— Его мачеха подстроила так, словно изменила мужу с сыном.
Я сглотнула, а Моцарт хмыкнул.
— Как глупо, — подлил он себе из того самого фарфорового чайничка того самого «волшебного» чая.
Я испуганно глянула на Кирку, но та молчаливо разрешила. Для его роста и веса, ему, наверное, и пара чайников, не то что кружек, будет нипочём.
— Я так понимаю, отец выставил из особняка обоих, — вернул Моцарт фарфор на место. — И обоих лишил наследства.
— Только одного. Своего старшего сына. И выгнал, и лишил наследства. Изгнал с позором, обидными словами в качестве напутствия и прекратил финансировать его учёбу. Парню ничего не оставалось, как ехать в Россию к родственникам матери.
— А мачеха, значит, осталась? — выразительно изогнул бровь Моцарт.
— Вот сука, — проглотив печенье, добавила я.
— У неё на руках всё же был маленький ребёнок, — пожала Кирка плечами. — Оставить его на попечение нянек, или оставить жить с ним пусть неверную жену, но всё же родную мать — мне кажется, выбор был очевиден. — Тем более, она утверждала, что пала жертвой насилия со стороны двадцатилетнего наглеца. Тот и правда был довольно дерзким, отчаянным, смелым и умным парнем.
— И семена раздора, что эта самка собаки сеяла между отцом и сыном все эти годы, конечно, упали в благодатную почву, — кивнул Моцарт.
Его явно задела за живое история парнишки, судя по тому, как он залпом выпил только что налитый чай. И я только сейчас поняла почему Кирка настаивала не называть имён: она ждала его реакции.
— Семена легли. И взошли. Мужчина вычеркнул из наследства и старшего сына, и мачеху. Оставив всё малышу. Хотя это и была формальность.
— Ну почему же, — хмыкнул Моцарт. — Теперь между этой жадной бабой и богатством мужа стоял только сам муж, который, насколько я понял, был к тому же сильно её старше. Если сыну было двадцать, то ему не менее сорока на тот момент.
— Так и есть, даже чуть больше, — кивнула Кирка. — Но на свою беду он пережил всех.
— Всех?! — ужаснулась я.
— Почти, душа моя, — ответил Моцарт и встал. — Но это, я думаю, уже совсем другая история.
— Так давайте вернёмся к прежней, — упёрлась я, не желая уходить, хотя Сергей ясно дал понять, что наш визит окончен. — Итак, парень в двадцать лет приезжает в Россию. Без копейки за душой. И идёт к своим. К кому? Бабушке, дедушке по материнской линии?
Моцарт подал мне руку, помогая встать:
— К дедушке. Но узнаёт, что дед умер. И всем теперь заправляет младший брат матери. Дружба с которым у них не сложилась, да и не могла. Мальчик был мал, когда умерла его мама, а её брат не счёл нужным не только общаться с племянником, он присвоил себе всё, что принадлежало его семье и даже не сообщил, что дед умер.
— Почему? — застыла я.
Но вместо того, чтобы ответить, Моцарт достал телефон.
— Собирайте весь этот… Да, его… Да, там… Сейчас, — строго подтвердил он свои распоряжения в трубку. И повернулся к Кирке. — Надеюсь, вы не откажетесь проехать с нами, Кира Павловна?
— Если вы настаиваете, Сергей Анатольевич.
— Ни в коем случае. Вас я просто приглашаю.
Она кивнула. Моцарт оделся, подал мне шубу.
— А что было потом? — не унималась я.
Мы же всё ещё говорим про отца Моцарта?
Но почему он знает эту историю лучше Кирки?
Откуда он вообще её знает?
— По счастливой или не очень случайности он встречает старого друга деда, с которым они были знакомы. И останавливается у него, — ответил мне Сергей.
— Что-то мне подсказывает, что ничего хорошего из этого не вышло, — медленно застёгивала я пуговицы, но на самом деле тянула время.
— Нет, конечно, — усмехнулся Моцарт. — Он пытался продолжить учёбу, легко поступил в один из наших ВУЗов, но сначала связался с одной плохой компанией. Потом с другой, ещё хуже.
В голове мелькнуло: «А привела его к «Детям Самаэля» мачеха Марго», — сказала мне Кирка прошлый раз, глядя на фотографию, где рядом стояли Лука, Давыд, Сагитов и этот парень в белой рубашке. Плохая компания номер раз. А «Дети Самаэля» — компания номер два, ещё хуже.
Наивная, я и правда думала, что Моцарт не догадается, о ком идёт речь?
Но у меня было странное ощущение, что отголоски или даже часть этой истории я уже слышала. И совсем недавно.
— Спасибо за чай, — обернулся Моцарт к Кирке, открывая мне дверь. — За вами минут через десять придёт машина. Не прощаюсь.
— Сергей, а что бы вы чувствовали, окажись на его месте? — спросила она, когда мы уже вышли из квартиры.
— Злость, — ответил он коротко. — Несправедливость вызывает во мне только одно чувство — злость.
— И он был зол. Но хотел не мести. Ни мстить, ни доказывать отцу, какую змею тот пригрел на груди, из-за которой отказался от родного сына, и оправдываться он и не собирался. Но он хотел забрать то, что принадлежало его матери. На что ни его отец, предавший её память, ни уж тем более мачеха не имели права.
— Вы всё же были знакомы, — словно подвёл итог Моцарт.
— Мы были знакомы, Сергей, — кивнула Кирка. — В тот период его жизни, да. Ведь я была из той же плохой компании. Компании, что навязала ему помощь, чтобы осуществить то, что он задумал. Небескорыстно, конечно. Хотя в то время этого я не знала. Я и сама была юна, глупа, неопытна. А он был нелюдим, замкнут, и почти ни с кем не общался.
Чую, мы пришли к тому, что они с Моцартом уже знали больше, чем я.
И говорили о том, чего я не понимала.
— Он исполнил свой план? — спросила я, когда Моцарт вызвал лифт.
— Ценой, которую платит по сей день, — ответила Кирка.
— Значит, он всё же жив? Но вы сказали, его отец пережил всех, а ведь мы говорим о его сыне.
— Эту историю ты хорошо знаешь, малыш, — невесело усмехнулся Моцарт.
— Как его зовут? — обращаясь к Кирке, я вырвала руку, за которую Моцарт потянул меня к лифту. — Как, чёрт побери, его зовут?! — крикнула я.
— Мой отец, — улыбнулся Сергей.
Но я смотрела не на него.
— Виктор, — мягко улыбнулась Кирка. — Виктор Вальд.
Глава 45. Евгения
Я не заметила, как мы ехали в лифте.
Как сели в машину. Как Моцарт назвал водителю адрес, и джип поехал.
У меня в голове, словно падали костяшки домино. Я так долго их выстраивала, не понимая, что к чему, просто каждую ставила на своё место по цвету. И вот теперь они валились со страшным грохотом. Но я ещё не видела весь узор. Простой, понятный, логичный узор, который мы так долго, буквально по крупицам, собирали.
Виктор Вальд. Отец Моцарта — Виктор Вальд, грохотало у меня в голове.
Он хотел забрать то, что принадлежит матери…
Зачем ему вообще понадобилось красть, он же…
Он же сын Таты и Александра Вальда. Татьяны Шуваловой, что умерла так рано. И это часть коллекции, что принадлежала ей.
При ограблении погиб мальчик. Семи лет…
Почему? Почему, чёрт побери, я решила, что этот мальчик и был их сын?
Ведь это было так просто — посчитать.
Я достала из кармана телефон. И открыла калькулятор.
Отцу Моцарта шестьдесят пять. В том году, когда Тата вышла замуж, ей было двадцать, сейчас, как и моей бабушке, было бы восемьдесят семь. Мальчик, который погиб — сейчас ему было бы сорок семь — никак не мог быть сыном Татьяны, ведь она сама погибла в двадцать с небольшим. Он был сыном второй жены Вальда. Той самой, что нарисовала моя бабушка и что, наверное, соврала о своей беременности, ведь родить она смогла только через несколько лет. А вот Сатана — Виктор Вальд — отец Моцарта и был сыном Таты и лорда Вальда. Изгнанный, оклеветанный, презираемый родным отцом.
— Как ты понял, что речь о твоём папе? — повернулась я к Моцарту.
Он подал мне кольцо. Я и не заметила, когда он его забрал.
— Видел его у Антона. И точно знал, кто дал ему эту печатку.
Я подняла на него глаза.
— Прости, что я ничего не рассказала тебе про прошлый визит к Кирке. Я не собиралась ничего скрывать, просто так вышло.
