Наконец Дамблдор отпустил его. Снейп нёсся к себе в подземелья, как мальчишка, спешащий на первое свидание. Хвала Мерлину, этот долгий-предолгий день подошёл к концу. Его ждала Лили — и от этой мысли ком подступал к горлу Снейпа, а сердце учащённо колотилось, пока он мчался по пустым полутёмным коридорам замка, словно хищник, дрожащий от нетерпения, жаждущий поскорее насладиться своей добычей.
Невыносимо долгий день остался позади. Дверь заперта. На неё наложены не только Охранные, но и Заглушающие чары.
Снейп сбросил мантию и машинально, не глядя, повесил её на вешалку у входа. Расстегнув на сюртуке все пуговицы разом с помощью волшебной палочки, он трепетно достал из нагрудного кармана драгоценные листки. Его руки дрожали в тот момент, когда он поднёс колдографию к лицу. Лили на ней по-прежнему счастливо смеялась и сейчас, когда она была одна, казалось, что источником и объектом этого счастья был Снейп. Он вглядывался в это родное, любимое лицо до рези в глазах, до дрожи в коленях, до боли, разрывающей его сердце на куски. Он громко застонал, не в силах вынести эту боль, и этот звук, больше похожий на вой раненого зверя, вернул его к действительности.
Снейп медленно склонился над колдографией и, прислонившись щекой к лицу Лили, замер, дрожа всем телом, словно ощутив её живое, настоящее тепло. Его ноги подкосились, и он рухнул в стоявшее рядом кресло, продолжая прижимать к лицу обрывок прошлого — клочок несбывшейся мечты, которая продолжала жить в его сердце все эти годы, терзая его и не позволяя затянуться страшным кровоточащим ранам.
Тяжёлые рыдания душили Снейпа изнутри, подступали к горлу, но не могли вырваться наружу. Слёзы, свободно катившиеся у него из глаз нынешним утром, теперь не находили выхода. Снейп вновь застонал — протяжно и безнадёжно — трепетно коснувшись губами лица любимой на снимке.
Содрогаясь от рвавшей его на части душевной муки, Снейп уронил на колени свои драгоценные реликвии и долго просидел, скорчившись, прикрывая лицо руками. Он не знал, сколько времени провёл в таком состоянии. В какой-то момент душевная боль ослабела настолько, что он стал способен чувствовать сквозь неё боль физическую. Голова раскалывалась. Снейп с трудом выпрямился, откинулся на спинку кресла и потёр виски кончиками пальцев.
Заставив себя подняться, Снейп добрёл до шкафчика с зельями и нашёл в нём пузырёк с лекарством от головной боли. Выпил содержимое одним глотком. Спустя минуту боль отступила.
Снейп вернулся в кресло, по дороге стянув с себя сюртук, который сейчас сковывал его, точно панцирь. Он был в комнате один, а потому не нуждался в этой броне, отделявшей его от всего мира. Защищавшей и скрывавшей от посторонних глаз его уязвимость, все болевые точки и незаживающие раны. Небрежно швырнув сюртук на спинку стула, Снейп расстегнул ворот рубашки и сделал глубокий вдох, растирая грудь, как будто всё ещё стянутую железным обручем, но уже не так сильно, как несколько минут назад.
И вновь его пальцы задрожали, прикоснувшись к заветным реликвиям. Снейп ещё какое-то время любовался счастливым милым личиком Лили, время от времени нежно дотрагиваясь до него кончиками пальцев. Наконец, слегка коснувшись его губами, Снейп отложил снимок и принялся читать письмо.
Строчки расплывались у него перед глазами. Вместо них он словно слышал нежный голосок Лили, которая болтала о всяких милых пустяках из жизни семейства Поттеров, весело рассказывала о проделках малыша Гарри, и в каждом её слове чувствовалась, как она гордится любым новым достижением своего мальчика — и тем, что у него появился новый зуб, и тем, что он сообразил, как открыть случайно попавшую в его руки коробку с чаем, который потом пришлось собирать по всему дому… А дальше Лили развивала тему, очевидно, поднятую в прошлом письме. Она не верила, что Дамблдор мог дружить с Геллертом Грин-де-Вальдом и считала, что Батильда, утверждавшая это, просто помешалась. Письмо заканчивалось словами: «С любовью. Лили».
И пусть эта любовь предназначалась не ему, а Блэку. Пускай Снейп сейчас чувствовал себя вором, укравшим эту маленькую частичку её любви у мёртвого мерзавца, которому эта любовь уже не нужна. Да и была ли нужна когда-нибудь? Её любовь по праву должна принадлежать ему, Снейпу. Потому что никто никогда не мог любить её сильнее, чем он. И это только его вина, что он не сумел донести до неё свою любовь, доказать её силу и добиться взаимности. Он сам всё испортил и всё разрушил. И сам стал убийцей…
Чувство вины, никогда не покидавшее Снейпа, сейчас резануло его с особой силой. Вновь ощутив навалившуюся на плечи тяжесть, он согнулся, скрючился, будто придавленный тяжким грузом раскаяния. Его пальцы разжались, уронив на колени драгоценный пергамент, а голова бессильно опустилась на руки, упиравшиеся в подлокотники кресла. Тело снова затрясло мелкой противной дрожью. Слёз не было.
И вдруг Снейп ощутил лёгкое прикосновение к своей руке. Он вздрогнул, но не поднял головы, боясь вспугнуть это нереальное, эфемерное, но всё же явное ощущение. Ему показалось, что чьи-то нежные, тёплые пальцы обхватили его руку и судорожно вцепились в неё. А чуть позже он почувствовал прикосновение чьей-то щеки к своей ладони. Прикосновение, тревожное и успокаивающее одновременно.
Снейп вздрогнул, вспомнив, откуда у него эти ощущения. Нет, это не призрак Лили коснулся его своим неземным теплом. Это дрянная девчонка Лавгуд бесцеремонно ворвалась в его мысли, нарушила свидание с единственным дорогим и любимым существом, встала между ним и Лили и посмела прикоснуться к нему, тем самым сделав то, что было позволено только Лили, а если не ей — то никому другому. Наглая дрянь, вечно врывающаяся без спросу в его жизнь и в его сознание!
Снейп вскипел. Гнев и ярость затопили его мозг, вытеснив оттуда все прочие эмоции. Он ненавидел Лавгуд за то, что она посмела напомнить о себе здесь и сейчас, в момент его полного единения с любимой женщиной. И он злился на себя за то, что позволил собственному сознанию вспомнить о какой-то глупой, никчёмной девчонке, тем самым испортив это странное, болезненное, но столь необходимое ему свидание с Лили. Он снова всё испортил! А всё из-за этой дуры ненормальной! Как он мог всю прошлую ночь сходить с ума от беспокойства за неё? За неё, а не за сына Лили, которого он поклялся защищать и оберегать перед памятью любимой женщины, погибшей по его вине. Как он посмел забыть о своём долге и трястись от страха, думая, не случилось ли чего с какой-то местной полудурочкой, которая где-то рисковала жизнью всю ночь, а потом, вернувшись под утро, заблевала ему мантию?
Снейп постарался сосредоточиться на этом моменте, чтобы вызвать у себя отвращение к девчонке. Но у него ничего не получалось. Вместо отвращения он испытывал жалость. И, к вящей своей злости, всё сильнее прорывающееся сквозь эту жалость чувство стыда оттого, что совершенно забыл об этой девчонке на весь день, так ни разу и не поинтересовавшись её состоянием. Мерлин всемогущий! Да что же это с ним происходит?
Снейп вскочил и, сделав несколько кругов по комнате, вновь вернулся в кресло. Схватив лежавшее на кресле письмо и обрывок колдографии, Снейп сосредоточенно уставился в лицо Лили. «Прости меня, — беззвучно шептали его побелевшие губы. — Лили, родная, прости меня…»
Женщина на снимке продолжала счастливо смеяться, но у Снейпа уже не было чувства, что этот смех адресован ему и что это он — источник счастья для женщины. Иллюзия развеялась. Рядом с Лили не было Поттера с младенцем на руках, но его присутствие Снейп ощущал каждой клеткой своего усталого тела. И слова «С любовью», написанные рукой Лили, предназначались не ему, а Блэку. Она любила его врагов, тех, кто издевался над ним и безжалостно топтал его душу на потеху всей школе…
Вновь сжавшая сердце боль была тупой и привычной. Снейп бережно сложил пергамент, спрятав внутри него обрывок колдографии и отнёс его в шкаф, в котором хранил самые ценные и дорогие свои реликвии. Наложив заклятие, скрывающее содержимое пергамента от посторонних глаз, если вдруг он попадёт в чужие руки, Снейп запечатал шкаф особым Охранным заклинанием и устало поплёлся в спальню. Там он без сил повалился на кровать, едва заставив себя снять ботинки. Единственное, что он чувствовал сейчас — это опустошённость. Огромную, страшную, всеобъемлющую пустоту в себе. Не было ни мыслей, ни чувств… Казалось, это исчез он сам. Наверное, так ощущается небытие. Однако у него не было сил даже испытать страх от того, что он перестал существовать.
