— Осложнения сейчас у тебя будут, если не перестанешь кудахтать. Уяснил? Я не беременная баба, чтобы беречь себя. Переломов нет, ничего страшного со мной не произошло. Или первый раз меня башкой обо что-то стукнули? Переживал раньше, переживу и сейчас.
— Ну, вот что с ним делать? — вздыхает Фил и тоже поднимается. — Придётся тащить за собой этого инвалида.
— Эй, я попросил бы!
— Ладно, не инвалида, но тащить за собой всё равно придётся — ты же у нас безлошадный.
— Ничего, ты меня отвезёшь, не обрыбишься.
В итоге, Брэйн бежит обратно в больницу, чтобы, используя своё обаяние по максимуму, предупредить медсестру о том, что я поехал кататься и вернусь когда-нибудь потом. Но обязательно вернусь. Наверное.
44. Кристина
Арчи почти неделю в больнице, а я пока что живу в его квартире, хоть без хозяина здесь совсем неуютно. А ещё страшно, потому что вздрагиваю от каждого шороха — постоянно мерещится, что кто-то ходит по квартире, шуршит, охает и вздыхает. Я не верю в призраков, а в паранойю верю, которая, кажется, лично у меня принимает поистине угрожающие размеры.
Мне нужно, пока Арчи в больнице, придумать способ избавиться от Никиты. Я устала бояться, прятаться и не спать ночами. Мне нужно что-то сделать со всем этим, пока окончательно не двинулась рассудком.
Может быть киллера нанять?
Идея-то, в сущности, неплохая, да только откуда я такие деньжищи найду, чтобы ему заплатить? Да и поймают меня обязательно, потому что удача, обычно, обходит меня стороной.
Но что же делать? Должен же найтись какой-то выход.
— Мамуля, я кушать хочу.
Женя возникает на пороге кухни и смотрит на меня большими, голубыми до прозрачности, глазами.
— Садись, милый, сейчас положу.
За всеми этими переживаниями, кажется, так мало времени уделяю сыну, что становится неудобно перед ним. Мне так хочется, чтобы в нашей жизни всё, в конце концов, наладилось, и можно было жить спокойно, не озираясь опасливо по сторонам. Пока Никита рыщет по нашему следу, не могу расслабиться. Но Женя не должен страдать, потому что совсем ни в чём не виноват.
— А когда Арчи вернётся? — Женя грустит без своего большого лысого друга, скучает по воспитательнице и приятелями в детском саду.
— Скоро, очень скоро. — Протягиваю руку и взъерошиваю золотистые волосы, от чего сын морщится и сердито смотрит на меня.
— Он заболел, да? Мы к нему тогда в больницу ходили, да?
И откуда в Жене это безоговорочная интуиция, которая подсказывает ему, в сущности, маленькому ещё мальчику, что с кем-то случилось несчастье?
— Нет, что ты? Мы не к тему ходили, — вру собственному ребёнку, но только из-за того, что не хочу его расстраивать. Он слишком привязался к Арчи, чтобы не плакать, если с тем что-то случится. — Он очень занят: поехал за новыми деталями для своих мотоциклов. Это командировкой называется.
— Как у папы, да?
Ещё одна, выдуманная мною однажды ложь бьёт наотмашь. Я никогда не хотела, чтобы Женя знал, кто его настоящий отец — Никита слишком ничтожен, чтобы иметь такого сына. Но Женечка часто спрашивал, где папа и когда вернётся. И пришлось придумать басню о командировке заграницу, из которой его отцу не суждено было вернуться. Невинная, как мне казалось, ложь, плотно засевшая в голове Женечки.
— Нет, не такая как у папы. Совсем не такая.
Женя кивает и принимается за еду, а я встаю, ещё раз взъерошив волосы сына, и подхожу к окну, в которое так ярко светит солнце. Неожиданно взгляд цепляется за припаркованный невдалеке тёмно-синий автомобиль. Не знаю, почему обратила на него внимание. Наверное, очередной приступ паранойи.
Теперь, как не пытаюсь, не могу отвлечься — автомобиль манит, притягивает к себе взгляд, хотя не самый новый и не самый красивый. Вдруг водительская дверца резко распахивается, и наружу выходит высокий мужчина с золотистыми волосами.
Этот оттенок я узнаю из миллиона.
Потому что точно такой же у человека, сидящего сейчас за столом и уплетающего котлеты с картофельным пюре.
У моего сына.
Никита стоит во дворе, и взгляд его медленно путешествует от одного окна к другому. Он кого-то ищет, и я даже не сомневаюсь, кого именно.
Меня.
Нас.
Не знаю, как он выяснил, где именно я сейчас нахожусь, да это собственно и неважно. Важно другое: нужно скорее убегать.
Сейчас нас некому защитить, но мне и не хочется больше кого бы то ни было подставлять. Я не должна перекладывать свои проблемы на плечи других, потому что это плохо заканчивается.
Для других.
— Сынок, ты доел? — Стараюсь, чтобы голос не дрожал, а руки не тряслись. Незачем пугать ребёнка. Наши побеги для него дело привычное, но об истинной их причине пусть лучше не знает как можно дольше. — Мы сейчас гулять пойдём. По крышам.
Женя радостно взвизгивает и подпрыгивает на месте. Он обожает приключения и разные авантюры — в этом он похож на своего отца.
И хоть бы только в этом.
— А можно Фиалку взять? — доносится вопрос, пока я лихорадочно осматриваюсь, пытаясь придумать, как выпутаться. — Пусть и она по клышам погуляет.
Ах, Фиалка. О ней-то Женя никогда не забывает.
— Бери, конечно. Только побыстрее.
Бегу в комнату, быстро переодеваюсь, хватаю кошелёк, телефон, документы и за считанные минуты оказываюсь у входной двери. Не знаю, чем сейчас занимается Никита, но чувствую: он совсем рядом.
Я всегда его чувствую.
Как и он меня.
Женя выбегает из комнаты, улыбающийся и счастливый, одетый в костюм морячка и с фиолетовым слоником, прижатым к груди. Он гладит игрушку по плюшевой голове и приговаривает: «Фиалочка, сейчас будем гулять. По клышам!»
Не обращая ни на что внимания, открываю дверь, хватаю сына за руку и, высунув нос наружу, оглядываюсь. Проход чист, но надолго ли? До слуха доносится звук тяжёлых шагов. Это он или нет? Не разобрать, но у меня совсем нет времени на разгадывание шарад. Может, на лифте вниз рвануть?
Подбегаю к железной коробке, истерично жму на кнопку, но лифт хранит безмолвие.
Поломался, зараза. Нашёл время, придурок жестяной!
Одно ясно: Никита совсем близко. Только хрен ему, а не свидание.
— Быстрее! — шепчу сыну и буквально вытаскиваю его за руку из квартиры, захлопывая дверь.
Сын рад стараться: бежит за мной вприпрыжку, пока я тащу его по лестнице вверх. Знаю, что на последнем этаже есть выход на крышу. Ни разу там не была, но очень надеюсь, что выход свободен.
— Только запомни: мы не должны шуметь. — Оборачиваюсь и прикладываю палец к губам. Женя охотно кивает головой и растягивает губы в улыбке. Хорошо, что он послушный, хоть иногда.
Звук шагов вибрирует внутри, заставляя бежать всё быстрее и быстрее. Перепрыгиваю через две ступеньки, на секунду забыв, что короткие ножки сына не предназначены для таких забегов. Останавливаюсь, хватаю Женю на руки и несусь, что есть мочи, словно впереди меня ждёт олимпийское золото.
Стараюсь не думать о том, о Никите — от подобных мыслей мозг цепенеет. Это просто приключение — прогулка по крыше, которая должна так понравиться сыну. И ничего больше.
Убеждаю себя, что сильная и со всем справлюсь, а иначе и быть не может.
Я должна.
Ради Жени.
А вот и крышка люка, ведущего на крышу. Сама не заметила, как миновала шесть этажей, настолько увлекалась аутотренингом. Женя молчит и только сжимает в объятиях своего плюшевого друга.
— Сейчас, сынок, только открою люк, и сразу пойдём гулять.
Ставлю его на ноги и подбегаю к высокой лестнице, выкрашенной голубой краской, чтобы открыть дверцу, что подарит нам свободу. Никита рядом, я чувствую, и это осознание придаёт мне сил. Кажется, никогда раньше не чувствовала себя настолько уверенной в себе и смелой.
Лестница приварена к стене. Хватаюсь руками за перекладину и ползу вверх, что та обезьяна. И это я, которая боится высоты до одури? Но когда опасность дышит в спину, страху нет места в моей жизни.
