Эд довольно быстро пришел в себя и прямо-таки пылал яростью.
— А теперь, — прорычал он, — я стану тебя убивать!
И тут раздался крик:
— Оставь его в покое, Макги, идиот!
Мы оба вздрогнули и подняли глаза. К нам бежал Тим Хоган.
— А ты не лезь! — прокричал в ответ Эд. — Мы с этим жиденышем будем драться один на один.
— Оставь его в покое! — повторил Тимоти. — Он сын раввина. — Повернувшись ко мне, скомандовал: — Иди домой, Дэнни.
— Ты что, Хоган, его телохранитель или как? — усмехнулся Макги.
— Нет, Эд, я просто его друг.
— И ты называешь этого пархатого жиденыша своим другом?
— Вот именно, — ответил Тим. Спокойная уверенность, с какой он это произнес, привела меня в ужас. — А что из этого следует?
— Ты серьезно?! — Макги разинул рот.
— У тебя есть только один способ это проверить. — Тим снова повернулся ко мне и повторил: — Дэнни, иди домой. Иди сейчас же!
Со стороны, наверное, можно было подумать, что я кланяюсь: я нагнулся и стал собирать свои истерзанные книги, одновременно отступая назад. Краем глаза я видел, что они встали друг против друга в стойку, как пара гладиаторов перед боем. Шагая в сторону дома, я слышал, как они дерутся. Удар, ответный удар, снова удар. Оглянуться я не осмеливался.
Послышался характерный звук падения, а за ним последовали тихие слова, произнесенные голосом Тима Хогана:
— Прости, Эд, но ты сам напросился.
Хотя муж об этом даже не подозревал, Кэсси Делани перестала класть свою зарплату вместе с деньгами, которые он раз в неделю приносил в дом. Точнее, она перестала класть туда всю свою зарплату.
Все ее детство голубоглазая сестренка Маргарет была «куколкой», а она, по выражению собственной матери, «пугалом огородным». Такое разделение сохранилось и тогда, когда они стали взрослыми.
Никакие слова мужа не могли разубедить Кэсси в том, что она от природы не симпатична. Она чувствовала: Такк спит и видит себя мужем более сексуальной женщины.
И вдруг Кэсси нашла способ все это изменить. Их отдел в универмаге получил партию изысканного черного французского белья, соблазнительного до такой степени, что в нем ни одна женщина не уступит Брижит Бардо.
Ей обязательно надо обзавестись таким комплектом! Но откуда взять восемьдесят шесть долларов? Даже с учетом скидки, предоставляемой работникам магазина, ей эта роскошь не по карману.
И вдруг такая удача — магазин поднял ей зарплату на четыре доллара шестьдесят восемь центов в неделю. Она не стала ничего говорить Такку, а решила понемногу копить.
Когда все в доме засыпали, Кэсси пробиралась на кухню, залезала на стремянку и клала четыре доллара в пустую коробку из-под хлопьев «Келлогс».
Медленно тянулись недели одна за другой, но постепенно ее сокровище приумножалось. В последний раз, когда Она, боясь перевести дух, пересчитывала деньги, там было уже шестьдесят восемь долларов.
В субботу вечером Кэсси пришла домой и нашла записку от мужа, в которой он сообщал, что повел всех детей в пиццерию. Невзирая на усталость, она с восторженным трепетом полезла на стремянку, чтобы присовокупить к накопленному еще четыре доллара.
Но коробка выглядела как-то странно. В ней как будто стало меньше, чем в прошлый раз. Пересчитав деньги по одной бумажке, она, к своему ужасу, обнаружила, что там осталось всего пятьдесят два доллара.
Боль и гнев захлестнули Кэсси.
— Черт побери, в доме завелся вор!
За подозреваемым не надо было далеко ходить.
Она бросилась наверх и перерыла комнату Тимоти. В паре кроссовок она нашла деньги — куда больше, чем он мог накопить из двадцати пяти центов, выдаваемых ему в неделю на карманные расходы. И взять эти деньги он мог только в одном месте.
— Все, с меня хватит! — набросилась она на Такка, едва тот переступил порог. — Мы больше не можем его здесь держать. Завтра же переговорю с преподобным Ханрэханом.
Скандал был слышен по всему дому. Наверху в своей комнате Тим тоже все слышал.
— О господи! — прошептал он, вдруг ощутив страшную пустоту в груди. Что же ему теперь делать? Куда идти?
Была суббота. Вторая половина дня. Рахель взяла Дэнни и Дебору и поехала в Квинс навестить свою мать. Раввин Луриа, как обычно, остался дома и работал в кабинете. У него всегда хватало работы.
Он был погружен в детали одного необычайно сложного дела, которое предстояло рассматривать его религиозному суду. Речь шла о брошенной мужем женщине — агуне[9], которая обратилась за разрешением повторно вступить в брак. Его размышления прервал чей-то голос:
— Прошу прощения, сэр.
Раввин в изумлении поднял глаза.
— А, это ты, Тимоти! — Он с облегчением улыбнулся. — Я иногда забываю, что у тебя есть ключ.
Он порылся в верхнем ящике стола.
— Вот твое жалованье за месяц.
Протягивая конверт, рав Луриа вдруг почувствовал, что мальчик пришел не только за зарплатой.
— Садись, — пригласил он, указав на стоящий напротив стул. Он протянул мальчику тарелку: — Угощайся печеньем. Домашнее!
Тим покачал головой, отказываясь от угощения. Видно было, что ему хочется остаться, но он боялся начать разговор.
Рав Луриа взял инициативу в свои руки:
— Хочу тебе еще раз сказать, Тимоти, что все семьи, которым ты помогаешь, очень тобой довольны. Ты молодец!
— Спасибо, — смущенно отозвался Тим, — но, боюсь, я больше не смогу работать.
— Ах вот как… Что-нибудь не так?
— Да нет… — мужественно ответил Тим. — Просто мне, возможно, придется уехать в интернат.
— Что ж, — сказал раввин, — наверное, мне следует тебя поздравить, но, хоть это и эгоистично с моей стороны, должен сказать, что мне немного жаль, что ты уезжаешь.
— По правде говоря, сэр, я сам не больно этому рад.
Наступившее молчание означало, что оба наконец нащупали истинную тему разговора.
— Так кто же тебя заставляет ехать? — поинтересовался раввин.
— Тетя с дядей, — нехотя ответил Тим. Он поспешил извиниться: — Не следует мне отнимать у вас время…
— Да нет, что ты, — замахал руками раввин. — Пожалуйста, продолжай.
Тим набрался храбрости и ответил:
— Это все из-за украденных денег.
— Ты украл деньги?
— Нет-нет. — Лицо Тимоти исказилось от обиды. — Но дело в том, что кто-то стащил у тетки деньги из копилки, а когда она нашла у меня то, что я у вас заработал…
— И ты ей ничего не объяснил?
Он помотал головой:
— Дядька сказал, что ей это не понравится.
— Ну что ж, Тим, — нахмурился раввин, — ты должен ей все сказать, и как можно скорее.
— Поздно уже. Сегодня вечером она встречается с отцом Ханрэханом, чтобы договориться об интернате.
Снова наступило молчание, потом Тим почти непроизвольно выпалил:
— А вы не поможете мне, сэр?
— Как же я могу тебе помочь в этой ситуации?
— Вы могли бы поговорить с отцом Ханрэханом, — попросил Тим. — Я знаю, он вам поверит.
Раввин не смог сдержать горький смешок.
— Да уж… Это, я бы сказал, довольно резкое отступление от религиозных принципов.
— Ну, вы ведь оба священнослужители… — возразил Тим. — Ведь так?
Рав Луриа кивнул:
— Да, только веры у нас очень разные. Ну, да ладно, я ему позвоню и узнаю, угодно ли ему будет со мной встретиться.
Тим поднялся.
— Спасибо! Я вам правда очень признателен.
— Тимоти, прости, что я вмешиваюсь, — осторожно поинтересовался рав Луриа, — но если ты даже не можешь убедить своих дядю и тетю, что не виноват, разве ты никак не можешь заставить их тебя простить?
— Нет, сэр, — с болью в голосе ответил Тим. — Боюсь, вы не все понимаете. — Он помолчал, потом, глотая слезы, воскликнул: — Понимаете, они же меня ненавидят!
Он повернулся и, не оглядываясь, вышел.
Рав Луриа недолго постоял в задумчивости. Теперь понятно, почему он бил окна, подумал он.
Когда-то раввин Моисей Луриа смотрел в дула винтовок разъяренных чешских полицейских. Он бесстрашно противостоял банде хулиганов, намалевавших свастики на стенах его синагоги. Но звонить католическому священнику — это нечто совершенно иное.
Наконец он в задумчивости сделал затяжку из своей трубки, узнал у оператора телефон конторы прихода и позвонил. Трубку сняли на втором гудке.
— Добрый вечер. У аппарата отец Джо.
— Добрый вечер, отец Ханрэхан. Вас беспокоит раввин Моисей Луриа.
— О-о… — протянул пастор. — Сам зильцский ребе? — «Интересно, откуда Ханрэхану известны такие подробности?» — Чем могу быть полезен, господин Луриа?
— Я вообще-то хотел спросить, не найдется ли у вас времени для беседы?
— Разумеется! Приходите ко мне завтра на чашечку чая.
