— Вообще-то, Мелли, кое-какие вещи меня огорчают. Это одна из них, но не главная, — сказала Аврора.
— Бабушка, отец не хочет считать себя моим родителем, а мама умерла. Ты — единственная, от кого мне нужно скрывать то, что всем приходится скрывать от родителей, правда же?
— Конечно, это покажется необычным, но со мной такого никогда не было, — рассуждала Аврора, — по крайней мере, это было именно так в случае со мной и моей мамой. Отцу я никогда никаких важных секретов не раскрывала.
— А матери ты могла бы рассказать даже о сексе? — спросила она, заинтересовавшись.
— Мама была единственным человеком, кому можно было рассказать все что угодно. — Она уже простила Мелани. У той был голос грустной, обиженной девочки.
— Сейчас я вспоминаю все и думаю — странно, но я могла рассказать маме все что угодно, — продолжала рассуждать Аврора. — Не могу припомнить случая, когда мне пришлось бы что-нибудь скрыть от нее.
— Ну, тебе повезло, — сказала Мелани. — Наверное, это здорово, когда маме можно рассказать обо всем на свете!
— Да, это здорово, — согласилась Аврора. — Она была такой замечательной и умной женщиной, у нее был совершенно замечательный ум.
С минуту она помолчала, вспоминая свою мать и их долгие разговоры.
— Жалко, что я тогда была такая молоденькая, — сказала она. — У меня тогда в жизни не было больших сложностей, о которых ей можно было бы рассказать. Правда, однажды у меня была серьезная венерическая болезнь, и я ей об этом рассказала.
— Да ты что! — удивилась Мелани.
— Ну да, рассказала. Она отнеслась к этому без ужаса и поступила очень практично. Она сама отвела меня к врачу.
— Сейчас-то у тебя с ней были бы более серьезные разговоры, да?
— Да уж, конечно, — согласилась Аврора. — Та жизнь, что была у меня потом, была очень сложна, но мама умерла, так и не узнав об этом. Так что у меня не было подходящего советчика и я не слишком хорошо управлялась со всем.
— А мне кажется, ты прекрасно со всем управляешься, — сказала Мелани.
— Да какое там! Забот хоть отбавляй.
— А психоделы разве не для того, чтобы давать людям советы? — спросила Мелани.
— Предположительно именно для этого они и существуют, — сказала Аврора. — Но раз мой позволил мне соблазнить себя, а потом позволил это же Пэтси Карпентер, я не думаю, что стоит ожидать от него разумных советов.
— Врача можно сменить, — сказала Мелани.
— Можно, но я бы предпочла сменить тему. Мне когда-нибудь будет позволено узнать, с чего это Рози вдруг заводит разговоры об анальном сексе?
— По-моему, тебе можно сказать, — решила Мелани. — Мой парень хотел этого, а я нет, поэтому мы и разбежались. То есть я сегодня этого не хотела, — прибавила Мелани, — я не имела в виду, что вообще против.
— Для этого требуется особое настроение, — сказала Аврора как бы вскользь. Она все чаще думала о матери, вспоминала, как играла ее перстнями и кольцами, крутя их у нее на пальцах, когда та размышляла об очередной выходке Авроры.
Мелани попробовала себе представить, как кто-нибудь занимается анальным сексом с бабушкой, но воображения ей не хватило, чтобы даже приблизиться к такой картине. Не хватило его и на то, чтобы представить, как она-то сама себя чувствовала бы при этом.
— Как бы то ни было, я вернулась в исходное положение. У меня опять нет любовника, — сказала Мелани. — Хотя что тут жаловаться, наверняка другим выпадают неприятности и похуже.
— Конечно, — сказала Аврора, припоминая, как бездарно она провела этот скучный день. Она едва выдержала ужин с Паскалем.
— Как тебя понять? — спросила Мелани. — Тебе что, очень плохо?
— Да, я теперь не слишком часто позволяю себе забавы, — призналась Аврора. — Боюсь, что мне слишком многого не хватает и приходится подпускать к себе не тех людей, которые нужны, хотя мне прекрасно известно, что это все не то.
— А ты не собираешься отбить у Пэтси своего доктора? — спросила Мелани. — Мне кажется, у тебя получится. Попробуй.
Аврора на минуту оставила этот вопрос без ответа, размышляя. Ей казалось, что обсуждать это с внучкой было бы неправильно. С другой стороны, она только что похвалила собственную мать за то, что с той можно было откровенно говорить о подобных трудностях. К тому же вопрос был не из простых — собирается ли она побороться за Джерри или нет? Последние несколько недель она не предполагала заниматься этим, но сейчас, когда Мелани спросила ее, она поняла, что окончательно в отношении Джерри так ничего и не решила.
— Возможно, я и сделаю такую глупость, — сказала она. — Сейчас у меня такое время, когда за что ни возьмешься, все оборачивается либо глупостью, либо вообще не выходит. Вот я и думаю, что сделать глупость, наверное, гораздо почетней. Глупой мне доводилось бывать и прежде, но в каком-то смысле это даже помогало мне выжить. Почему бы не сделать еще одну глупость?
Мелани попробовала поболтать о своей работе и еще о чем-нибудь, чтобы развеселить бабушку, но когда их разговор закончился, Аврора была по-прежнему мрачна.
Мелани не спала до двух утра, надеясь, что Ли позвонит, но он не позвонил.
На следующий день она увидела его издали, по дороге в гримерную, которая располагалась в фургоне трейлера. Она махнула ему рукой, но он ее не заметил, и она не стала больше махать. Потом, пока ее гримировали, он успел нахамить какой-то актрисе, и его уволили на месте. К тому времени, как Мелани появилась в павильоне снимать первый дубль, его там уже не было. Удивительно, как просто мог исчезнуть человек, если он был всего-навсего ассистентом режиссера.
— Киска, тебе без него будет только лучше, — сказала Ширли, услышав, что они разошлись.
— Ты говоришь, как моя бабушка, — сказала Мелани. Она все еще была расстроена. Это была свежая рана, которая, конечно, кому-нибудь бросилась бы в глаза.
На Ширли она не сердилась. В конце концов, так и так постаралась найти работу для Брюса. С тех пор как они приехали в Голливуд, никто им не помог больше, чем она.
Переборов себя и стараясь вести себя за ужином у Авроры как можно лучше, почти весь следующий день Паскаль ни о чем другом, кроме предыдущего вечера, и думать не мог. Он пришел к выводу, что ужин вызвал у него только горькое разочарование. Он был уверен, что тонко, но многозначительно ему продемонстрировали пренебрежение. По прибытии его обняли слишком уж легко, а поцеловали более чем поверхностно. В беседе, которая всегда предоставляла Авроре богатые возможности поспорить с ним, на этот раз ее мысли метались в разных направлениях, она была безразличной и столь же поверхностной, как и ее объятия. Она даже снова принялась расспрашивать его, не слышал ли он каких-нибудь сплетен о мадам Миттеран, — более скучного вопроса французскому дипломату и не задашь.
Весь день после этого ужина он был в плохом настроении. Ужин начался с коньяка, и Паскаль продолжал в том же духе, пока не упал со стула, потянувшись за дистанционным управлением телевизора. Непонятно как, но ему удалось уронить его и вдобавок пнуть ногой так, что достать его было невозможно. Он нагнулся, чтобы все-таки достать его, упал со стула, тут же заснул, а когда проснулся, у него так трещала голова, что ему едва хватило сил побриться. Он чуть не опоздал на службу. Он накричал на свою секретаршу за то, что на месте не оказалось машинистки, и чуть не плюнул в лицо Соланж, которая не сумела включить факс.
— Его нужно немедленно включить! — потребовал Паскаль. Голова у него просто раскалывалась.
Соланж посмотрела на него ледяным взглядом. В целом это была чрезвычайно собранная молодая особа, порой даже чересчур собранная.
— Как видите, именно сейчас он не работает, — сказала она. — По-моему, он не услышал новости о себе.
— Какой новости? — спросил Паскаль. Предчувствуя недоброе, он подумал, что где-то в мире произошло что-нибудь ужасное, о чем он пока ничего не знает. Возможно, это было что-то такое, от чего зависела дальнейшая судьба Франции.
— Новости о том, что мсье Паскаль хочет, чтобы он немедленно заработал! — сказала Соланж, поглядывая на него с явным неодобрением.
Сейчас этот человек казался ей отвратительным, — у него покраснели глаза и лицо, он ворчал. Ей с трудом верилось, что когда-то этот урод ей даже нравился, — но ведь это было, что тут скрывать. Конечно, иметь роман с человеком с изогнутым пенисом было интересно. Об этом можно было рассказать подругам; и даже некоторые из ее любовников посмеивались над описаниями изогнутого пениса, хотя рассказывать любовнику о пенисе другого любовника было чересчур смело.
— Ох, — облегченно вздохнул Паскаль, узнав, что хотя бы не произошло такого, что Франция была опозорена, а он ничего об этом не знал.
— Я пил коньяк, — прибавил он, словно извиняясь за свое несносное поведение.
