— Все, Толик! Все! Больше не буду! Ты прости меня. Прости.
— Вот, так вот! Запомни, Еще раз начнешь скулить, все! Я с тобой больше некуда и никогда. Ты поняла!
— Все, все! Толик! Я прошу тебя. Давай я тебе угощение сделаю? Как ты хочешь?
— Делай, как всегда! Только не кусайся. Ты прошлый раз всю …пу покусала. Лучше легче, чем кусаться. Ты поняла?
— Угу.
— Не отвлекайся! Работай, работай! Так, так!
Мне неудобно, за подслушанный их разговор и я не вижу, а только слышу, как она его угощает. Вот она, правда! Это же надо, думаю я, как она унижается перед ним! И для чего? Только для этого? Я еще слышу какие-то из взаимные вздохи и ахи. Минут через пять они заканчивают и уходят. Я уже выскользнула за дверь и только хотела проскочить, как опять голоса. Я срочно прячусь, приседая за кустами сирени. А один голос, тот Нинки.
— Нина?
— Что, Гайка?
— Ты с Левкой?
— А, что?
— Он тебе, как? Нравится?
— А ты чего спрашиваешь?
— Да, бабы говорят у Левки обрезанный!
— Что? Что?
— Ну, хепи-пи, у него обрезанный. Как это?
— Знаешь, Гайка! Ты больше их слушай! Они тебе такого наговорят! У них у самих, все там обрезано!
— У них такого не может быть! Мы же не в Африке.
— А причем здесь Африка?
— А я слышала, что там, еще девочкам, клитор отрезают.
— Как это? Зачем?
— А, что бы они мужьям своим потом не изменяли.
— Погоди, погоди. А причем тут клитор?
— Ну, я же говорю тебе. Чтобы они не изменяли. Вот для чего!
— Так, давай поменьше глупостей болтать. Давай присаживайся. И кто это там, в туалете закрылся? Почему мы должны на двор бегать?
— Да это Толстушка с Толяном.
— Да, нет! Я с Толяном только, что танцевала. Толстушка она может, с кем хочешь, закрыться. Это точно.
— Я слышала, что Толстушка все время с Толяном ругается.
— Это от чего же? Он, что же, ей изменяет?
— Ага! Уже давно. А ей голову морочит.
— С кем же?
— Да с Птичкой. Вот с кем!
— С Птичкой? Быть такого не может! Ведь она же совсем уродина, некрасивая. И потом у нее ни письки и не сиськи, и ж… с кулачек.
— А вот у такой аппетит, знаешь какой? Только член ей подавай. Говорят, она может это, ну как там. Ах, да! Глубокое горло. Вот как. Ничего в ней нет, так она этим своим птичьим горлышком и берет.
— Что ты такое несешь? Гайка! Ты, что озабоченная?
— Точно! Очень! У меня уже никакого секса месяц, как не было!
— Что ты несешь! А с Борькой из соседней группы?
— Да с Борькой у меня ничего и не было!
— Да врешь, ты все.
— Ну, ты даешь. Я же лучше знаю. Как ты считаешь? Борька еще мальчик совсем. Я к нему с поцелуем, а он знаешь, отворачивается. Я его насильно, хотела завалить, так он как заверещит: Что, ты делаешь, что ты делаешь? Смешно так!
— Ну, ты Гайка даешь! Кто же насильно так делает? Надо было ласково, потихонечку.
— Это ты так можешь. А я не могу. Я как кого увижу, у кого нос большой, так мне на него обязательно надо запасть. Говорят, что у тех парней, у кого нос большой, то у них и член не маленький.
— Да, ерунда все это. Бабские глупости. Чушь. Болтают бабы, сами того не знают.
— Ну, а ты проверила? У Левки нос, самый то. О-го-го какой. Он у него такой же?
— Так! Хватит болтать. Ты закончила? Пошли уже. Теоретик мужских носов, озабоченный.
— А тебе, конечно, легко говорить. У тебя же и Левка и та девочка.
— Какая такая девочка? Что ты болтаешь?
— Да не болтаю я. Все девки, только и говорят, что у тебя с девочкой шашни.
— О чем ты? С какой девчонкой?
— Да с племянницей вашей. Что у мамки твоей живет. Говорят, что с девочками так сладко!
— Гайка!
— Ну, что?
— Ты еще, хоть раз такое ляпнешь, я тебе пощечин надаю. Ты меня знаешь!
— Ну, как, что, так сразу же я виновата! Сами живут с девочками, а потом на мне злость свою вымещают.
— Гайка! Я же тебе, сказала! Рот свой закрой!
— Нет! Не закрою! Значит все правда? Что говорят. Ты вон как раскипишилась. Значит все-таки с ней? Не обижайся. Ниночка! Ниночка! Что ты! Ты, плачешь? Я же не хотела тебя обидеть. Мне просто завидно. Мне интересно. Знаешь и у меня один раз намечалось такое, но я, отчего-то испугалась. На меня такое нашло, просто страх какой-то. Я ее как поцеловала, так у меня не только голова закружилась, а все трусика сразу замокли. Вот как. Ну, ты, прости меня. Ладно?
— Иди ты к черту! Ты кого хочешь, можешь до слез довести. Болтливая ты стала. Плохо это очень. Не будь ты моей подругой, так я бы знаешь, как тебе съездила! По твоей еблипи-пи, пиде уже давно знаешь какой, вот такой член плачет!
— Ну, если такой, какой ты показываешь? Так я согласна!
— Ну и дура же ты Гайка! Ой, и дура! И ничего ты в жизни не понимаешь! У тебя одни члены на уме! И о чем ты еще можешь думать-то?
— Что верно, то верно! О них только и думаю. Как представлю себе, как ты с таким..
— Ну, все! Ты меня достала! Пошла ты к..
— Куда, куда ты меня посылаешь?
— Все! Заткнись! Ты поняла, Гайка! Давай заканчивай и пошли.
Они сделали свои дела, уходят, и голоса их постепенно замолкают. Я сижу за кустами и у меня в голове сумбур. Полный сумбур. Это же надо! Обо мне и Нинке, оказывается, уже разболтали. И Гайка эта! Когда она говорила, то у меня так кровь прилила, думала, что я упаду от удара. Если бы в это время еще и сердце работало. А оно при этом остановилось, как я о себе такое услышала.
Нет! Это же надо такое нагородить? Что они все знают о нас с ней? Да и, правда? Что? И потом. А что же собственно, было? Что у меня с Нинкой? Сама задала себе вопрос, на который никак не могу найти ответ.
Ночью ко мне приперлась пьяная Нинка. Я так за день устала на рынке, что никогда бы не проснулась, если бы она ко мне не полезла. Проснулась от приятных прикосновений и ласк. Не испугалась, нет. Кто бы другой на моем месте, может и испугался, но я нет. Видно я и во сне думала о ней и подспудно ждала ее прихода. Поэтому ее поглаживания и поцелуи на своей голой попке и спине я восприняла, как награду, как должное. И вот же, что интересно? Ведь я до сих пор всегда спала в ночнушке и трусиках, а тут почему-то стала трусики все время на ночь снимать, и вместо ночнушки одевала коротенький и легкомысленный пеньюар, как будто ждала ее ласк и готовилась к этому. Стыдно? Вы осуждаете?
Утром я очень рано поднялась наверх. Туалет и все такое. В доме все разбросано. И прямо скажем, выглядит так, что у тетки сразу же инфаркт случился бы. На кухне ворох грязной посуды и повсюду бутылки. По комнатам, прямо не раздеваясь, спят вповалку ребята, которые вчера не ушли. Все вперемешку. И девочки и парни. Места всем на кроватях не хватило и некоторые устроились, где придется. Кто в кресле, а кто на ковре в комнате родителей. Из комнаты выходит заспанный Левка. Я его знаю. Это лучший друг Нинки и она его просто обожает. Его прозвали Америка. Это за то, что он всем говорит, что после учебы он уедет к родственникам, а они у него в Америке.
