— Что-что? — переспросил Манчини.
— Вас же была там чертова уйма вооруженных мужиков! Неужели вы бы не справились с каким-то медведем?
— Нас было всего пятеро. — Манчини спесиво наморщил крючковатый нос. — И ехали мы на переговоры, а не на охоту.
— Вот Бьорн почему-то не побоялся в одиночку пойти на этого зверя. А вы просто жалкий трус!
— Бьорн? Уж не так ли зовут того дикаря, что вас обрюхатил?
— Не ваше собачье дело!
— Хватит! — с неожиданной злобой рявкнул Манчини. — Прикуси язык, женщина! Теперь ты моя жена и должна меня уважать!
— Так было бы за что, — фыркнула Виола.
Манчини откинулся на сиденье и засунул большие пальцы под кожаный ремень, подпоясывающий его камзол.
— Муж жене хозяин и бог, — с угрозой в голосе процедил он. — Я научу тебя уму-разуму, маленькая потаскуха.
— Только попробуй!
Неизвестно, как далеко бы зашел этот разговор, но в следующий момент карета остановилась. Лакей отворил дверцу. Манчини спустился и подал Виоле руку.
Она проигнорировала его жест и, подхватив измятые шелковые юбки, ступила в жидкую грязь.
«Туфли безнадежно испорчены», — мельком подумала она, но этот пустяк совершенно ее не взволновал. К чему горевать о туфлях, когда безнадежно испорчена вся жизнь?
Они вошли в замок. В большом зале все было готово к пиру. Отблеск свечей в серебряной посуде, мелодичное звучание лютни, изысканные яства на дубовом столе… В памяти неожиданно возник другой пир. Тот самый, с которого все и началось, когда Бьорн похитил ее… На глаза навернулись слезы.
Новоиспеченную супружескую пару усадили во главе стола, и гости принялись шумно поздравлять их, один за другим поднимая бокалы за здоровье молодых. Виола не стала пить. Во-первых, у нее и без того кружилась голова, а во-вторых, она слыхала, что спиртное дурно сказывается на потомстве. Не то, что бы она пеклась о здоровье сигизмундова отпрыска, но и произвести на свет урода тоже бы не хотелось.
Когда окружающие изрядно захмелели, с места поднялся отец.
— Дорогие гости! — торжественно произнес он. — Хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли поздравить мою возлюбленную дочь в самый прекрасный момент ее жизни.
«Самый прекрасный момент моей жизни я провела на туше убитого медведя», — подумала Виола, угрюмо ковыряя вилкой перепелиный паштет.
— Они такая чудесная пара! — слащаво прощебетала баронесса Пердутти.
Уф! Виола терпеть не могла эту напыщенную лицемерку.
— Уверена, господь пошлет им множество славных детишек, — фальшиво проворковала маркиза Серпенте — еще более противная особа, чем баронесса Пердутти.
— Да будет ваш брак долгим и счастливым! — выкрикнул кто-то из дальнего конца зала.
— Так поднимем же за это бокалы! — призвал всех отец.
Он выпил до дна, и гости последовали его примеру.
— А теперь, — продолжил граф, вновь усаживаясь за стол, — думаю, нашим молодым уже не терпится стать мужем и женой по-настоящему.
«О чем это он? — нахмурилась Виола, а в следующий момент до нее дошел смысл сказанного. Ее словно окатило ледяной водой. — Боже, нет! Только не это!»
— Его сиятельство абсолютно правы, — подтвердил господин Папагалло — распорядитель придворных церемоний. — Брак не может считаться окончательно свершенным, покуда муж и жена не взойдут на брачное ложе.
— Да! Да! — загалдели подвыпившие гости. — Эй, Манчини, хватит обжираться! Пора бы уже и помять супружескую постель!
— Вспаши ее поле как следует, да поглубже!
— Сделай с ней чудовище о двух спинах!
— Засади ей в ножны свой меч по самую рукоять!
— Даже и не думай! — сквозь зубы прошипела Виола, но ее слова потонули в возбужденном гомоне.
Манчини нацепил на свою крысиную морду самую елейную улыбку и поднялся с места. Схватив Виолу под руку, он заставил встать и ее.
— Извольте пойти со мной, дорогая супруга, — шепнул он ей на ухо и вытащил ее из-за стола.
— Дорогие молодожены, прошу следовать за мной, — господин Папагалло взял канделябр и направился к выходу.
Манчини поволок Виолу за собой, а гости провожали их непристойными выкриками и рукоплесканием.
Распорядитель церемоний, отец и еще несколько приближенных сопроводили супругов в спальню, где им предстояло провести первую брачную ночь. В камине метались языки пламени, бросая зловещие блики на потемневшие каменные стены.
Почти все пространство комнаты занимала широкая кровать с пурпурным бархатным балдахином. По обе стороны от нее стояли тумбочки, на которых поблескивали серебряные подсвечники.
Эта спальня предназначалась для важных гостей, и Виола почти никогда в нее не заглядывала. И вот теперь она здесь, уже как гостья в собственном доме. Но хуже всего то, что ей снова придется спать с мужчиной против своей воли.
В комнату вошла камеристка Джоанна.
— Позвольте, миледи.
— Что? — Виола с непониманием уставилась на нее.
— Я должна снять ваше платье.
— Как?! И вся толпа будет на это пялиться? — Виола ошарашено обвела глазами выстроившихся полукругом дворян.
— Не волнуйтесь, миледи, — поспешил успокоить ее распорядитель. — Рубахи останутся на вас. Свидетели только удостоверятся, что вы с супругом легли в постель, а потом все выйдут за дверь, и будут ждать там.
— Ждать чего?
— Кхе-кхе. Доказательства того, что таинство брака свершилось.
— Проклятье! — пробурчала Виола себе под нос. — Чтоб вас черти разодрали.
Она увидела, что слуги уже помогли раздеться новоявленному супругу. Ей ничего не оставалось делать, как позволить камеристке стянуть с себя платье и вынуть шпильки из волос.
Когда она оказалась в одной рубахе, глазенки Манчини сально заблестели, а граф кивнул распорядителю.
— Прошу! — Тот откинул краешек одеяла, и Виола юркнула в постель, чтобы поскорее спрятаться от чужих глаз.
С другой стороны улегся Манчини.
— Господь, да благослови этот брак! — пробормотал распорядитель, и придворные вышли.
Едва за ними захлопнулась дверь, Виола тут же вскочила с кровати.
— Эй, ты куда? — Манчини протянул к ней руку. — А как же супружеский долг?
— Даже и не думай! — прошипела она, обувая измазанные засохшей грязью туфли.
Манчини встал с постели, подошел к Виоле и грубо схватил ее за плечо.
— Ты моя жена и будешь делать, что я велю! — Он с силой швырнул ее на кровать. — Я желаю с тобой возлечь!
— Пошел к черту! — Виола пихнула его ногами в живот.
— Ай! Сука! — Он схватился за ушибленное брюхо. — Ну погоди, тварь!..
Он размахнулся, чтобы дать ей оплеуху, но тут в дверь постучали.
— Простите, ваша милость, у вас там все хорошо? — снаружи послышался приглушенный голос распорядителя.
— Да-да, все прекрасно, — с наигранной веселостью ответил новоявленный барон, а затем снова повернулся к Виоле. — Ладно, женушка, я не тороплюсь.
С этими словами он подошел к каминной полке, взял с нее бутылку и наполнил бокал.
— Твое здоровье, любезная супруга, — он отсалютовал Виоле кубком и выпил.
Она сидела на кровати, забившись в угол как загнанный зверь. Руки сводило от напряжения, сердце часто-часто колотилось в груди. Глядя на сутулую спину Манчини, на его узкие плечи и редеющие волосы, она твердо решила отбиваться до последнего. Лучше сдохнуть, чем позволить этой скользкой жабе дотронуться до себя.
Какое то время Манчини безмолвно пялился на огонь, поигрывая бокалом в руке, затем снова наполнил его, выпил и поставил на каминную полку.
Он подошел к кровати, но вместо того, чтобы лечь, выдвинул ящичек тумбы и что-то оттуда достал.
— Подвинься, дорогая, — попросил он.
Виола с недоумением пересела на самый краешек. В руках «супруга» она увидела стеклянный флакончик, наполненный темной жидкостью. Манчини откинул одеяло, вытащил из пузырька пробку и капнул на простыню пару капель.
По белому льну расплылись алые пятна. Кровь! Так вот что подразумевалось под «доказательством свершившегося таинства» — подтверждение того, что новобрачная — девственница. Наверняка это часть сделки между новоиспеченным бароном и ее отцом.
