бы сбежал от такого, как только начал более-менее уверенно ходить.
— Андрей говорил, тебя во вторник выписывают?
— Уже не знаю. Сегодня врач обмолвилась, что, возможно, рентген передвинут на завтра. Если на снимке всё будет хорошо, то выпишут в тот же день — у них мест не хватает.
— Это наш народ так сурово отметил майские?
— Похоже на то.
— Давай, если завтра с выпиской не сложится, ты позвонишь, и мы с Белкой приедем тебя навестить?
— Давай. Можно даже в тихий час: думаю, я смогу спуститься тайком. Или тебе надо будет работать?
— На моей удалёнке принципиально задания в срок сдавать, а уж когда я ими занимаюсь — дело моё. Так что приеду в любое время, без проблем.
— Спасибо, — Столько благодарности для такого пустяка. Больница совершенно точно не то место, куда стоит попадать.
Мы проходим мимо пустой лавочки, и я жестом предлагаю Ольге присесть. Своевременно, потому что она опускается на скамейку с еле слышным усталым вздохом. Я сажусь рядом, и какое-то время мы просто слушаем синичий щебет в растущих позади кустах сирени.
— Я ведь так и не поблагодарила тебя, — наконец тихо говорит Ольга. — За черту. Тим, спасибо.
Я бы предпочёл, чтобы она не помнила этого. Или считала вызванной гипоксией галлюцинацией.
— Я рад, что сумел помочь.
— Но откуда ты узнал?
Пожимаю плечами: — Сложно объяснить. Просто спал и вдруг понял, что тебе нужна помощь.
Ольга покусывает губу, раздумывая, стоит ли расспрашивать дальше.
— А ты… ты был и на той стороне, я верно поняла?
— Верно. И я не соврал: там гораздо хуже, чем здесь.
— Тебя тоже оттуда вывели, да?
— Да.
— Друг? — Ольга чуточку запинается на этом слове.
— Друг.
— И теперь у тебя всё хорошо? — В её вопросе мне слышится странная настойчивость.
— Лучше, чем в счастливом сне. А у тебя?
Я спрашиваю по наитию, корни которого уходят в довольную уверенность Васи Щёлока об Ольгиных будущих сыновьях.
— И у меня, — Ольга смущённо прячет блеск глаз под вуалью ресниц. — Ну, так мне кажется. Конечно, я стараюсь подходить к этому трезво, сколько можно на одни грабли…
— Оля.
Ольга замолкает и поднимает на меня взгляд.
— Не анализируй это. Чувствуй. Черта меняет людей, меняет ощущения жизни, настоящести, важности. Пока рутина не затянула тебя обратно — ты не ошибёшься.
— У тебя глаза зелёные, — невпопад говорит Ольга. — А мне всегда казалось, что серые. Почему-то.
