Моцарт ласково скользнул рукой по моему плечу, давая понять, что у него, к сожалению, дела, и оставил меня с Бринном.
А тот, как радушный хозяин, повёл меня на экскурсию.
Я первый раз была в его квартире, хотя слышала: это та самая сталинка, что принадлежала его бабушке с дедушкой, и которую его мама оставила, когда уволилась из музея после скандала с монетой, и уехала в деревню.
Та самая квартира, где они жили с его отцом, когда тот приехал к ней из Лондона. Где, наверно, и зачали Антона.
— Давно он приехал? — спросила я.
— Несколько дней назад, — ответил Бринн.
— И давно ты знаешь, что он и есть Вальд, которому приналежит украденная коллекция?
— Боюсь, ненамного дольше, чем ты. Он рассказал мне буквально пару дней назад, когда я сказал, что ни он, ни граф Шувалов всё равно ничего не получат, потому что Моцарт сказал, что вернёт всё Вальдам.
— Какая ирония, — усмехнулась я и протянула Антону перстень. — Спасибо, он очень пригодился. Ты знаешь, что он с секретом?
— С секретом?! — вытаращился на меня Бринн, а потом посмотрел на кольцо.
— В нём тайник. Но осторожнее, раньше там держали всякую гадость, — улыбнулась я. — Чьи-то выпавшие молочные зубы и волосы.
Бринн скривился. Но уверена, как и во мне, тяга к секретам была в нём сильнее, чем брезгливость. Он тоже попробует его открыть. Надеюсь, окажется удачливее меня.
— А Шувалов уже забрал оставшиеся картины из музея? — тут же стал крутить он в руках кольцо.
— Понятия не имею, — пожала я плечами. — И моя мама не в курсе. Но граф серьёзно настроен их вернуть себе.
Обойдя квартиру, мы устроились на подушках на широком низком подоконнике в комнате, где росла его мама. Глядя на заснеженную улицу, я рассказала, что узнала за эти дни, о найденных фотографиях и документах. Большую часть Антон знал — Моцарт с ним поделился. Всё же они виделись каждый день и это касалось их обоих.
Мне Бринн поведал об истории семьи Вальд, что он успел нарыть сам и узнал из рассказа отца.
— Фамилия Вальд действительно немецкая. Их род пошёл от какого-то германского феодала. Потом семья перебралась в Зальцбург, потом в Вену. Потом в Англию. В Австрии до сих пор есть коммуна, у которой похожий герб с ёлками и шарами, — показал он на кольцо. — А ещё, — загадочно улыбнулся, — говорят, они были в родстве с Моцартами.
— Серьёзно? С теми самыми?
— Настолько близком, — кивнул Антон, — что одна из дочерей Вальда родила сына от композитора, известного своими романами с ученицами, которым он давал уроки музыки.
— Или их ему просто приписывали, — возразила я. — Я тоже интересовалась его биографией. Он был верен своей Констанции. Которая, наоборот, говорят, гуляла от мужа.
— О времена, о нравы, — раздался знакомый голос. — Простите, что невольно вмешалась в ваш диалог, — преодолев пространство небольшой комнаты, остановилась возле нас Кирка, — но, подозреваю, что вы оба правы.
Бринн принёс ей стул. И удобно устроившись рядом с нами, Кирка продолжила:
— Умерший в тысяча семьсот девяносто первом году в возрасте тридцати пяти лет Вольфганг Амадей Моцарт оставил после себя двух сыновей, но ни один из них не озаботился потомством. Вот только и прах композитора, похороненного в общей могиле для бедных, остался безымянным и утерян. Увы, ДНК якобы его черепа, что учёные исследовали много лет и по нему строили гипотезы его смерти и болезнях, недавно сравнили с ДНК его тётки и племянницы, захороненных в семейном склепе, и не нашли совпадений. Более того, ДНК племянницы и тёти тоже не совпали. Видимо, мать племянницы, тоже согрешила. Так что всё может быть. И очень может быть, что в ваших жилах с Вольфгангом Амадеем течёт одна кровь, — сказала она Бринну. — А Сергей Анатольевич может носить имя Моцарт по праву.
— Или это просто сказка, — с недоверием покачал головой Бринн.
— Или красивая легенда, — поддержала я.
— Тогда прядь волос и молочный зуб, что потерял юный Вольферль, как звали будущего гения в семье, Софи Вальд украла у его сестры Наннерль зря. Хоть именно их она и оставила своему сыну в память о настоящем отце и своём пылком учителе.
— И где они теперь? — не сговариваясь посмотрели мы с Бринном на кольцо.
— К сожалению, утеряны, — со вздохом оценила Кирка разочарование на наших лицах. — Путь семьи Вальд в Англию был труден. Судно, на котором они плыли, затонуло. Благодаря спасательной операции глава семьи с двумя детьми выжил. Но кольцо на его пальце во время суматохи открылось и реликвии были утеряны.
— Это правда? — со всей силы сжал пальцами кольцо Бринн. Но, как и сотни попыток до этого, ничего не произошло.
— Всё это вы найдёте в архивах семьи, в дневниках своих прадедов, в фотографиях и письмах, что ваш дед тщательно хранил, — улыбнулась Кирка. — Если, конечно, будет желание.
— А откуда всё это знаете вы? — спросила я. — Конечно, кроме того, что обладаете даром. Это не дар рассказал вам о крушении, а Виктор Вальд, да?
— Когда-то очень давно, — вздохнула она, — эти сказки, пожалуй, были единственным, чем Сатана со мной делился. Я, конечно, считала, что он выдумывает. Но мы дружили. И редко, но он рассказывал о себе.
— А почему он взял такое «скромное» прозвище, когда вступил в ряды «Детей Самаэля»?
— Думаю, как вызов и в знак презрения. С нами с-с-сам С-с-сатана! — произнесла Кирка, с особой интонацией, как обычно говорят: «С нами бог!» — Так говорили мы. И это всегда значило, что, если нам что-то поручили вместе с Сатаной, значит, обязательно всё получится. Он был нелюдимый, но фартовый, этот Сатана.
«Не ту аудиторию вы выбрали, Кира Пална», — так и хотелось сказать. Не меня с Бринном нужно убеждать, что он неплохой человек, их отец, а Сергея свят Анатольевича ибн Моцарта.
Нас с Антоном она развлекала байками о буднях «Детей Самаэля» тех лет, когда они больше походили на банду беспризорников.
И мы слушали, раскрыв рот.
О заброшенном старом замке в лесу, куда вывозили адептов на обряд посвящения.
О его подземных лабиринтах и тайных комнатах.
По настоятельной просьбе Бринна (он загорелся съездить, и я очень надеялась, что не задумает организовать в замке свадьбу, с него станется) Кирка даже нарисовала план, как одним из секретных ходов можно выйти к ручью далеко в лесу, другим — попасть в бывшую кузницу на краю поместья, а третий и вовсе вёл в бункер без окон и дверей. Попасть в него можно было только через люк, но особняк почти развалился, а бункер и тогда мог выдержать любую бомбёжку, и до сих пор стоит как новенький.
А ещё она рассказывала о запахе палёной кожи и обмороках, в которые падали новообращённые, поцелованные раскалённым клеймом с перевёрнутым крестом.
Мы потеряли счёт времени. Хотя краем уха я слышала, что приезжают какие-то люди. Из глубины квартиры раздавались голоса, мужские и женские, довольные и не очень. Но мы с Бринном, как дети на каком-нибудь семейном торжестве, спрятались, чтобы не путаться под ногами, и слушали сказки доброй нянюшки, пока взрослые готовились.
Интересные сказки.
— Пора! — вернула мне Кирка карандаш, которым рисовала план.
«Кулинарный щуп, конечно, оружие опасное, но остро заточенный карандаш тоже ничего. Носи с собой. Пригодится», — однажды пошутила она, в тот день когда они пришли с Химар к Эле в больницу. Но я носила.
И первой увидела именно Химар, когда мы все втроём вышли из комнаты. Всё в том же белом брючном костюме девочка-мальчик совсем не изменилась. А мне казалось с того дня, как я её видела первый раз, прошли годы, века. А ещё даже осень по календарю не закончилась.
— Серёж, что происходит? — замерла я в коридоре, вторым после Химар, прошагавшей в одиночестве мимо, увидев Моцарта.
— Прости, что пришлось тебя ненадолго оставить, — обнял он меня одной рукой. — Надеюсь, ты не скучала?
— Конечно, скучала, — обиженно надула я губы.
— Тогда хорошо, что я уже пришёл, — улыбнулся он. — Все как раз в сборе.
