46
***
Когда Юрьевский открыл дверь своего кабинета, он застал внутри прекрасную картину — целующуюся парочку, расположившуюся прямо на полу. До этого он долго стучал, но, не получив внятного ответа, всё-таки решил войти. А то вдруг они там друг друга поубивали и лежат теперь, стынут?
Не поубивали…
— Замечательно, — произнёс Макс удовлетворённо, и Мишин с Ритой вздрогнули, оторвались друг от друга и одновременно посмотрели на Юрьевского почти одинаково ошалевшими глазами. — Премию обоим. За послушание.
Сергей пришёл в себя первым.
— Двойную?
— Двойная была бы, если бы вы к моему приходу успели раздеться, — усмехнулся Макс. — А так обычная.
— Ты предупреждай в следующий раз. Насчёт раздеться.
— Я очень надеюсь, что следующего раза не будет. А теперь встали… и вымелись отсюда. Мне надо работать. Мы с Викой и так половину столовой слопали, пока вы тут… общались.
Мишин поднял Риту с пола вместе с собой, отряхнул и поинтересовался:
— Выходной дашь?
— Когда это?
— Сегодня.
— Да бога ради, — пожал плечами Юрьевский, проводил взглядом выходящих из его кабинета Сергея и Риту, а потом подошёл к столу и с видимым удовольствием порвал на мелкие клочки Ромашкино заявление.
***
— Ты куда меня везёшь? — спросила я, когда Сергей дотащил меня до своей машины, усадил на сиденье, затем усадился сам и завёл автомобиль.
— Если я тебе сейчас скажу, ты, чего доброго, сбежишь.
Я промолчала, но надулась. Сбегу я от него, как же. Что я, Колобок, что ли?
— Ну Ромашка… это сюрприз. Скоро увидишь.
— Сюрприз? — Я насторожилась. — Приятный?
— Конечно. — Сергей улыбнулся. — Больше никаких неприятных сюрпризов не будет, я обещаю.
Я верила.
Все неприятные сюрпризы остались в далёком прошлом. В очень далёком прошлом… Там, куда мы, я надеюсь, никогда не вернёмся.
— Ромашка… а ты помирилась с мамой?
— Помирилась, — я кивнула. — Хотя это, пожалуй, не моя заслуга. Мама… я даже не ожидала от неё…
И я рассказала Мишину про то, что мама ходила к психотерапевту. И про то, как мы ели «Птичье молоко»…
— Значит, у тебя тоже любимый торт «Птичье молоко»? — удивился Сергей и засмеялся, когда я кивнула. — Ну надо же. И у меня. А насчёт «не моя заслуга»… Ромашка, ты это серьёзно?
— Конечно.
— Дурочка ты…
— Почему это?
— Да так. Потом объясню.
— Почему потом? — опять не поняла я.
— А ты пока не готова к подобным откровениям. Вот я тебя в кроватку уложу, раздену и буду ласкать, рассказывая, какая ты замечательная, любящая и добрая.
Я непроизвольно начала краснеть.
— И всё это — при свете, — заключил Сергей, явно и откровенно подтрунивая надо мной. — При очень ярком свете, чтобы я мог видеть каждую твою родинку.
Я покраснела окончательно и бесповоротно.
Родинок у меня было много. Особенно… эээ… на лобке.
— Ни за что! — буркнула я, пыхтя, как паровоз. Мишин заржал, и мне тоже вдруг стало до ужаса смешно.
— Ничего, Ромашка. Я тебя потом… хм… уговорю. Думаю, тебе понравится.
— Что именно? Уговоры или то, что последует за ними?
— И то, и другое, конечно.
.
Спустя двадцать минут Сергей остановил машину возле абсолютно шикарной новостройки.
Мы поднялись на лифте на шестой этаж, там нас встретила какая-то женщина и, улыбнувшись Мишину, открыла одну из квартир.
— Заходи, Ромашка.
Ничего не понимающая я зашла внутрь, огляделась…
Там было пусто, одни голые стены. Голые до бетона.
А потом я вспомнила… и поняла, зачем он меня сюда привёл.
— Мишин! Ты сдурел?! — прошипела я, оборачиваясь. — Мы так не договаривались!
— Почему же? Очень даже договаривались, — невозмутимо произнёс Сергей. — Договаривались, что если я тебя обижу, куплю тебе квартиру. Я ещё не купил, правда… в процессе.
— Если, Мишин! Если! А ты меня не обижал!
— Обижал. И не называй меня так, пожалуйста, Ромашка.
Я чуть не завыла.
— Хорошо, не буду! Но когда ты меня обижал-то?!
— Это замечательно, что ты не помнишь. А вот я не хочу забывать… чтобы никогда не повторять своих ошибок.
Я поняла, о чём он говорит.
— Серёж, ну это ведь было тысячу лет назад! И вообще… не возьму я от тебя никаких квартир! С ума сошёл…
