— Наташ? — Вытаращил Татарин глаза — Наташа?! — Прикрикнул, руку вскинул, мою ладонь перехватить пытаясь, а я увернулась и ускорилась, вцепившись взглядом в спасительную лестницу.
— Изо дня в день так себя ведёт. Слова ей не сказать, только фыркает в ответ. — Услышала прилетевшее в спину осуждение кормилицы.
Тут же звук отскакивающей от стола вилки расслышала.
— Ты попутала что? — Зашипел Татарин угрожающим шёпотом. — И рот свой без разрешения открывать не смей! — Взорвался он криком и подскочил, стул, на котором сидел, переворачивая. — Вон пошли все! — Взревел и за мной направился. Я слышала его торопливые шаги на лестнице и спешно стирала с лица обжигающе горячие слёзы.
В спальне он появился не сразу. Секунд пятнадцать, наверно, нам обоим дал. Мне, чтобы успокоиться, себя — отдышаться. В комнату заглянул и, осторожно ступая, вошёл.
— Наташ, солнце, что случилось? — Спросил осторожно. Тихо и вкрадчиво. А у меня от этого его тона слёзы быстрее побежали.
— Всё хорошо. — Выдавила я торопливо и их следы поспешила убрать. К Татарину лицом повернулась, но улыбка вышла нервной, неестественной. Я и сама это знала, а вот он промолчал. Выдохнул спокойно, подступился ближе.
— Что хорошо? — Склонил голову набок.
— Это стресс. Это пройдёт. — Заверила я как всегда, руку за спину завела и принялась пальцы заламывать, чтобы не сорваться. — Прости, испортила тебе ужин… — Виновато улыбнулась, на что Татарин задумчиво вскинул брови.
— Ужин? Наташ, ты жизнь портишь. Себе в первую очередь.
Прошептал он, становясь вплотную, а я не могла вынести его близости, его тепла, его присутствия рядом. Мне выплакаться нужно было, а при нём не могла, не хотела! Слёзы в глазах стояли, ком в горле, а всё, что мне оставалось, так это, словно в беспамятстве, головой качать.
— Наташа, я не знаю лучшего способа решить проблему, чем разговор. Честный, откровенный.
— У тебя проблемы? — Сыграла участие, а он такой порыв не одобрил.
— У нас. — Выдохнул.
Я вызывающе усмехнулась.
— Серьёзно? Не замечала…
Татарин руки протянул, чтобы меня коснуться, удержать, успокоить, а я от этого прикосновения сбежать попыталась. Неудачно. Рванула снова и застонала в голос, понимая, что давления его не выдерживаю.
— Давай сейчас выдохнем, присядем, успокоимся и тогда поговорим.
— О чём?
— О том, что между нами происходит.
— Не хочу…
— Не хочешь говорить?
— Не хочу чувствовать себя жалкой!
— Чего ты ещё не хочешь?
— Уходи, пожалуйста, мне нужно побыть одной!
— Только когда мы всё выясним.
— Пожалуйста, давай не сейчас, я устала…
Татарин заинтересованно вскинул бровь.
— Устала? — Недовольно глазами сверкнул. — Отчего? — Прозвучал его голос жёстко, отрезвляюще, а я истерическим смехом на это ответила.
— Вот уж не думала, что между нами когда-нибудь этот разговор случится! — Проговорила в сторону. — А я, представляешь, всё равно устала! Оттого, что проснулась утром, оттого, что бесцельно слонялась весь день по бесконечным комнатам этого огромного дома, оттого, что мне дышать здесь нечем, устала, понимаешь! — То ли плакала, то ли смеялась я. — От этого тоже устают! — Прокричала, доказывая, а Олег на кровати присел и по месту рядом с собой похлопал, меня приглашая. — Я не хочу. — Головой качать принялась, а он смотрел… С жалостью! С пониманием!
— Тебе свободы не хватает? Может, хочешь развеяться?
— Я жизнь свою себе обратно хочу, Олег! Мою жизнь, а не это жалкое подобие! — Доказывала, стуча кулаком в грудь, а он смотрел снисходительно и участливо кивал.
— Что ты в это понятие вкладываешь, поясни.
— Татарин, уйди, а…
— Я просто не понимаю. Чтобы максимально тебя разгрузить, я людей нанял. Тебе, вообще, ни о чём заботиться не нужно. Живи и радуйся.
— Людей? А я себя заложницей среди них чувствую! Взгляды их обволакивающие, слова лживые! Я хожу и оглядываюсь, потому что подслушивают и подглядывают! Следят, словно только для того тут и появились.
— Это я попросил их приглядывать за тобой.
— Зачем?!
— Потому что беспокоюсь. Я не слепой, Наташа. И что с тобой происходит, заметил давно. Проблема в том, что ты это замечать отказываешься.
— Замечать, что ты вычеркнул меня из своей жизни? Что из жизни сына вычеркнуть пытаешься?! Ты заменил меня няней, кормилицей этой чёртовой, поварихой… Сузил круг забот и обязанностей донельзя! Я вам тут жить одной большой и дружной семьёй ещё не мешаю, нет? Мы даже разговаривать перестали! Ты просто не знаешь, с какими словами ко мне обратиться, что спросить, чтобы у меня нашёлся ответ! А на любой твой вопрос с готовностью и нечеловеческой хваткой дают отчёт эти твои помощники! В постели меня, может, тоже нашлось, кому заменить, ведь в эту спальню ты уже давно не торопишься!
Внимательно выслушав, Татарин несколько раз меня беглым взглядом окинул, пожевал губами, до судороги на лице сжал челюсти.
— Я списывал твоё беспокойство на послеродовый стресс, сейчас понимаю, что ошибался. — Проговорил он в сторону, а я рассмеялась в голос.
— Ошибался? Психолог хренов! Ты и знать не хотел, что со мной происходит!
— Для этого сейчас здесь. Расскажи. — Уравновешенно выдал он, а я беспомощно руками взмахнула.
Татарин воспринял этот жест как попытку взять время для раздумий и с кровати встал, по комнате прошёлся. У окна задержался, выглянул во двор, нетерпеливо занавеску одёрнул.
— Ты сменила шторы? — Оглянулся, а у меня сперва только нахмуриться вышло.
— Нет… — Прошептала, нервную улыбку подавить пытаясь.
— Здесь другие висели, я точно помню. — Пробормотал задумчиво, а я нервный смешок сдержала.
— А… — Бестолково потянула. — Ты об этом… — Безразлично махнула рукой. — Уже месяц как. — Пояснила язвительно и Татарин взгляд на моём лице заострил. — Но ведь последний месяц ты здесь практически не появлялся, так что считай, что да! Новые! — С готовностью кивнула, а он нахмурился глубже.
Он нахмурился, а я впервые заметила на его лице следы усталости, неподдельного беспокойства. Сейчас он, точно как и я, казался каким-то беспомощным перед всей этой ситуацией. Смотрел мне в глаза и о чём-то сосредоточенно думал. Вдруг нервно повёл шеей, ослабил узел галстука и тут же снял его вовсе, стянув через голову. Сбросил с плеч пиджак и расстегнул пару верхних пуговиц рубашки. Вытащил запонки из рукавов, закатал их до локтя, последние капли официоза сбрасывая, и заговорил, глядя в сторону от меня.
— Наташа, давай так: ты отбросишь все эмоции и изложишь факты. Сухие факты. Уверен, ты сможешь. Ты устала просто. Я изначально неверно себя повёл, рассчитывая, что, списав некоторые обязанности на помощников по хозяйству, ты станешь больше времени уделять себе. Мне показалось, тебе не хватает именно этого. Я ошибся и довёл тебя до такого неопределённого состояния. Я надеялся, что ты сможешь отвлечься, вольёшься в привычный ритм жизни, и эти панические атаки уйдут, но стало только хуже. Я виноват. Но сейчас без твоей помощи уже не справлюсь. Назови точку отсчёта. Ту, с которой, как ты считаешь, всё началось. Месяц, три месяца назад? — Перечислил варианты, и только тогда я поняла, что настал момент высказаться. — Может, с рождением Саши? — Прохрипел Татарин, ко мне обернувшись.
Горло прочистил, словно пытаясь подавить в нём спазм. Я нервно скрестила пальцы на руках, их выгнула и на вызов в его взгляде ответила.
— Тот день, когда сообщила тебе о беременности. — Проронила и будто удивилась тому факту, что небо не рухнуло мне на голову в ту же секунду. Татарин выжидающе молчал. — Ты изменился в тот день. Из слов испарилась искренность, всё чаще ты стал фразы подбирать, тщательно их обдумывать. Прямому взгляду предпочёл отстранённый, чуть отведённый в сторону. Будто изо дня в день врал, изворачивался, и тебе самому от этого становилось тошно, стыдно. Но ты молчал. — Проговорила с обвинением. — Ты молчал, а я не хотела давить. В голову не пришло, что можешь бояться ответственности или что-то подобное, но дала время самому свыкнуться с этой мыслью. Что бы тобой и твоими страхами ни двигало, ты имел на это право. Право разобраться в себе. А когда Сашка родился, стало только хуже. Полагаю, ты мог и не замечать, но старался избегать моментов, когда мы оставались втроём. С готовностью приходил, когда я была одна, когда Сашка спал. Но осознанно или нет, сбегал, как только могли побыть все вместе. Эти моменты тебя тяготили, они раздражали тебя. Это была ревность, Татарин. Я решила, что меня к ребёнку ревнуешь и растерялась. Не могла ни остановить, ни переубедить тебя и к растерянности присоединился страх. Прошёл месяц. Сашка так быстро рос и менялся… Он улыбаться начал, на наши голоса реагировать, научился держать головку и… Совсем скоро я поняла, что ошибаюсь. Мне так нравилось наблюдать за вами со стороны, когда ты видеть меня не мог. Страх тогда отпускал, исчезал, растворялся. Ты преображался, ты на себя прежнего становился похож в те моменты. Свободный, лёгкий. Тебя так увлекала эта забота, что о времени забывал совершенно, а я всё стояла и стояла в стороне, боясь нарушить этот момент откровения. Ты вставал к нему ночью, максимально уделял время в обед. Происходящее казалось мне таким правильным, естественным… А потом… не сразу, но заметила, что всё это куда-то исчезает, как только вхожу в комнату. Ты становился колючим, замкнутым, недовольно хмурился, и до меня дошло, наконец, что не меня к ребёнку, а ребёнка ко мне ревнуешь! Словно он только твой, тебе одному принадлежит, словно только ты имеешь право быть с ним рядом. Тебя раздражали моменты, когда не ты, а именно я ему нужна была, и я почувствовала себя лишней! Я чужой себя рядом с вами чувствовала, и приближаться боялась, только бы ты Сашку не отталкивал! Ведь… словно и сам этого чувства боялся, с моим появлением тут же бросал его, будто игрушку! Твоя любовь, твоё чувство собственности переключилось на него, а я только мешалась! Мне страшно стало, Татарин! Я с ужасом ждала того момента, когда ты захочешь заявить об этом своём решении вслух! И вот тогда жизнь в ад превратилась! Я нормально спать перестала, я боялась входить в комнату, когда ты с Сашкой в ней дверь запирал. Жила в постоянном стрессе и тогда молоко пропало, а ты с такой лёгкостью нашёл замену! «Я решу вопрос» — так ты тогда сказал. Я стала не нужна и ты будто с облегчением вздохнул! Шаг за шагом меня от ребёнка отсекал, заполняя дом этими людьми. «Наталья Викторовна, не держите Сашеньку на руках так часто, а то привыкнет!» — твердила мне нянька. «Наталья Викторовна, выйдите, пожалуйста, из комнаты во время кормления, Сашенька на вас отвлекается!» — утверждала кормилица. «Нет, нет, нет, нет, нет!» Только и слышала я изо дня в день. Не так, не с тем, неверно. Вы одеваете его слишком тепло или, наоборот, слишком холодно! С ним нужно разговаривать как со взрослым, а вы балуетесь! И этот бесконечный круговорот запретов просто сводил меня с ума. И все в один голос твердят, что я ни на что не способна, что неумёха, что делаю неверно, не так! Я… я не знаю, что в тебе сломалось, Татарин, но… или мы семья, или я просто свихнусь, я не выдержу!
