— И я не понял… Неужели дал тебе повод думать, будто что-то не так?
— Татарин, ты на меня как вечно голодный смотришь, но это не значит, что своих глаз у меня нет!
— Ты ревнуешь, что ли? — Недоверчиво усмехнулся он и довольно закусил губу. — Ревнуешь! — Как приговор произнёс и насмешку сдержал. — Наташ, я верный как пингвин! — Рассмеялся, со спины меня обнял, своей рукой грудь мою прикрывая, и дыханием кожу на шее щекотал. По бёдрам ладонью провёл, но отдачи не чувствовал. — И я с ума схожу, глядя на тебя голую. — Заверил страстным шёпотом. — Это моё всё. — Вызывающе прорычал. Носом о мой затылок потёрся и в наказание зубами прикусил, когда реагировать на нежность не пожелала. — Уверен, ещё полгода назад этих мыслей у тебя в голове не было. — Строго проговорил и резко к себе лицом развернул. — Что случилось? — Взглядом впился и не уступил, когда глаза устало прикрыла: тряханул, привлекая внимание.
— Татарин, мне не нравится грудь. Точка. Реши вопрос. — Сказала, как ультиматум поставила, а он замялся, занервничал.
— Мы поговорим об этом. — Уклончиво кивнул. — Позже. — Спешно добавил, а я непонимающе нахмурилась.
— Что значит позже? Когда?
— А-а! — Недовольно зарычал, голову запрокинув. — Дочку родим и поговорим, ладно?! — Выдал в итоге, а я глаза вытаращила, заставляя Татарина зло жевать губами. — Мы же двоих планировали… — Добавил он со значением, а я неуверенно пожала плечами.
Он этот жест уловил, взглядом выцепил, и до желваков на скулах стиснул челюсти. Ситуация в одно мгновение накалилась, а я не знала даже, что сказать в своё оправдание.
— Но я как-то не думала об этом всерьёз… — Проронила вдруг и виноватой себя почувствовала. Примирительно к нему подступилась, ладонью по твёрдой груди повела, а Татарин её перехватил и сжал. Не больно, но силу и власть демонстрируя. Большим пальцем по раскрытой ладони повёл, нервно обвёл губы языком.
— Так подумай! — Выдал в итоге как приказ, а я поёжилась.
— Татарин, дети не появляются только по желанию…
— Без желания они не появятся тоже. — Упрекнул, на что я натянуто улыбнулась.
Потопталась, неуютно себя без его поддержки чувствуя, и лбом к плечу приткнулась, признавая поражение.
— И мне не шестнадцать, чтобы по случайности залететь. Вот так вдруг…
— О каких случайностях ты говоришь, Наташ? — Скривился Татарин как от зубной боли. — Или ты называешь случайностью то, что твою овуляцию высчитываю? — На мои округлённые в удивлении глаза Татарин пакостно усмехнулся. — Да, котёнок, я знаю, что такое овуляция. И в какой период она у тебя наступает, знаю тоже. И что с тобой в эти дни делать, веришь, нет… догадался. Трахать. Долго и упорно. Кончать глубоко и бурно, а потом долго не позволять вставать. И чем чаще, тем лучше. А два дня назад, так идеально просто! — Вызверился, отчего-то разозлившись.
Подошёл и надавил внизу живота справа.
— Вот здесь. — Прошептал, внушая простую истину. — В тот день ты попросила двигаться осторожнее, а у меня внутри всё плавилось от той только мысли, что меня выбрала, что со мной и по моим правилам.
— То есть ты не просто так подобрал момент? — Понимая, о чём он говорит, недоверчиво склонила я голову, а Татарин взбрыкнул, глазами сверкнул.
— Просто так, солнце, это, пожалуйста, без меня. А со мной на самотёк пустить не получится. — Резко высказался, а у меня словно крылья выросли от этих его признаний. И улыбнуться захотелось. Дерзко, смело, игриво. Чтобы эту улыбку сдержать, я в свой сжатый кулак зубами впилась.
— Татарин, а ты нормальный вообще?
— Маниакально-депрессивный психоз. Стадия обострения.
— И мы через месяц к врачу пойдём беременность искать? — Уточнила, испытывая незнакомое прежде томление. Татарин изменения в моём тоне заметил, глянул свысока.
— И я тебе не завидую, если мы её там не найдём. — Сообщил, словно по секрету, и подошёл вплотную, руками мои бёдра сжимая, а, может, за них удерживая.
— Тогда я бы на твоём месте всё же закрепила результат. — Игриво залепетала, а Татарин меня на руки подхватил, предлагая его бёдрами с боков обхватить, и, на весу удерживая, языком широкую влажную полосу по коже в вырезе просторной рубашки провёл. Понимая, что всё порчу, тихо призналась. — В какой-то момент мне показалось, что ты не хочешь. — Щёку изнутри прикусила, свирепый взгляд улавливая.
— Измайлова, ты дура, да?! — Прохрипел он, а я рассмеялась, чувствуя, как расслабление пошло по телу, как кайф штормом по нему несётся.
— Нет, конечно! Обычно это проявляется месяце на шестом, не раньше… Но, учитывая наследственность, меня могло пронять и на втором дне беременности.
Олег недоверчиво прищурился.
— Что? Лампочка сработала?
— Нет. Просто я знаю одно: Олег Татарин работает без промахов. — Доверительно шепнула и тут же, не сдержав напора, охнула, когда Татарин меня в песок вдавил и всем весом навалился, всё же согласившись, что результат не мешало бы закрепить.
— Наташ, самолёт ждать не будет! — Прикрикнул, пока взглядом с островом прощалась.
Уже тогда внутри поднималась сухая песчаная буря, волнение, заставляющее всякий раз мужа за руку хватать в поисках поддержки. Он смотрел и взглядом внушал спокойствие, а у меня всё никак не выходило в это спокойствие поверить. То самое чувство, которое год не испытывала рядом с ним. И объяснений не находилось, отчего именно сейчас вылезло.
По прилёте сразу к свекрови направились. По Сашке скучали безумно. И… Что-то пошло не так. Я поняла это, глядя на Татарина со спины. Он напрягся весь и будто взъершился. Спина, плечи, затылок… Каждая мышца тогда выдавала сигнал об опасности, каждое движение пугало своим совершенством, точностью. Я шла к нему слишком близко, чтобы разглядеть происходящее в доме, но в тот момент казалось, что даже запах его изменился. Стал будто агрессивнее, резче, закручивал бешеный танец с рецепторами и ураганом врывался в мозг, заставляя себя распознать.
— Олеж, дорогой, а у нас гости. — Довольно проговорила Кристина Юрьевна. Что-то весело пробормотал Сашка, отцу обрадовавшись, а Татарина не отпустило.
Его гнуло и ломало. Его подколачивало от напряжения и неестественно сильного желания это напряжение сбросить. Как он это делает, я знала наверняка, но даже звук произнести не получилось, когда из-за спины вынырнула, думая остановить, и Максима увидела с Сашкой на руках. Замерла тогда и как от удара под дых скорчилась, подавившись глотком сдавленного воздуха. А Татарин на меня не смотрел. Я потом только поняла, что, кроме Сашки, едва ли видел кого. Улыбался ему, а глаза как стеклянные и зубы едва не лязгают, как у пса бешеного.
— Отдай. — Проговорил тихо, словно со смешком, и руки протянул, Сашку ловко перехватывая.
Подбросил его, поймал, к себе прижал и заботливо поцеловал в макушку, попутно на меня убийственно спокойный взгляд бросая. И всего в нём намешено было. Боли, страха, желания убивать и приказа не шевелиться…
— Ты мой сладкий… — Потянул, всю душу этими тихими словами выворачивая, и матери его передал.
Тогда только к Максиму повернулся и улыбнулся иначе. Жёстко, опасно, хладнокровно.
— Я же сказал тебе не приезжать. — Сдавлено прошептал, словно в надежде, что я могу не расслышать. Максим же на него не смотрел.
— Сказал. — Заторможено кивнул, вяло улыбаясь. — Вот только забыл уведомить, почему. — Добавил и плечом пожал. Я этот жест узнала: Максим растерян. Он в меня взглядом вцепился и без единого резкого движения обратился: — Наташа, давай поговорим. Наташа! — Выкрикнул и, не сдерживаясь, вперёд подался, словно только для этого и приехал. Сглотнул нервно, не понимая, почему приблизиться не может, а Татарин поперёк дороги стал. Крепко держит. Сжимает кулаки.
— Ни о чём ты с ней говорить не будешь. — Потянул с угрожающим напевом, насмешливо скалясь.
— У тебя не спросил!
— Тише… — Змеиным шипением заглушил Татарин громогласный выкрик Макса.
Кристина Юрьевна растерянно по сторонам осмотрелась.
