— Летти любит солнечные дни и весенние цветы. — Нежный голос был неотразим. — Я тоже, — добавила она, подняв на него глаза.
Они вышли из дома через дверь в дальнем конце оказавшейся неожиданно богатой растениями оранжереи. Джеймс ощутил усилившийся нажим ее пальцев на свою руку и инстинктивно погладил ее кисть. Перед его внутренним взором предстал вдруг этот грязный тип Летчуиз. Вон Тель тщательно навел справки, и теперь у них имелось объемистое досье, содержавшее сведения о многих аспектах жизни Дариуса Годвина. Все было подробно документировано: его деятельность как бизнесмена, его невероятные подвиги за игорным столом, его (а также Бертрама Летчуиза вместе с сыном Персивалем) сексуальные похождения. На поверхность, как мусор в нагревшейся грязной воде, всплыли и другие имена. Все эти люди были известны как члены некой Спортивной лиги джентльменов. Об их подлинных «спортивных» интересах знали только сами члены клуба, женщины, которых они нанимали, и — теперь — Джеймс Иглтон. Джеймс узнал также о намерениях Летчуиза в отношении Селины Годвин. Он глубоко втянул в себя чистый весенний воздух и напомнил себе о своей миссии — своей единственной миссии — покончить с Годвинами и получить назад сокровища Сейнсбери.
— Кажется теплее, чем я ожидала, — заметила Селина.
Джеймс внезапно понял, что упустил предложить ей зонтик.
— Мы можем перейти в тень беседки, — сказал он, указывая на арки, увитые рано расцветающими желтыми розами, тянувшимися вверх. — Там будет прохладнее. — И про себя он добавил: «Там нас не смогут увидеть из окон дома».
— Эти розы называются «Очарование Тилли», — сказала Селина.
Она отступила немного вбок, чтобы обойти выщербленный камень на дорожке, и проделала это с такой грацией, что у Джеймса перехватило дыхание. Девушка качнулась, как молодое деревце под ветерком.
— «Очарование Тилли», — повторил Джеймс, ни на миг не отрывая взгляда от густых ресниц ее потупленных глаз. — Сомневаюсь, что есть розы, столь же очаровательные, как вы, мисс Годвин, даже сорт «Очарование Тилли».
Прежде ее щеки розовели, теперь они зарделись, но на такое пламя приятно смотреть, подумал Джеймс. Похоже, эта цветущая девушка не привыкла выслушивать комплименты.
Он должен сосредоточиться. И надо очень осторожно рассчитывать каждый свой ход. Сосредоточиться следовало исключительно на цели, которую он поставил перед собой, направляясь сюда сегодня, — начать уверенно и быстро совращать мисс Селину Годвин. А расчеты касались определения, с какой быстротой и как далеко можно заходить в совращении, чтобы не спугнуть девушку.
— Ах, — сказала она, сняв руку с его ладони. — Вот мы и пришли. Посмотрите, как густо растут розы. Сквозь их гирлянды не проглядывает ни один дюйм неба.
Удобно, подумал он и вслух сказал:
— Действительно, ни один дюйм.
Отсюда и дом совсем не виден, а из самого дома никто не сможет заметить, что происходит в беседке.
Бессознательным жестом Селина Годвин стряхнула с шеи каскадом осыпавшиеся на нее лепестки. Она шла, чуть опережая Джеймса, и солнечный свет, просвечивая сквозь тонкую ткань нежно-лилового платья, обрисовывал линии ее фигуры с такой четкостью, как если бы она была обнажена. Джеймс глубоко вздохнул. Его охватило возбуждение, этого следовало ожидать, но оно было уж очень сильным.
— От роз исходит небесный аромат, — сказал он. Единственный небесный аромат, которого он сейчас жаждал, — это запах ее атласной кожи…
— Здесь растут лесные гиацинты, — сказала она, остановившись, и нагнулась, чтобы коснуться грациозных розовых, голубых и белых головок растений. — Кажется, их аромат мне нравится больше всего.
Джеймс опустился на одно колено рядом с Селиной и наклонился, стараясь вдохнуть аромат, о котором она говорила. Какая сладость! Но это удовлетворило лишь ничтожнейшую часть его чувств. Каждым своим напряженным нервом он стремился к золотоволосой девушке.
— Ваш остров находится в Южно-Китайском море? — ошеломила она Джеймса вопросом. Он поднял лицо и обнаружил ее совсем рядом с собой.
— Да.
Она потрогала цветок, который он держал.
— Пайпан — это звучит как что-то далекое и загадочное. — Когда она перегнулась через него, ее лебединая шея была настолько близко к нему, что он мог бы коснуться ее губами. — Остров действительно загадочен?
— Вероятно, так может показаться чужаку. — Сухой язык с трудом шевелился во рту. — Для меня Пайпан — дом. Он стал мне домом, когда я был еще ребенком.
— Вы, очевидно, скоро туда вернетесь, мистер Иглтон? По вашим словам чувствуется, вы скучаете по дому.
— Зовите меня просто Джеймсом, пожалуйста.
— Что, простите? — не поняла Селина.
— Извините меня. Говорят, мои манеры, бывает, оставляют желать лучшего. — Он через силу улыбнулся. — Я был бы польщен, если бы вы называли меня по имени.
Она кивнула и сказала очень мягким тоном:
— Джеймс. Хорошее имя. Звучит твердо. Оно подходит вам.
Проклятие! Эта девушка способна заставить меня забыть все на свете, если я не проявлю бдительности. Вслух же прозвучало:
— Могу ли я позволить себе называть вас… Селиной?
Взглянув на него еще раз, она засмеялась:
— Как вам будет угодно.
— О, как я бы хотел этого. Очень хотел бы. У вас такое чудесное имя.
— Никто никогда не говорил мне таких слов прежде. — Она прикрыла ладонью рот и отвернулась.
Очень медленно, крайне осторожно Джеймс прикоснулся указательным и большим пальцами к ее подбородку и вновь повернул ее лицо к себе.
— Не будь робкой, моя златовласая. Многие мужчины должны были бы стремиться сказать тебе, что ты совершенно бесподобна. Но ты не отвечаешь их идеалу дразнящей кокетки, и они теряются в твоем присутствии. — Он деланно рассмеялся. — Но я признателен им за это, ибо могу теперь беспрепятственно осыпать тебя дифирамбами.
— Ты смеешься надо мной, — прошептала она.
— Разве? — Дюйм за дюймом, глядя на ее губы, он склонялся к ней, пока их дыхание не смешалось. — Разве я шучу, моя златовласка?
— Д-да.
— Почему ты так думаешь? — С осторожностью, которая далась ему дорогой ценой, Джеймс коснулся ртом губ Селины. Прикосновение было легким, как пушинка, но обожгло его огнем. Она издала едва слышный звук, похожий на стон, и глаза ее, вспыхнув, закрылись.
Джеймс отпрянул назад. Он изучал ее лицо, такое прекрасное, что его сердце готово было разорваться. Черты ее лица напряглись, влажные губы слегка приоткрылись, завитки волос шевелил легкий ветерок… Нет, он не должен давать волю сердцу.
— Скажи мне, — спросил Джеймс, — почему ты сомневаешься в моем искреннем восхищении.
Вздох поднял ее груди, и молодой человек услышал:
— Потому что я дылда и тупица, капризная до бесконечности.
Тут он по-настоящему расхохотался. Закинув голову назад, он смеялся во все горло. Когда к нему вернулось дыхание, а глаза проморгались от слез, он заметил обиженное выражение на ее лице.
— Итак, дылда, тупица и слишком капризная? Гм-м-м. Я должен покончить с этими выдумками немедленно.
— Но мои мама и папа всегда говорят, что я слишком капризна.
— Они это утверждают? Почему же?
— Потому что я хочу жить своим умом и часто делаю то, что им не понравится.
Он на минуту задумался.
— То, что им не понравится? То есть они не знают, чем ты занимаешься?
Селина глядела озадаченно:
— Иногда.
— Тогда как они могут знать, что ты капризна?
— Просто знают и все, я и на самом деле такая. — Она вздернула подбородок.
— Так вот, ты отнюдь не дылда и уж, конечно, не тупица.
— Нет, я тупая, — настаивала она, придвинувшись ближе в попытке доказать свою правоту. — И уверяю тебя, мой рост совершенно ужасен.
— Ты примерно на дюйм выше моего плеча. Я считаю, это лучший рост для женщины. — Про себя он добавил: особенно для женщины, чье тело я страстно хотел бы прижать к своему… Он взял ее лицо в ладони, как в рамку, и принялся всерьез изучать его: — Тонко изогнутые брови. Да, мне нравятся. И слегка вздернутый нос. М-м-м. Глаза, как у дикой лани, наблюдающей за какой-то прекрасной сценой. Восхитительные. А рот… Селина, твой рот — само совершенство. Можно, я поцелую тебя? По-настоящему поцелую.
Она выглядела испуганной, но тут ее внимание переключилось на его губы, и она, слегка пошевелившись, придвинулась к нему еще ближе.
— Селина, это значит «да»?
Она едва заметно кивнула, и он поймал ее на слове. Стараясь не раскрывать губ, он прижался ими к ее рту. Поддерживая рукой ее затылок и приподнимая ее лицо, он целовал все сильнее. Она обвила руками его плечи, и он почувствовал, что их контакт стал иным. Теперь она отвечала на его поцелуи. Ее неумение, нерешительность губ разжигали его.
— О да, — задыхаясь, проталкивал он слова в ее губы. — Именно так, моя нежная.
