Она подходит ближе. Так близко, что вижу крупинки золота в ее темно-карих глазах.
Черт.
— А во второй раз ты сказал мне, чтобы я шла в жопу? — Ее голос низкий и хриплый, и на долгое мгновение я теряю дар речи.
Мой мозг, благодаря тому, что я выспался, очень активен, и он представляет себе, как именно это будет выглядеть.
— Твой бекон горит, Уорд Карлайл, — говорит Тара, ухмыляясь мне.
— Черт, — бормочу я.
Она права, и мне едва удается спасти ломтики от их обуглившейся смерти, а самому при этом получить хороший ожог жиром.
— Знаешь, ты мог бы избежать многих ожогов, если бы надел что-то. Полагаю, в отличие от моей, твоя одежда не вся сгорела? — Тара сидит на одном из моих барных стульев из восстановленного дерева. Уродливые тапки были сброшены на пол, и ее босые ноги устроились на верхней перекладине, они прекрасны, несмотря на грязь.
Я опускаю взгляд на свою обнаженную грудь и с ужасом понимаю, что на самом деле я всегда был рядом с Тарой исключительно раздетым.
— Никто раньше не жаловался на это, — говорю и стараюсь не поморщиться. Нет. Черт возьми, нет. Я не флиртую с ней.
— Это была не жалоба, — медленно произносит она. — Просто комментарий, поскольку тебе, кажется, не нравится моя одежда. Или это место, где не принято одеваться?
Нахальная улыбка озаряет ее лицо, и я просто смотрю на нее, не зная, что на это ответить. Наверное, она шутит.
Она прочищает горло.
— Так. Хорошо. Я пришла сюда, потому что… — Она осекается, а я методично продолжаю готовить себе блинчиками и бекон, затем мысленно ругаю себя и готовлю ей тоже.
С ворчанием ставлю тарелку перед ней, кладу вилку и нож, а затем устраиваюсь на барном стуле в конце стойки, оставляя между нами достаточно места.
С ее голыми ногами и моей голой грудью нам нужно больше, чем целая кухонная стойка, чтобы не думать о голой коже, но я не могу заставить себя сесть рядом за стол.
— Почему я никогда не видела тебя в городе?
— Не люблю ездить в город.
— Ты просто живешь здесь… один? И не ездишь в город?
Я не могу винить ее за недоверие, ясно выраженное на ее лице.
— Разве ты не одинок?
— Какой я — не твое дело, — говорю, запихивая в рот кусок блина. Чертова наглость этой женщины. Появилась полуголой на пороге моего дома, только для того, чтобы поболтать о моих социальных привычках или их отсутствии.
— Справедливо. Спасибо за блинчики. Ты не обязан был мне их готовить.
Я наполовину ожидал, что она будет ехидничать по поводу того, что ела их без сиропа, но она отрезала маленький кусочек и вежливо жевала, каким-то образом умудряясь при этом улыбаться мне.
— Ты уже пристыдила меня за сладкий чай. Не собираюсь обрекать себя на новые упреки.
Она смеется. Очаровательный звук. Она сморщила нос, наблюдая за тем, как я смотрю на нее.
— Умно. Кстати, очень вкусно. Сам сделал?
— Блинная смесь — пустая трата денег.
— Конечно. — Нотка недоверия в ее голосе заглушается ее сияющей улыбкой, и я хмуро смотрю на нее.
— Зачем ты здесь? Что тебе нужно, Тара?
Я тут же жалею, что произнес ее имя.
Не смогу избавиться от его привкуса во рту.
— Я… Честно говоря, не знаю, как это сказать. — Ее рука дрожит, и вилка стучит о белую тарелку. — Это касается… прошлой ночи.
Я прищуриваю глаза.
— Ты пришла сюда, чтобы извиниться?
— Что? — Она смотрит на меня.
Я откусываю кусочек бекона, затем аккуратно кладу его на тарелку. Кофе. Мне нужен кофе.
— Почему я должна извиняться? — ее голос достаточно резкий, чтобы ранить. — Я не имею к этому никакого отношения.
— Значит, ты извиняешься от имени своей тети.
Достаю две чашки и наливаю в обе кофе, затем ставлю одну перед ней, после чего возвращаюсь на свое место, на безопасное расстояние от нее.
— Нет. Боже. Нет. Просто дай мне… дай мне секунду. — Она смотрит на кофе, морщится и спрыгивает со стула, ее футболка зацепается за стул.
Мой мозг замыкает.
На Таре нет нижнего белья.
Я отхлебываю кофе, словно могу физически выжечь образ ее круглой задницы из своего мозга, ошпарив горло.
Не самый лучший способ.
Она открывает холодильник, каким-то образом не замечая или не обращая внимания на то, что у меня теперь огромный стояк благодаря секундному случайному взгляду на ее левую половинку попки. Не говоря ни слова, она достает пакет молока, нюхает его, а затем пожимает плечами и добавляет немного в свою чашку.
— Хочешь молока? — спрашиваю, пытаясь иронизировать, но вместо этого умудряюсь звучать хрипло. Я прочищаю горло.
— Поздновато, но да, спасибо. Сахар?
— В контейнере у холодильника.
— Какая прелесть, — говорит она, улыбаясь изящной бело-голубой сахарнице. Крошечная мышка служит ручкой крышки, и ее зубы сверкают, когда она с помощью подходящих щипчиков достает кубик и кладет его в кофе. — Имея в доме молоко и сахар ты все же пьешь черный кофе?
Мое горло сжимается.
— Не твое собачье дело.
— Ну ладно. Хорошо. Спокойно. Но меня касается то, что, черт возьми, произошло прошлой ночью.
— Проделки твоей тети.
— Нет, я так не думаю.
Она пихает мне через стойку пакет, о котором я чуть не забыл, и снова садится. Я мысленно похлопываю себя по спине за то, что не пытаюсь поймать еще одну вспышку ее задницы. Мне не нужны синие яйца, чтобы добавить к стояку, который, похоже, не собирается ослабевать.
— Моя тетя… она верит в… эээ… магию. — Розовый цвет окрашивает ее щеки.
Внутри пакета — десятки маленьких мешочков с травами.
— Это ароматизаторы? — кашляю, потому что, черт возьми, этот запах лаванды очень сильный.
— Это защитные мешочки, — тихо говорит она. — Я знаю… если ты слышал обо мне, то, наверное, знаешь. — Она откидывает голову назад, издавая гортанный звук разочарования.
Я почти не слышу ее. Я слишком увлечен гладкой поверхностью ее шеи и думаю, пахнет ли она лавандой.
— Ладно, Тара, просто скажи это ему, черт возьми. — Ее щеки пылают розовым цветом, когда она полностью поворачивается ко мне, ее челюсть дергается. — Я зарабатываю на жизнь, притворяясь, что… занимаюсь магией, которой меня научила моя тетя Тилли. Знаю, что это, наверное, звучит глупо, но «Таро, калач и чай»? Это был мой магазин. Он сгорел. — Она сжимает переносицу, ее глаза слезятся.
Нет, не слезятся. Она вот-вот заплачет.
Либо она чертовски хорошая актриса, либо она серьезно относится к тому, что пытается сказать.
— Я притворялась. В основном. Таро — это довольно просто. Карты означают что-то. Ты говоришь человеку, что они означают, а он делает из этого выводы о своей собственной жизни.
— Какое отношение это имеет к вчерашнему вечеру? — спрашиваю хрипловато, хотя, кажется, понимаю, к чему она клонит.
Мне это не нравится.
У меня по рукам бегут мурашки, а она бледнеет.
— Никогда не думала, что я действительно… Я никогда не думала, что это реально, понимаешь? Но я знаю, что видела прошлой ночью, и знаю, что Тилли заставляет делать всех женщин, которые жили в этом доме.
— Мучить меня. — Я фыркнул.
— Посмотри в пакете. — Она смертельно серьезна, впервые за все время, что я ее вижу, и мне становится немного не по себе.
Я достаю розовый блокнот.
— Розовый.
— Прочти это. — Ее голос — шепот.
Я читаю, сканирую.
— Это рецепт. — Прищуриваюсь, читая последний абзац. Здесь не требуется печь, смешивать или что-то еще, чего я ожидал.
Нет. Здесь нужно петь. В полночь.
— Это защитное заклинание. Она заставила всех своих квартирантов выполнять магическую работу и продала им это как расширение прав и возможностей женщин. Думаю… нет, я знаю, что то, что мы видели прошлой ночью — не розыгрыш.
У меня дергается челюсть, и я поднимаю бровь.
— Как удобно.
— Что? Нет. Я думаю… Я думаю, что там действительно может быть призрак. — У нее огромные глаза. — Думаю, что есть причина, по которой мы оба были там прошлой ночью. Я думаю… думаю, что мы должны попытаться исправить это… вместе.
