Он поднял голову, в глазах его еще были слезы, и прошептал: мы дураки, да? Зачем мы портим себе такие редкие и такие прекрасные минуты свиданий?..
Она наклонилась к нему, взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. Он закрыл глаза, а когда открыл, то только и сказал: я хочу быть с тобой... Сейчас.
Она вскочила с кресла и стала быстро раздеваться. Лихорадочно. У нее тряслись руки. Она подумала, что надо пройти в спальню, но там стояла детская кровать, а в этом она тверда: он не должен знать.
Митя тоже разделся и они припали друг к другу, как жаждущие к воде...
Так потрясающе им еще не было.
Вера стала истинной женщиной,
сексуальной и чувственной, и Митя был на вершине наслаждения,
впиваясь в ее лоно орудием любви, и в полном безумии - ртом, губами, ощущая его влажность и нежность...
Один раз, в самом начале, Вера, в наивысший пик, дернулась и прошептала: не надо... Он в полузабытьи не понял, о чем она, а она больше не говорила этого и все шло, как и раньше.
После всего, когда они лежали рядом бездыханные, он вспомнил ее слова и холод окатил его. Он приподнялся на локте, вгляделся в
ее запрокинутое лицо, - как в пруд, темный и загадочный, и спросил: что-то было с тобой?..
Она молчала. То ли не слышала, то ли не хотела отвечать. Тогда он настойчивее и с явной тревогой повторил: Вера, ответь
мне, - что-то случилось с тобой... После меня?..
Она открыла глаза. Взгляд ее был загадочен. Погладив его по лицу, сказала: было, значит - было... Не будем об этом.
И потянулась к нему.
Он понял так, что если что и было, то закончилось благополучно.
... Однако, подумал он, мне нужно быть осторожнее... Но он уже
не был осторожным.
Он сел на диване, закурил и подумал, что в сущности ничего не знает об этой женщине. Она исчезает ( или все-таки - он?..) на годы, чтобы возродиться на часы, давая ему ощущение вечности, юности и безбрежной любви...
Митя встал и, накинув пуловер на плечи, подошел к окну. Внизу простирался бульвар, освещенный низкими лучами солнца, по аллее
шла женщина с мальчиком. Женщина была полной и неторопливой, а
мальчик, совсем еще небольшой, ковылял рядом с ней.
И Митя вдруг, не думая, живя в этот момент любыми ассоциациями, сказал: как мой Терри шлепает...
Вера откликнулась: пес?
Митя вздрогнул, так резануло его это слово и он, повернувшись к ней, коротко ответил: сын.
Вера села на диване, прикрываясь кофтой: у тебя второй? Или я ошиблась?
- Нет, - ответил он, уже пугаясь того, что сказал. Боже! И что самое замечательное, - ведь он не любит Терри!.. И не любит Нэлю!
Что-то надо было говорить или делать, но он превратился в глыбу льда, которую ни повернуть, ни покачнуть, ни заставить свалиться к ее ногам...
- Сколько ему? - Спросила Вера самым обыденным тоном.
... Соврать? Но как? Что Терри месяц?.. И думая об этом, он тем
не менее, честно ответил: два года... А это значило... И вдруг
стал противен себе... Как и ей, наверное.
Ничтожнейший тип с павианьими наклонностями. Он покраснел.
А она, все так же сидя на диване и прикрываясь кофтой, спросила: похож на тебя?
Митя с каким-то облегчением ответил: нет, пожалуй...
- Ты его не любишь? - Допрашивала очень спокойно Вера.
- Я его не терплю, - ответил Митя, вкладывая в ответ ненависть к себе.
Она усмехнулась: а он тут причем? Ненавидеть надо себя... Если есть за что. А ребенок?..
Она отвернулась.
Какая же безумная жалость овладела Митей! Как он ее любил и жалел! Он готов был ради нее на все. Он прошептал ( они сегодня стали опять шептать друг другу): хочешь, я останусь у тебя?
Веру охватила поздняя ненависть.
Она разрывала ее на части! Так вот оно что! Низкий грязный гадостный мужичонка! Вот он кто, ее "Митя"!
- Нет, - ответила она твердо, останавливая себя, чтобы не закричать и не выбросить его из дома сейчас же, - вот так, голого, раскрытого ей навстречу, с уже снова встающим членом.
Мало ли еще кому, кроме нее и жены, запихивал он и запихивает!.. Риточке... Лельке! Дуры!!
- Ты сейчас уйдешь.
- Но почему, Вера? Почему? - Спрашивал он, понимая, что все кончено и он в этом виновен. И не потому, что сказал, а потому что делал так!
- Потому. - Кинула она.
Вскочила с дивана и стала одеваться как-то нагло открыто. Ему всегда нравилось смотреть на нее, когда она одевается, и
прерывать это новой любовной атакой. Такая у них была сладостная игра.
Теперь она одевалась как-то нагло, напоказ, наплевательски,
- хотя видела, что он возбудился до кондиции.
Она брезгливо глянула на его взбудораженную мужскую плоть и ему вдруг стало невыносимо стыдно и захотелось прикрыться рукой...
- Что, ты думаешь, мне интересно на это смотреть? Оденься!
- Вера, - он не шептал, в его голосе звенели боль, стыд, и что-то еще, ужасное и томящее, - Вера, но всего десять минут назад ты любила меня...
И с ним случилось такое, чего он от себя не ожидал. Он пошел на нее как бык. И говорил: Вера, Вера, видишь как я хочу тебя! Пожалей меня...
Он подошел к ней и ткнулся плотью ей в руку.
Она в ужас шептала, отодвигаясь от него к дивану: ты что? Ты рехнулся? Убирайся!..
А он почти насиловал ее, хватая все крепче за плечи и валя на спину. Каким-то усилием она вырвалась от него, растрепанная, красная, с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось отвращение.
Она отскочила к двери и закричала: не смей подходить ко мне! Ублюдок!
Он внезапно пришел в себя. Что он натворил! Что с ним произошло!.. Может быть, он - сумасшедший? Маньяк? И что теперь можно сказать... Все в нем как бы умерло. И прекратилось возбуждение. Все.
Он стал одеваться. В тишине было слышно, как тяжело, затравленно дышит Вера. Он ничего не соображал, - уйти в ванную хо
тя бы, и чувствовал невыносимое унижение.
Она, стоя настороженно у двери, не отводила от него глаз. Закурила и глядела, как неловко он натягивает трусы, носки, джинсы... Казалось, он совершает перед ней какое-то отвратительно неприличное действо. Так это выглядело.
Он был одет, но еще медлил. Он ждал, что она хоть что-то скажет еще, закричит, унизит... На что можно будет ответить и как-то что-то объяснить... Что? Что объяснить?
Но он медлил. А она вышла из комнаты в прихожую и открыла дверь на лестницу. Ему ничего не оставалось, - он вышел к ней.
Тогда она вытолкнула его из квартиры.
Он ринулся вниз, забыв о лифте. На улице стемнело. Снова лил дождь. И он вдруг понял, что стоит без плаща. Он забыл его ТАМ. Уйти?.. А дома? И так неизвестно, что там... Вернее, известно.
Он вернулся и позвонил. Вера быстро открыла дверь.
- Плащ... - только и сказал он.
Она сорвала его с распялок и кинула ему.
А он схватил ее руку, и не отпуская и целуя ее, говорил: прости, умоляю, прости меня... Если можешь... Я гадок... Но я так
безумно люблю тебя.
Она с силой вырвала руки и захлопнула дверь. А за дверью, прислонившись к косяку, зарыдала без слез.
Митя ехал в такси, его бил озноб, голова горела, мысли были обрывочны.
Он позвонил в свою дверь слабым звонком: сил не было совсем, голова кружилась, он еле стоял на ногах.
Открыла дверь Нэля, за ней маячил тесть.
Митя не удивился, что он здесь, отметил, что у Нэли перекошено лицо, красные, вспухшие глаза.
Переступив через порог, Митя пошатнулся и упал как сноп на пол в холле.
Он, соберясь, смог бы устоять на ногах, но - интуитивно или нет... наоборот расслабился.
Нэля закричала: ты - пьян!
Тесть подошел к нему.
А ему так хорошо было лежать на полу, чувствуя под щекой мягкий ковер!..
Они начали трясти его, он не подавал никаких признаков живости, а Нэля принюхалась и сказала неуверенно: вроде, не пахнет...
Тесть повернул его голову лицом и крикнул: да ему плохо, посмотри, какой он зеленый! Потом ругаться будем.
Его перетащили на кровать, раздели, он не сопротивлялся, и чувствовал все как в тумане. Почему-то навалилась тяжелая сонли
вость и он не мог ее преодолеть.
Пришел врач - у них внизу жил врач, которого всегда звали, если что-то срочное и тот не отказывал никогда.
Митя слышал, как он говорил: стресс, нервное потрясение... Вчера плохо? Возможно осложнение...
Сделал укол и Митя сразу как провалился.
Очнулся он в еле брезживший рассвет и вспомнил все.
Он потерял Веру. Но теперь не должен терять Нэлю.
Митя застонал.
Нэля сразу же откликнулась: Митя? Как ты? Что с тобой случилось?
Он повернул голову к Нэле. Глаза у нее были вспухшие и красные, но выражение лица не злое, а встревоженное.
Он сказал слабым голосом: Нэля, я не знаю... Я вышел за сигаретами... Вдруг захотелось пивка... Добежал до нашей пивнухи... Выпил кружку и потянуло в сон. Я пошел домой. Земля качается... Идти не могу... Сел на скамейку и... Ничего не помню... Очнулся на той же скамейке... Старик рядом стоит и меня трясет: молодой человек, вы живы? Я сказал, жив. Встал и наверное, час шел до дома... Все в тумане...
