Что-то случилось в их первый год в старшей школе. Что-то, из-за чего Энджи перестала приходить.
Колт взглянул на записку.
Случился Кевин Керчер.
В дверном проёме показалась Феб и прислонилась плечом к дверной раме. Она разглядывала Колта, но не смотрела ему в глаза.
Ему неожиданно захотелось собрать её волосы в кулак и заставить посмотреть на себя. Как сегодня утром. Как в то время, когда они были партнерами в карточных играх или сидели друг против друга за обеденным столом каждый из тысяч раз, что он обедал у них дома, или когда она лежала под ним на заднем сиденье его машины и её глубокие карие глаза смотрели прямо, ничего не скрывая, не боясь и не стараясь сбежать.
Колт не успел поддаться порыву, Феб подняла руку и откинула волосы с лица, придержав их на затылке и открыв ухо с серебряным кольцом.
В этой серёжке скрывалось то же самое, что и в её чокере. И Колт понял.
Они подчёркивали беззащитность её тела, манили положить ладонь на эту шейку, наклониться, коснуться зубами этого места и сделать всё, что хочется, или сделать нечто совершенно другое.
— Морри сказал, ты хочешь поговорить со мной, — раздался её голос.
Колт оторвал взгляд от её ушка.
Феб сменила одежду, в которой была утром. Колт знал, что Морри сопровождал её домой, чтобы она собрала вещи и перевезла их к Морри. Он проверял. Сейчас она была в своей обычной для бара одежде. Наверное, чаевые были больше, когда она одевалась так, а не в бесформенный кардиган, как утром. Хотя Феб могла бы выманить хорошие чаевые одним взглядом, если бы захотела, и не важно, что на ней надето.
И всё-таки она выглядела разбитой и опустошённой, её плечи поникли, а взгляд стал безразличным.
— Присядь, Феб.
Она не стала спорить, просто опустила руку, оттолкнулась от косяка и пошла к стулу.
Колт подошёл к двери, закрыл её и вернулся к Феб.
Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, но сидела, опустив плечи и зажав ладони между бёдер. Смерть Энджи сильно повлияла на неё, как повлияла бы на любого человека, обнаружившего изрубленное, окровавленное тело. Но на Феб она повлияла сильнее.
— Я должен показать тебе кое-что.
Она кивнула.
Он передал ей пакет, и она взяла его в ладони. Пока Феб рассматривала записку, Колт наблюдал за вертикальными морщинками между её бровей. Её глаза пробежались по тексту сверху вниз, а затем ещё раз.
— Не понимаю... — Линии между её бровями разгладились, Феб раскрыла губы и вскинула голову. — Что...
— Ты знаешь, что это? — спросил Колт.
— Да, — прошептала она и неожиданно вскочила на ноги.
Резко выбросив руку вперед, Феб вцепилась в его рубашку, так сильно сжав кулак, что побелели костяшки, а кожа вокруг них покрылась красными пятнами. Опустив голову, она смотрела на записку и дёргала его рубашку, не замечая, что при этом бьёт его в грудь.
— Боже мой, Боже мой, — повторяла она. Рука, державшая записку, затряслась.
— Дай мне записку, Феб.
— О Боже.
— Дай мне записку.
— Боже мой.
Он забрал у неё записку, накрыл ладонью её руку у себя на груди и крепко прижал, останавливая.
Феб не отрывала взгляда от записки в его другой руке.
— Фебрари, посмотри на меня. — Она сделала, что ей сказали. Колт увидел, как побледнело её лицо, и осторожно приказал: — Расскажи мне об этой записке.
— Этой записки нет.
Колт поднял записку и тряхнул ею. Ему не хотелось это говорить, но пришлось.
— Она здесь, Феб.
— Я хочу сказать, что выкинула её почти двадцать пять лет назад.
Катись оно всё к чертям, твою ж мать!
Он боялся, что она ответит именно так.
— Расскажи мне про записку, — повторил Колт.
Феб резко мотнула головой, то ли отказываясь, то ли пытаясь сосредоточиться — он не знал. Её пальцы крепче сжали его рубашку, он почувствовал это своей ладонью, и Феб сильнее вдавила кулак ему в грудь, опираясь на него.
Колт ждал, решив дать ей время.
Наконец она сказала:
— Когда-то мы были хорошими подругами, ты же знаешь.
— Да.
— Энджи часто приходила к нам.
— Знаю.
— Ей нравился Кевин.
Этого он не знал, но не удивился. Кевин был симпатичным парнем и нравился многим девчонкам. Он был на год старше Колта, учился в выпускном классе, когда Феб и Энжи только перешли в старшую школу. Для Энджи в то время он был недостижим.
— Он пригласил меня на свидание.
Противное чувство в животе вернулось.
— Она пришла в ярость, он ей нравился, очень сильно нравился, — продолжала Феб.
— Ты не пошла на свидание, — уверенно сказал Колт, потому что точно знал, что так оно и было.
— Конечно нет, — быстро ответила Феб.
И в этот миг они оба запутались в паутине воспоминаний.
Конечно, она не пошла, потому что в то время Феб принадлежала ему. Колт это знал. Феб это знала. Грёбаный Кевин, мать его, Керчер это знал. Все это знали.
Её слова продолжали звучать у него в голове.
«Конечно нет. Конечно нет».
Быстрый и резкий ответ. Такой же уверенный, как и его. Если бы они не были теми, кем были сейчас, если бы стали теми, кем должны были стать, то этот ответ был бы кратким и презрительным. Именно так он и прозвучал. Так верная супруга говорит о своей преданности, когда считает, что это даже не обсуждается. Это данность, основа основ, их отношения построены на фундаменте, который никогда не пошатнется, независимо от искушений. Никакие соблазны не угрожали тому, было между ними, что означало для них целый мир.
Колт боролся с паутиной. У него есть работа, которая после побега Феб и ухода Мелани и стала его миром.
— Ты помнишь эту записку? — спросил он.
— Да, но смутно.
— Ты её выбросила?
— Кажется, да. — Она покачала головой. — Не знаю. Наверное. Это было двадцать пять лет назад.
— Подумай, Феб.
— Я думаю, Алек! — огрызнулась она. — Но это было двадцать пять лет назад!
Господи, как же он ненавидел, когда она называла его Алеком. Он понятия не имел, почему она это делает, ведь она знала, что он ненавидит это имя, но всё равно продолжала. Она никогда не звала его Колтом, даже после той ночи, когда он сказал ей, что Алека больше нет, что он не желает носить имя, которое дали ему родители. Он хотел быть Колтом. Это прозвище они с Морри придумали, когда им было по шесть лет. Это имя он дал себе сам. Он умолял её перестать называть его Алеком, но она не слушала.
— Просто не торопись и подумай, — подсказал он, стараясь не обращать внимание на свой гнев.
Феб закрыла глаза, опустила подбородок и перенесла почти весь свой вес на руку, которой всё ещё упиралась ему в грудь, не осознавая, что прикасается к нему и что он прикасается к ней. Колт знал, если бы она соображала, что делает, то сразу бы отодвинулась. С тех пор как всё рухнуло, дистанция стала очень важна для Феб. Не только с ним, со всеми. Но он замечал, и это всегда бесило его, что особенно важна была для неё дистанция между ними.
