И, не дожидаясь ответа, слыша общий недовольный гул, я направилась к калитке очень медленно, словно боялась, что даже легкое ускорение движения спугнет сидящих на веранде и они ринутся за мной. Выйдя за ворота, я перевела дух и стремительно бросилась бежать.
На Руфиной даче было много народу. «И не удивительно, — подумала я. — Наверное, пришли милиционеры и опрашивают членов семьи как единственно близких людей Ларика». Неожиданно меня жестко остановила чья-то рука. Я подняла голову и наткнулась на неприятные глаза милиционера.
— Туда нельзя.
— Почему? Я сюда хожу каждый день.
— А ты кто?
— Я Лера. Я дружу… Ну, в общем, меня здесь знают. А что случилось?
Оглушительная тишина. Ни шелеста листьев, ни шума ветра, ни шепота людского. Я встала на цыпочки и попыталась заглянуть за плечо мужчины. Зорко оглядев всех, я не нашла Руфу. Холодный, потный ужас охватил меня. «Она умерла», — пронеслось в голове. Но внезапно из глубины дома послышался хорошо поставленный голос старой хозяйки:
— Я не буду ничего подписывать. Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Вы все трусы! — неслось из темноты коридора. — Я буду настаивать, чтобы все домовладельцы были опрошены и дома были обысканы. Возможно, мы найдем или марки, или хотя бы пустые альбомы.
Все продолжали напряженно молчать и прислушиваться, словно надеялись, что мнение хозяйки внезапно может измениться и они обрадованно и резво побегут по домам, освобожденные от всякой ответственности. Ничего подобного не произошло. Мне стало очень смешно. И дачники, и милиционеры продолжали стоять в ожидании веского слова. Наконец на веранде появилась Руфа и стала быстро выкладывать на стол какие-то предметы.
— Вот, все это Илларион Николаевич дарил мне. Возможно, вам, — обратилась она к милиционерам, — пригодится. И я призываю всех, — повернулась она к дачникам, — также откровенно все показать и рассказать.
Некоторые особо любознательные соседи попытались заглянуть в дом и, даже подталкивая друг друга, вытянув головы, стали по одному приближаться к блестящим предметам и пытались потрогать их. Руфа неожиданно очень весело рассмеялась и принялась тихонечко пощелкивать веером по рукам особо активных. Вещички, разложенные на столе, были очаровательны, говорили о хорошем вкусе дарителя и его особом отношении к той, кому они предназначались. Все начали живо обсуждать качество и элегантность подарков.
— И он все это дарил тебе? — растолкав соседей, закричала Эва. — Почему тебе? За какие такие заслуги? Да что спрашиваю, я же и так знаю!
— Эва, ты что тут делаешь? Веди себя прилично.
— Я тут живу.
— Да что ты? — удивилась Руфа.
— Я пришла по твоей же настойчивой просьбе. Чтобы обслуживать твоих гостей.
— Каких гостей, ты с ума сошла? — уже всерьез разгневалась старшая сестра.
— Это ты выжила из ума! Поминки же…
Эва заплакала.
Все присутствующие с большим интересом наблюдали за старушками и совсем забыли и о цели прихода, и о смерти Ларика, и о милиционерах. Наконец ключевое слово «поминки» было произнесено, и все сразу же засуетились, встрепенулись.
— Давайте вернемся к цели нашего визита, — строго сказал следователь. — Напоминаю, мы бы хотели осмотреть все дачи, потом решим, что дальше.
— Вы это делаете для галочки, а вовсе не да прояснения ситуации и поиска настоящего убийцы, — царственно пробасил Харитонов. — Но мы, видимо, вынуждены подчиниться приказу, несмотря на все наши заслуги.
— И чем же ты особо отличился? Взял нижнее «до», а, Павел Игнатьевич?
— Руфина, почему вы все время издеваетесь надо всеми? Кто дал вам право?
— Вы смешны, Павел Игнатьевич, — вздохнула Руфа. — Вас так испугали в детстве, что даже там, где ничего вам не грозит, вы все равно трусите.
— Товарищи, — прервал их перепалку следователь, — очень не хочется прерывать вашу беседу, но прошу всех вернуться на свои участки и дать возможность следственной бригаде работать.
Соседи разочарованно побрели к себе. В наступившей тишине оставшиеся почувствовали себя растерянно. И вдруг эта тишина надломилось резким возгласом Данилы:
— Чем мы все занимаемся? Пора позаботиться о похоронах. Митя, поехали на кладбище, сейчас только спрошу у следователя, можем ли мы уехать. Выводи машину и жди меня на перекрестке.
— Почему ты разговариваешь таким приказным тоном? Ты такой нечуткий человек, — устало хватаясь за виски, стыдила Анна Николаевна старшего сына.
— Мама, оставь меня в покое. Твои замечания меня совершенно не трогают, и уже давно.
— Я знаю и всю жизнь пытаюсь пробиться к тебе, но ты отклоняешь любые попытки.
Данила никак не реагировал на отчаянный вопль материнской души и стал спускаться в сад. Анна Николаевна в отчаянии удалилась наверх.
Погода внезапно испортилась, листья за окном бились в осенних предсмертных судорогах. Я с тоской смотрела на них и понимала, что надо уходить. У хозяев много своих забот. Окинув взглядом веранду моей начавшейся взрослости и легко коснувшись пальцами некоторых, ставших такими знакомыми предметов, я быстро побежала прочь.
Вернувшись к себе, я стала собирать вещи, даже не задумываясь о том, что мы уезжаем только через пять дней. Внутренне я уже пересекла границу дачной жизни и устремилась к новым целям. Собственно цель была одна, но очень призрачная. Как добиться Митиного расположения… Как не потерять этих людей, которые так меня очаровали… Сейчас самое неподходящее время для выстраивания будущих взаимоотношений. Я очень надеялась, что меня позовут снова, но не была в этом убеждена. Мои раздумья прервал приход Ольги.
— Я, между прочим, стою здесь уже пять минут.
— Ой, я задумалась, прости, проходи.
— Я вижу, что ты замечталась. Прекрати свои бесплодные попытки, Лера. Я Митю знаю с детства, ему никто не нужен.
— «Никто» — может быть, но…
— Ты хочешь сказать, что воздыхание влюбленной малолетки перевернет его отношение к жизни? Это смешно.
— Кому смешно? Мне — нет. Давай сменим тему. Ты зачем пришла?
— Вообще, я хотела тебе рассказать о тех предположениях, которые строятся в моем доме по поводу убийства Иллариона Валентиновича. Я слышала, как мама сказала, что Ларика вполне могли убрать.
Я насторожилась.
— Что ты имеешь в виду?
— У него была очень специфическая работа, он мог кому-нибудь помешать. Его боялись. Он знал много тайн.
— Каких тайн?
— Государственных. И поэтому следствие скоро будет прекращено. Никто не разрешит им копать.
— Я уверена, что Руфа добьется справедливости и не даст закрыть дело.
— Кто ее будет слушать?
— Никто, — раздался голос за окном, — ты, Оля, права.
Мы резко обернулись и увидели Данилу, опирающегося локтями о подоконник в попытке влезть в комнату.
— А вам, девушки, советую свои соображения оставить при себе.
Я впервые была очень рада видеть Данилу.
— Что ты тут делаешь?
— Я пришел за тобой. Руфа просит тебя прийти помочь ей.
— Конечно, я сейчас!
От возбуждения я зачем-то попыталась вылезти в окно, но Олькино твердое «Ты куда?» остановило мои неловкие попытки.
— Я жду тебя у калитки, — сказал Данила. — Оль, ты с нами? Эва уже там.
— Да, я с удовольствием.
Чтобы нас не задержали, мы «огородами» выбрались с участка и втроем отправились на ту сторону.
— Данила, а у тебя есть какие-то версии убийства? — светски поинтересовалась Оля.
— Я не люблю произносить слова, в смысле которых не уверен, — жестко отреагировал молодой человек.
«Вот зануда, — подумала я, — по-человечески не умеет разговаривать».
— Что же, ты совсем об этом не думаешь? — удивилась я.
— Я думаю о Руфе. Ей сейчас хуже всех. И очень на вас надеюсь, девочки, поддержите ее и отвлеките.
— Хорошо, — быстро согласились мы.
Прямолинейное молодое восприятие жизни не давало возможности проникать в тонкие перипетии чувств взрослых. От недомолвок Данилы всегда оставалось какое-то недоуменное раздражение. Углубляться в скрытый смысл его слов не хотелось, и дальше мы шли молча.
На актерской территории было тихо и печально. Все скрылись в своих убежищах. Ни единого звука не доносилось из-за высоких заборов. Я впервые присутствовала на столь горестном событии. Скорбные лица, медленно скользящие фигуры и ничего не значащие редкие междометия — вот какая картинка предстала предо мной, когда я вошла в дом.
Не очень понимая, что делать в такой ситуации, я вопросительно посмотрела на Данилу.
— Иди наверх, Руфа там, — скомандовал он.
Я на цыпочках поднялась на второй этаж. Руфа сидела за туалетным столиком и напевала веселые опереточные куплетики. Она не переставала меня удивлять своим поведением.
