— Ты ведь не можешь поговорить с ней, не так ли? Ей только пятнадцать. Это будет нечестно по отношению к ней или к ее семье. Закон совершенно ясно говорит, что…
— Какой закон?
— Ты знаешь. «Семейный суд». Свидетельство об усыновлении… Я помню, что ты знаешь об этом.
Джейн знала. Она могла процитировать наизусть все правила, все параграфы закона.
— Ей должен исполниться двадцать один год, Джейн, — продолжила Сильви, — прежде чем она сможет найти тебя. И ты должна позволить ей это сделать, конечно ты не можешь вмешиваться в ее жизнь. Ей даже нет шестнадцати.
Джейн осмотрела кухню. Ей был знаком каждый дюйм. Ее привезли сюда из госпиталя, сразу после рождения. И позже, после того как она родила сама, ее привезли сюда же.
— Помнишь, как мы искали папу? — спросила она.
— Джейн, хватит.
— Помнишь, как он уехал? Как ты и я пытались заманить его обратно? Мы звонили в его компанию и представлялись его клиентами? И мы доехали до самого Хартфорда, чтобы перехватить его на его торгах?
— Хватит! Что ты пытаешься доказать? — воскликнула Сильви. — Не сравнивай. Мы жили вместе с папой. А она даже не знает тебя. У нее замечательная семья. Ее отец успешный страховой агент. Ее мать активный член крофтонского садового клуба.
— Ты их знаешь? — спросила Джейн.
— Мама наводила справки, — ответила Сильви, — через Виржинию.
Виржиния Чэдвик, подруга их матери, преподаватель, которая и заварила всю эту кашу.
— Что еще она узнала? — Джейн смотрела на потолок, как будто хотела заглянуть в мамину комнату.
— Ничего. У Виржинии в прошлом году случился инфаркт, и она не очень хорошо себя чувствует. Сын иногда выводит ее в свет, мы видели их на «Ужине преподавателей». Мама говорит, что ее расстраивает, когда она говорит с такой интеллигентной женщиной, а в ответ слышит лишь какой-то бред. Я чувствую то же самое в отношении мамы.
— Я знаю, — сказала Джейн взволнованно. Неужели ее сестра не замечает? Всего несколько минут разговора о ее дочери или о чем-то, к ней относящемся, и она как будто получила высоковольтный разряд. Джейн чувствовала, что дрожит.
Сильви глубоко вздохнула и вытянула руку.
— Мир?
— Хорошо.
— Ты права насчет стрессовой ситуации, — сказала Сильви, — так тяжело видеть, как маме становится хуже. Ее состояние заметно ухудшилось с Рождества. Последнее падение отняло у нее много сил, и теперь ее так легко смутить. Но я не хочу выгонять ее из дома, Джейн. Я хочу, чтобы она оставалась со мной.
— Даже несмотря на то, что с ней сложно справиться одной?
— Ты здесь. — Сильви улыбнулась.
Джейн кивнула:
— Сейчас — да.
— Каково это, быть дома? — спросила Сильви. И когда Джейн не ответила, добавила: — Или это больше не твой дом?
Джейн снова посмотрела на потолок.
— Там, где ты и мама, там мой дом, — сказала она, понимая, что это правда. — «И Хлоэ», — мысленно добавила Джейн.
Сильви выглядела удивленной. Она приподняла брови, вопросительно глядя на сестру.
— Что? — спросила Джейн.
— Только то, что ты как будто бы всеми способами пытаешься отдалиться от нас, — сказала Сильви.
Джейн просто кивнула, она знала, что это тоже правда.
Этим утром, направляясь в школу, Хлоэ нашла у двери их дома конверт. На нем стояло ее имя, написанное почерком дяди Дилана. Она решила прочитать послание в автобусе. Но когда она села, Тедди Линкольн начал мычать, а Дженни стала рассказывать, что мистер Фонтэйн прочитал всем лекцию после ухода Хлоэ, сказав, что, если кто-то еще выкинет такую проделку, он вызовет полицию. Хлоэ воткнула в уши наушники и стала слушать музыку.
У нее был сложный день в школе. Мальчик, который ей нравился, Гил Альберт, после выходных начал ухаживать за Леной Аллард. Ее лучшая подруга, Мона Шиппен, болела. Все издевались над ней из-за происшествия в магазине. Во время урока биологии они смотрели фильм про обезьян в лесах Амазонки, и она начала сердиться при виде того, как браконьеры хватают животных прямо с деревьев и сажают их в бамбуковые клетки.
— Любительница обезьян, — сказала Тедди, заметив ее слезы.
— Бессердечный ублюдок, — прошептала она, вытирая слезы с лица.
Во время урока живописи девочка приготовила открытку для Моны. Она нарисовала джунгли, среди зеленых ветвей множество желтых глаз. Внутри она нарисовала обезьяну, прыгающую с ветки на ветку. И надпись: «Школа — это забавные джунгли. Возвращайся, и мы будем вместе прыгать по веткам».
Позже она сошла с автобуса на две остановки раньше, чтобы лично отдать открытку Моне. Мона открыла дверь в розовой фланелевой пижаме и пурпурном кимоно со странным рисунком на отворотах. На ней были очки, и ее слегка грязные каштановые волосы едва доходили до плеч. Это было неожиданно, потому что до начала болезни у подруги была роскошная шевелюра почти до пояса.
— Что ты сделала со своими волосами? — спросила Хлоэ.
— Обрезала. Мне надоело, — сказала Мона. — Ты не должна входить. Я заразная.
— Что у тебя?
— Болезнь легионеров. Какая к черту разница?
Хлоэ буквально влетела в объятия Моны и сделала несколько глубоких вдохов.
— Господи, надеюсь, я подхвачу это, — сказала она, — возможно, мне станет совсем плохо и меня отправят в санаторий в Чили.
— Я бы хотела поехать в Чили. Я планирую назвать свою первую дочь Тьера дел Фуэго.
— Что, если у тебя будет мальчик?
— Его имя будет Гилберт Альберт, в честь того, кого ты любишь. Боже, как ты могла влюбиться в человека с таким дебильным именем?
— Я его не люблю. Я его ненавижу.
— Только потому, что с пятницы он увивается за Леной. Верно?
— Откуда ты знаешь?
— У меня есть шпионы. Ты принесла мне что-нибудь? — Мона открыла сумку Хлоэ. Она перетрясла ее, закашлявшись, когда нашла коробку, наполненную курагой и изюмом.
— Не ешь это, — предупредила Хлоэ, — кажется, они здесь с прошлой осени. Я сделала тебе открытку.
Мона взяла ее. Она гордо посмотрела на рисунок, как мать, восхищающаяся своей дочерью. Потом она открыла ее и прочла послание. «Школа — это забавные джунгли…» — она недоуменно посмотрела на Хлоэ:
— Что ты пытаешься этим сказать?
— Просто хочу, чтобы ты поскорее вернулась в школу, — ответила Хлоэ. — Я скучаю.
— Ну, я тоже скучаю, но вранье в открытке никуда тебя не приведет. Это напоминает об открытке, которую я купила Рианне на День матери в прошлом году. Как ты можешь себе представить, секция для мачех совсем небольшая. И я нашла эту открытку, с такой милой надписью о том, как хорошо она вписывается в семью…
Хлоэ усмехнулась:
— Я помню, как сильно ей это понравилось.
— Без шуток. Она думает, что это семья вписывается в нее, а не наоборот. Эй, давай-ка начнем выпускать свою собственную серию открыток. Пассивно-агрессивную серию.
— Ты проводишь слишком много времени со своим психотерапевтом, — засмеялась Хлоэ.
— Да, ну знаешь, тебе он тоже не помешает. Анонимные записки в коробочках с мясом и последовавшее за этим увольнение. О, и вот еще — ты давно не пыталась подделывать родительские подписи?
Улыбка Хлоэ испарилась.
Кашляя и смеясь одновременно, Мона сделала вид, что бьет ее по руке:
— Да ладно тебе, это же круто, правда? Доехать на автобусе до Провиденса, в сам Семейный суд, отдать им подделанную записку… а когда это не сработает, вернуться, надев шляпу и на безымянный палец кольцо, чтобы они подумали, что тебе двадцать один и ты уже замужем…
— Ладно-ладно, хватит, Мона.
— Кому нужен психотерапевт?
— Я знаю. Это было не совсем нормально.
Мона снова закашлялась. Хлоэ озабоченно похлопала ее по спине. Она выглянула за угол, чтобы посмотреть, на кухне ли Рианна.
— Никого нет дома, — сказала Мона. — Она у дерматолога. Хочешь услышать что-то действительно ненормальное?
Хлоэ кивнула, надеясь, что тема о матерях забыта.
— Она делает себе инъекции между бровями. Этого… как его… ботулизма!
— Яда?
— Да! И он парализует мышцы ее лица! Она делает укол прямо между глаз, там, где появляются морщины, когда хмуришься. Так что, сколько бы она ни хмурилась, ничего не выходит.
— Парализует ее лицо? Ботулизм? — спросила Хлоэ.
Мона кивнула, поправляя очки на носу, и кашлянула.
— Ботокс… яд ботулизма? Я что, должна ей расшифровывать? Вот с кого я должна брать пример. Думаю, моя мама очень расстроилась бы, узнав, что отец женился на такой женщине, — сказала Мона. Ее глаза наполнились слезами, и Хлоэ знала, что это не из-за кашля. Девочки были подругами с раннего детства. Мама Моны умерла, когда ей исполнилось шесть лет. В тот год они с Хлоэ все время были вместе, и их связь стала еще крепче.
— Особенно если учесть, что она была сиделкой твоей матери, — сказала Хлоэ, беря Мону за руку.
