Я иду домой и у дверей здороваюсь с Робертом. Захожу в лифт, и он окликает меня, советуя перед сном выпить пару стаканов воды. Я попадаю ключом в замок далеко не с первой попытки, но в конце концов все-таки оказываюсь в квартире и плетусь в ванную.
И я остаюсь там, скорчившись на полу, положив голову на сиденье унитаза и с удовольствием чувствуя щекой его прохладу, пока в окно мое не начинает светить солнце, объявляя о наступлении утра.
Это был мой самый лучший сон за всю неделю.
У меня болит все. Если я попытаюсь пересечь комнату, то могу умереть по пути от головокружения. Я бросаю взгляд на часы, но поворачиваю голову слишком быстро, и это вызывает новый приступ тошноты. Я собиралась встретиться со своим дедушкой в Ривердейле в десять. Для этого мне нужно попасть на поезд, отправляющийся с вокзала Грэнд-сентрал в 9:15, а сейчас уже 8:55. Это означает, что я должна была выйти из дома примерно десять минут назад. Блин. Начинаю думать, как отменить поездку, но я просто не могу поступить так с дедушкой Джеком. С кем-то другим — возможно, но только не с дедушкой Джеком. Он всегда видел меня насквозь.
Я с трудом поднимаюсь с пола, чищу зубы и наливаю в стакан немного жидкости для полоскания рта. В доме престарелых лучше не показываться, если от тебя несет текилой. Поскольку времени принять душ уже нет, я протираю под мышками влажной салфеткой для лица. Пахнет она после этого ужасно. Я выхватываю из горы грязной одежды футболку и пару жутких джинсов, набрасываю на плечо сумку, выбегаю из двери, скатываюсь по шести пролетам лестницы, — времени ждать лифт тоже нет, — и оказываюсь на улице. Сегодня я не выиграю у дедушки дискуссию о пользе гигиены. О кофе тоже можно уже не мечтать. Я спешу к метро быстрым, но неровным шагом, пытаясь понять, не пьяна ли я до сих пор. Вагон трогается в тот момент, когда я добираюсь до платформы. Проклятье.
Следующая электричка появляется по меньшей мере через шесть минут. «Я не могу пропустить поезд на Ривердейл», — бубню я себе, и похоже, что вслух. Даже точно вслух. Я до сих пор пьяна. Вот блин. Другие люди в вагоне отодвигаются от меня подальше, как будто мой вид психического расстройства заразен. Я хочу сказать им, чтобы они не беспокоились, я просто выпила, но понимаю, что делу это, скорее всего, не поможет, особенно если учесть, что сейчас только девять утра. Вместо этого я обхватываю голову руками и начинаю тихонько стонать про себя. Вагон раскачивается из стороны в сторону, провоцируя болезненные симптомы похмелья.
— Эмили? — звучит откуда-то сверху бесплотный голос. Я вижу перед собой свеженачищенные черные туфли, но голову не поднимаю. «Это не может со мной происходить. Это, должно быть, мне просто мерещится. Господи, сделай так, чтобы этого не было». Мне кажется, если я буду сидеть с опущенной головой и притворюсь, что не слышала Эндрю, он уйдет. Я плотно зажмуриваю глаза в надежде, что он исчезнет. Не помогает. Когда я их открываю, он по-прежнему здесь. Те же свеженачищенные черные туфли.
Мне не померещилось.
— Привет, — говорю я. Он смотрит на меня с любопытством, и по его ссутуленным плечам я могу определить, что он еле сдерживает смех. Я смотрю вниз и вижу, что на мне его старая футболка команды по плаванию МТИ[12], которую он когда-то пообещал выбросить. На моей груди огромными черными буквами написаны слова «МОКРЫЕ БРИТЫЕ БОБРЫ». Когда я слышала историю этой футболки в первый раз, она показалась мне даже смешной, — талисманом факультета был бобер, а команда брила ноги, чтобы плыть быстрее, вот и получилась такая надпись, — но в данный момент я не вижу в ней ничего забавного. Единственное преимущество моего состояния заключается в том, что я не в полной мере осознаю всю глубину своего унижения.
— Тебе нужна моя помощь? — Я знаю, что он получает сейчас удовольствие, и не виню его за это.
— Вот блин, — говорю я, опять вслух, хотя хотела только подумать. — Вот блин, — повторяю я громко, на этот раз из-за того, что сказанное чуть раньше собиралась произнести лишь мысленно. «Возьми себя в руки, Эмили». — Прости. Я все еще пьяная после вчерашнего.
— Да, я вижу.
— Текила. Еду к дедушке Джеку. Опаздываю. — Я не поднимаю головы, чтобы избежать головокружения.
— Вы с Джесс погуляли? — Джесс печально известна тем, что выводит меня в свет, после чего я на некоторое время выпадаю из жизни. Похоже, она считает очень полезным время от времени полностью терять контроль над функциями своего тела. Для нее хорошая вечеринка обязательно должна заканчиваться рвотой.
— Да. В точку. А футболка, потому что я опаздывала. — Губы по-прежнему меня не слушаются. В голове складываются четкие фразы, но они не хотят переводить их в слова. Эндрю садится рядом со мной и выглядит уже озабоченно.
— Ты уверена, что все в порядке?
— Конечно, я просто опаздываю. И подташнивает немного. — Электрический голос объявляет остановку «Вокзал Грэнд-сентрал».
— Мне пора выходить, — говорю я, гордясь, что у меня получилось связное предложение, и испытывая облегчение от того, что появилась возможность сбежать. Впрочем, к моему удивлению, Эндрю явно намеревается проводить меня до поезда. Он поднимается вместе со мной на два пролета лестницы, поддерживая под локоть, когда меня покачивает. Мы входим в главный зал вокзала, который из-за своих размеров сейчас выглядит странно пустым и почти уютным; кажется, что созвездия на потолке висят ниже, чем обычно. Здесь так тихо, что даже слышно тиканье больших часов, которое, я уверена, должно что-то символизировать, хотя в моем нынешнем состоянии не могу сказать, что именно.
Близость Эндрю рождает во мне тепло и дрожь. «Прекрати. Сейчас не время», — говорю я себе. Меня вдруг начинает трясти, как в раскачивающемся поезде, и я уже боюсь, что меня сейчас вырвет прямо на его туфли. Я дышу в ритме часов — вдох на «тик», выдох на «так», — и, слава богу, тошнота проходит.
— Ты не в том состоянии, чтобы куда-то ехать, — говорит он. И хотя мне так и хочется сказать что-нибудь задорное и остроумное, вроде «ты мне не начальник» или «кто это завещал тебе место командира», я сдерживаюсь. Эндрю абсолютно прав. Я позволяю ему отвести себя в кафе «Старбакс» и сажусь за столик. Он просит мой сотовый, и я протягиваю ему телефон. Он по-прежнему выключен с прошлого вечера. Эндрю открывает меню и ищет номер моего дедушки.
— Дедушка Джек, — говорит он. — Это Эндрю. — Я не слышу, что мой дедушка отвечает ему на другом конце линии, но наверняка это забавно, так как Эндрю широко улыбается.
— К сожалению, Эмили немного опаздывает к вам. — Он бросает на меня быстрый взгляд и хмурится. — Нет, ничего серьезного. Просто была проблема с метро, и она пропустила поезд. Теперь она, видимо, уедет в 10:15.
— Обязательно, дедушка Джек. Я надеюсь тоже заглянуть к вам в ближайшее время. Передавайте от меня привет Рут. — Эндрю выключает телефон и протягивает его мне. Он смотрит на меня, и взгляд его говорит: «Не могу поверить, что мне сейчас пришлось врать дедушке Джеку». Он идет к стойке и возвращается оттуда с двумя чашками кофе и двумя шоколадными круассанами.
— Спасибо, — говорю я.
Эндрю молчит. Он садится напротив, и его плечи начинают подрагивать, а затем и трястись. Сперва мне кажется, что он рыдает, и сердце мое сжимается от чувства вины. Но оказывается, Эндрю и не думал плакать; его просто разрывает от хохота. Сначала он только тихо хихикает, но уже через несколько секунд заходится смехом, который буквально сгибает его пополам. Я тоже начинаю смеяться, — его смех всегда был очень заразительным, — и по моим щекам текут крупные слезы.
Мы берем себя в руки, и кажется, что этот припадок закончился. Но затем я икаю, и все начинается сначала. Эндрю хлопает себя по коленям, я хватаюсь за живот. Мы так смеемся, что даже больно становится, — слишком большая нагрузка для наших крошечных ртов.
Я поднимаю глаза, взгляды наши встречаются, мы перестаем хохотать, и веселье сменяется неловким молчанием. Мне хочется, чтобы мы больше не вспоминали о том, что когда-то были вдвоем.
— Ну, как ты поживаешь? — спрашиваю я, чтобы снять напряжение.
— Хорошо, — отвечает он. — Собственно, даже здорово. Правда, здорово.
— Я рада.
— А как ты? — осведомляется он, словно мы просто соседи, как будто всего каких-то пару недель назад не занимались сексом прямо на полу моей кухни. И в ванной. И в примерочной универмага «Сакс».
— Все о’кей. Много работы. Очень много. — Я обхватываю свою чашку ладонями, чтобы согреть пальцы. Я отхлебываю кофе. Он обжигает.
— Интересное дело? — Он откусывает круассан. Губы у него всегда были липкие, к ним пристает крошка, и мне хочется ее слизнуть. Я часто так делала.
— Мошенничество с бухгалтерией, — вру я. — Совершенно очаровательное. А ты? Случалось что-нибудь занятное на твоей «скорой помощи»?