Переодеваясь из обычной куртки в церковные одежды, он словно снимал с себя напластования грехов. Простая черная сутана и белый стихарь давали ему ощущение чистоты.
И в отличие от облачений священников, его костюм никогда не менялся. У священников же цвет одеяния разнился в зависимости от того или иного церковного события.
Зеленый, надеваемый в обычные воскресные дни, был знаком начинания и надежды, фиолетовые одежды во время Великого и Рождественского постов означали покаяние, а розовый по праздничным воскресным дням, выпадающим на середину каждого из этих двух периодов, символизировал радость. Наиболее торжественным одеянием было белое, которое надевалось в Рождество, Пасху, дни отдельных святых и еще в некоторые праздники вроде Обрезания Господня.
Иногда Тим приходил в школу с еще не выветрившимся запахом ладана.
— Эй, Хоган, что это с тобой? — цеплялся к нему Макги. — Ты что, надушился?
— Не твое дело! — огрызался Тим.
— Господи боже ты мой! Классно смотришься в юбочке!
Тим закипал.
— Заткнись, Макги, не то…
— Не то — что? А, алтарный служка?
Тим раздумывал какую-то долю секунды. Как ответить? Подставить вторую щеку или сломать вторую челюсть?
Он выбрал компромиссный вариант — и зашагал прочь.
* * *
Они достигли возраста, когда подростки вдруг начинают замечать противоположный пол, хотя, конечно, считалось, что признаваться в этом — не по-мужски.
Если говорить о Тиме, то одноклассницы давно шушукались между собой о его необычайной синевы глазах и вздыхали по поводу его безразличия к себе. А раз он не обращал на них ровным счетом никакого внимания, то девочки стали брать инициативу в свои руки.
Однажды вечером, выйдя на улицу после занятий латинским языком с отцом Ханрэханом, Тим, к своему удивлению, обнаружил дожидающуюся его Изабель О’Брайен. Теперь у нее была короткая стрижка, а фигура обрела некоторую округлость.
— Тим, уже темно, — тихим, взволнованным голосом проговорила она. — Не проводишь меня домой?
Он слегка растерялся, не от просьбы как таковой, а под взглядом одноклассницы. У нее определенно было что-то на уме.
Первые несколько кварталов ему казалось, что она всего лишь хочет рассказать ему, как к нему относятся девчонки в их школе. Она только не замечала, в какую неловкость повергает его своими сплетнями о том, что одноклассницы считают его «симпатичным», а некоторые даже «красивым».
Как реагировать, Тим не знал, но Изабель решила всеми правдами и неправдами добиться от него ответа.
— Тебе кто больше нравится? — спросила она. — Ну, из всех девчонок?
— Я… я не знаю. Никогда об этом не думал.
— А-а… — протянула она.
Тим почувствовал большое облегчение, когда они наконец подошли к ее крыльцу. Было холодно и ветрено, но Изабель как будто не спешила укрыться в теплом доме.
Напротив, она удивила Тима словами:
— Если хочешь, можешь меня поцеловать. Я никому не скажу.
У Тима перехватило дыхание. Он часто представлял себе, как обнимается с какой-нибудь из своих одноклассниц. Но одновременно боялся опростоволоситься. Потому что, как это делается, он не знал.
Без предупреждения она показала ему, что надо делать, — притянула к себе его голову и прижалась губами к его губам.
Надо признать, ощущение было приятное. Хотя Изабель с такой силой прижималась к нему своим влажным ртом, что в голове у Тима стали роиться всякие новые для него мысли. Например, ему захотелось потрогать ее за грудь. Кое-кто из ребят хвастал, что уже пробовал такое проделывать.
Но обижать Изабель Тиму не хотелось. В следующий миг он отстранился и сказал:
— Завтра в школе увидимся.
— Да, — засмущалась она. — А ты меня еще как-нибудь проводишь?
— Гм-мм… Конечно. Может, на той неделе?
Ни от кого не укрылось новое в поведении Тима. Даже тетка и сестры чувствовали — с некоторым благоговением, — что его прежняя бешеная энергия направлена теперь в иное русло.
— Не знаю, в чем дело, — сетовал Такк жене, — но что-то с парнем произошло. Он стал таким пай-мальчиком!
Отчасти объяснялось это участием в церковной службе, дававшей ему возможность молиться чаще и не скрывать при этом свою преданность Деве Марии.
Через пол года его повысили, теперь ему доверялось носить кадило во время мессы.
В школе они уже начали изучать латынь, и Тимоти без труда переводил слова, которыми начиналось Евангелие от Иоанна:
In principio erat Verbum,
et Verbum erat apud Deum,
et Deus erat Verbum.
«Вначале было Слово,
И Слово было у Бога,
И Слово было Бог».
Но его ум слишком жаждал знания, чтобы довольствоваться скудной пищей, которую давали ему простые евангельские фразы, и отец Джо с превеликой радостью обучал его священному языку католического Писания.
И вновь и вновь поражался безграничным возможностям его памяти, равно как и неуемной тяге к знаниям.
— Тим, — заметил как-то отец Ханрэхан с нескрываемой гордостью, — могу сказать тебе только то, что Всевышний сказал Никодиму в Евангелии от Иоанна, глава третья, стих третий. — Он заговорщицки улыбнулся. — Можно, наверное, не напоминать?
— Да. — Тим процитировал отрывок: —…Nisi quis natus fuerit desuper, non potest videre regnum Dei…. «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Да, святой отец, я чувствую, что родился заново.
Тим неколебимо верил, что на следующий год, когда Томми Ронан пойдет в семинарию, ему доверят нести Крест во время крестного хода.
Но волей Провидения этот час пробил раньше.
В один злосчастный непогожий день, катаясь на улице на роликовых коньках, Томми Ронан поскользнулся и сломал лодыжку, поставив отца Ханрэхана перед необходимостью срочно искать ему замену.
Конечно, тут следовало соблюдать принцип старшинства. Среди мальчиков постарше были такие, кто служил в церкви уже по пять или даже больше лет. С другой стороны, инструкции требуют, чтобы юноша, несущий Распятие, был высок и силен. На этом основании массивное Распятие было доверено Тиму.
И пастор, и его служка увидели в этом перст Божий.
Много лет Дебора со страхом ждала этого дня.
В первый раз эта тема была поднята однажды вечером после ужина. Дэнни, как обычно, был занят наверху уроками. Мама и папа сидели с Деборой за столом, дожидаясь, пока чай немного остынет.
— Дитя мое, — начал рав Луриа, — пора тебе…
— Я не хочу замуж! — взорвалась Дебора.
— Вообще не хочешь? — удивилась мама.
— Ну, когда-нибудь, я, конечно, выйду замуж, мама. Но потом, не сейчас. Мне еще так много хочется сделать!
— Что, например? — поинтересовался рав Луриа.
— Например, я хотела бы пойти в колледж.
— Колледж?! — Отец был в недоумении. — Зачем тебе понадобился колледж? Разве твоя мама имеет высшее образование? Или сестры?
— Сейчас другое время, — тихо, но твердо ответила Дебора.
Рав с минуту подумал, затем ласково потрепал дочь по руке.
— Дебора, ты не такая, как все. Из всех моих дочерей ты… самая умная и самая благочестивая.
Дебора нагнула голову, стараясь не показать радость, какую доставил ей этот комплимент из уст отца.
— Так вот, — продолжал рав, — мы не станем ограничивать поиск заслуживающего тебя супруга Бруклином — и даже всем Нью-Йорком. Уверяю тебя, много достойных кандидатов можно найти и в Филадельфии, Бостоне или Чикаго.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, — отец улыбнулся, — я уже взял на себя смелость навести некоторые справки.
Он нагнулся, поцеловал дочь в щеку и, похлопывая по плечу Рахель, прошептал:
— Мне еще надо поработать над одним сложным вопросом. А вы ложитесь.
Он вышел из комнаты, а Рахель взяла дочь за руку.
— Не волнуйся, все будет хорошо. Он не станет тебя принуждать.
Дебора только кивнула, а сама подумала: «Он и Рену «не «принуждал». Отец умеет, капля за каплей, создать волну, устоять перед которой невозможно.
— Мама, разве в скрижалях Завета сказано, что девушка должна выходить замуж такой молодой? Ведь Господь не говорил об этом Моисею на горе Синай, правда?
— Дорогая, — снисходительно улыбнулась Рахель, — наша традиция требует рано вступать в брак. А кроме того, тебя никто не торопит. Я уверена, что смогу уговорить отца дать тебе еще годик-другой.
— Но мне и через два года будет всего восемнадцать! — жалобно возразила Дебора. — Я не могу себе представить, что я уже через два года обрежу волосы и напялю на себя парик.
Дебора взглянула на мать с синтетическим шейтелем на голове, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Рахель успокоила ее ласковой улыбкой.
— Хочешь знать один секрет? — начала она. — Это еще не конец света. Я знаю, что многие знаменитости тоже носят парики.
