47
Ресторан располагался в подвале, вместо нормального электрического освещения там были свечи в диких количествах, на стенах — шкуры, мечи и щиты, столы деревянные, с красивыми металлическими светильниками из разряда «по лбу не бить — убьёшь» и бесплатным хлебом в корзинке.
Подошедшая официантка по чешской традиции сразу поинтересовалась, какое пиво мы будем пить. Мы с Сашкой выбрали тёмное. И его обожаемое колено, конечно.
— Только предупреждаю, — я грозно свела брови. — Я много не съем. И не надо в меня ничего насильно впихивать!
Опять небось спошлит…
— Не буду, — фыркнул Лебедев, к моему удивлению, не сказав ничего про насильно впихивать и разные узкие отверстия. — Мне больше достанется!
— Вот и отлично.
На столе, кроме светильников и корзинки, стояла ещё какая-то штуковина, напоминающая пепельницу. В этой штуковине было что-то насыпано, и мы с Лебедевым изначально приняли это за какие-то мелкие камушки. Ну мало ли, может, ароматические? А потом я обратила внимание на сидящую рядом с нами группу пожилых немцев…
— Сашка… Гляди… Они это жрут…
Муж покосился на немцев, хмыкнул.
— Ну раз жрут, значит, съедобное что-то. Им виднее.
— Ты думаешь? Не знаю… Не доверяю я им. Чёрт их знает, этих иностранцев. Они и лягушек едят…
— Лягушек едят не немцы, а французы. Кстати, — Сашка почесал лоб, — а что едят немцы?
— Пиво? — глупо спросила я. К нам как раз приближалась официантка с двумя запотевшими кружками.
— Пиво пьют, а едят что? Ну такое… из необычного. Как лягушки у французов.
— Фарш, — вздохнула я, облизываясь на пиво. — Сырой фарш. Мажут на хлеб и едят.
Лебедев содрогнулся.
— Вот извращенцы! Нет уж, лучше лягушки.
— Как по мне, так всё гадость.
— Так выпьем же за то, чтобы мы никогда эту гадость не ели! — заключил Сашка, поднимая кружку. Мы чокнулись, выпили по глотку… и блаженно зажмурились. — Кайф, — вздохнул Лебедев, и я подтвердила, кивнув.
— Кайф.
Чуть позже моему новоиспечённому мужу стало ещё кайфовее — принесли колено, и Сашка увлечённо в него вгрызся. Я съела несколько кусочков, а потом вернулась к «пепельнице» с непонятными «камушками». Покосилась ещё раз на немцев. Нет, ну не фарш же это? Орешки, наверное, какие-то…
В общем, я всё же попробовала. Правда, так и не поняла, что это. Солёные зёрнышки, но чьи? В смысле, какие. Чёрт, уже пиво в голову ударило…
— А ничего так, Саш. Вкусно.
— Ну дык. Европейцы х**ню кушать не будут. Моветон.
— Саш!
— Что? Моветон вполне приличное слово.
— Моветон-то приличное. А до него было одно словцо на нашу любимую в стране букву «ха».
— Хочешь санкции ввести? — фыркнул Лебедев, отправляя в рот очередной кусок свинины.
— Да с тобой введёшь! — хмыкнула я, поглощая неведомые организму зёрнышки. — Как введёшь, так и выведешь.
— И входит, и выходит, и выходит, и входит… Замечательно выходит!
— Саш!!
— Что?! — подмигнул мне Лебедев, и я громко, почти неприлично расхохоталась, поймав на себе парочку хмурых взглядов сидящих рядом немцев.
.
Мы, выспавшись после самолёта, в результате гуляли по Праге допоздна. Подтрунивали друг над другом, смеялись, слушали музыку уличных музыкантов, глазели на витрины. И так нам было хорошо, будто на самом деле медовый месяц…
Сашка пару раз покупал хот-доги — уж больно нравились они ему, колбаски там вкусные — а я довольствовалась дорогущим мороженым в рожке. Прошлись по Карлову мосту, как я и хотела, полюбовались на вечернюю панораму Праги и реки Влтавы.
— А что тут тереть-то надо? — вдруг вспомнил Лебедев, озираясь по сторонам, когда мы вышагивали по мосту. — Я точно помню — в прошлый раз мы все что-то тёрли и загадывали желание.
И я с удивлением осознала, что помню этот момент.
— Пошли!
Что и где надо тереть, было понятно по большой очереди к скульптуре святого Яна Непомуцкого. И пока мы с Сашкой там стояли, я быстро-быстро рассказывала:
— Этот Ян был духовником королевы и не открыл королю тайну её исповеди. Вот его за непослушание и сбросили в реку. А потом объявили святым.
— Типично, — хмыкнул Лебедев. — Сначала бьём, потом любим.
— Угу. Вот надо тереть фигуру Яна на барельефе и загадывать желание. Но оно должно быть не материальным и самым заветным! Машину новую не проси, короче.
— Да зачем мне машина, — пробормотал Сашка. Он первым из нас достиг барельефа, задумчиво дотронулся до фигуры свисающего с моста Яна. На секунду закрыл глаза, а потом отошёл, уступая очередь уже мне.
Я растерялась. В прошлый раз я загадывала, чтобы Ленка выздоровела. И удивительно, но это сбылось.
А теперь-то что?
