42
***
Выписали Сергея в понедельник, и он первым делом направился в один из любимых ресторанов — наедаться от пуза. И заодно лечиться от брезгливости. Лежать в больнице — дело непыльное, но не когда ты терпеть не можешь общепит. Мишину всё время казалось, что он видит отпечатки пальцев на тарелках, а потом он обнаружил в своём стакане с компотом из чернослива маленького червячка — и совсем расстроился. Червяк, конечно, был давно мёртв (ещё на этапе засушивания слив) и не представлял никакой опасности для человечества, но пить компот Сергей всё же не смог. Да и не только компот — он в тот день почти ничего не смог пить.
Так что, оказавшись в ресторане, Мишин почувствовал себя почти счастливым. Для полноты счастья не хватало только Ромашки напротив. Или рядом.
Все эти дни Варя докладывала Сергею о состоянии Риты. Сама Рита про то, что Мишин в больнице, не знала — он попросил не говорить.
В пятницу позвонил сам — Варя доложила, что трубку наконец начала снимать Ромашка, а не её мама. Но быстро завершил беседу — почувствовал, что Рита ещё плохо себя чувствует и решил не навязывать ей серьёзный разговор. Вот выпишется — и поговорят.
Но теперь, хорошо пообедав и выпив бокал прекрасного… нет, не вина, а клюквенного морса, в котором не имелось никаких червяков, — Мишин не выдержал.
Хотелось услышать Ромашкин голос.
— Алло. — Он был слегка сонным, но уже не таким больным.
— Привет. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше. Сегодня была у врача. Скорее всего, в среду выпишут.
— Это замечательно. Значит, в четверг я тебя увижу.
Рита вздохнула.
— Серёж, я… Хочу тебя попросить кое о чём.
— Да?
Она вновь вздохнула.
— Ты не мог бы… не звонить мне не по работе? Я всё понимаю, просто… не нужно. Это нехорошо. Я бы сама написала про больничный, а остальное… не надо.
Чего-то подобного Мишин ожидал. Рита ведь не знала, что он больше не собирается ни на ком жениться.
Ни на ком, кроме неё самой.
— Ромашка… У меня больше нет невесты.
Она помолчала немного, а потом с тоской протянула:
— Неужели ты её бросил?
— Нет. Мы с Кристиной поговорили и расстались.
— Значит, бросил…
Вот она — женская логика во всей красе.
Хотя… в случае с Крис Ромашка права. Разве можно их расставание назвать «поговорили и расстались»? Врёшь ты и не краснеешь, Мишин.
Бросил ты её. Кинул. Продинамил.
— Ромашка…
— Зря ты так, Серёж. Я — дело прошлое. Зачем ты…
Вот не хотел по телефону, но придётся.
— Потому что я люблю тебя, Ромашка.
Она прерывисто вздохнула и заговорила — резко, горячо, дрожащим голосом, будто собиралась плакать:
— Не любовь это, Мишин. Чувство вины, жалость, желание… Что угодно, но не любовь. Не надо мне про любовь, пожалуйста.
Она не верила. Ну конечно — он на её месте тоже не верил бы.
— Хорошо, Ромашка. Поговорим, когда выздоровеешь. По телефону… не то. А пока… хорошего вечера.
— Хорошего, — почти прошептала Рита и положила трубку.
И как её переубедить? Точнее, как убедить её в том, что это никакая не жалость? И не чувство вины. Желание, конечно, есть, но сначала любовь, а потом уже желание…
А всё-таки — какой же ты дурак был в институте, Мишин. Сам всё изгадил — теперь разгребай.
Только бы она во Францию свою не сбежала. Или ещё куда подальше.
***
Зачем он это сказал? Я успела смириться и успокоиться, и тут вдруг… Мишин со своими признаниями.
Смешно. Какая такая любовь? Он меня знает без году неделя. Помнит свою мечту, а я уже другая совсем. С ума сошёл… Нужны ему эти заморочки? Там, наверное, девушка такая — не чета мне, без кучи психологических проблем. Да ещё и фирма семейная в приданом. А он взял… и отказался.
Ради меня.
Господи, да ради меня в жизни никто ни от чего не отказывался. Даже Матвей. У нас с ним подобных ситуаций не возникало, чтобы пришлось отказываться. Я, наоборот, старалась делать так, чтобы как можно меньше тревожить его. Всё равно ведь была по гроб жизни обязана.
А теперь вдруг… ради меня отказываются от невесты, семейной фирмы, планов на будущее. И кто отказывается? Мишин!
Зачем?
Любит? Да не может быть. Как меня вообще можно настолько любить, чтобы вот так отказаться от всего?!
Нет-нет, это жалость. Конечно, жалость и чувство вины, которые разрывают Сергея пополам. И никакой любви, разумеется, нет.
Я вздохнула и повернулась на другой бок. Мама накануне уехала к себе, признав, что я почти совсем выздоровела. Предложила поехать с ней, но я покачала головой — к этому я была пока не готова.
