— Папа, не плачь, — забеспокоилась девочка. — Я чувствую себя хорошо, и оладьи Мирей очень вкусные.
— Я не плачу, — ответил он, поднимая голову. — Я благодарю Господа, что он сделал мне такой подарок, подарив тебе жизнь.
Лора невольно ощутила укол ревности: подобное заявление, казалось, исключало из сердца ее мужа Эрмину, а главное, Луи. Однако она ничего не сказала. В глубине души она думала точно так же.
Больница Сент-Андре, Бордо, вторник, 23 марта 1943 годаЭрмина бросила взгляд на часы. Было шесть часов утра, и жизнь в больнице Сент-Андре уже била ключом. По палате ходили сестры. Одни приносили чашки с травяным чаем или цикорием, другие выносили мусорные ведра, которые следовало опустошать каждое утро.
«Тошан, умоляю тебя, открой глаза! — молча молилась его жена. — У тебя небольшой жар, ты еще с трудом дышишь, но ты жив!»
Ей так хотелось, чтобы он скорее очнулся, что это выводило ее из себя. Несколько раз ночью она гладила его лоб и щеки и тихо разговаривала с ним, чтобы не тревожить других больных.
— Если возникнет инфекционное осложнение, ваш муж обречен, — упорно повторяла медсестра, осматривая Тошана. — Мы даже не сможем дать ему пенициллин, который некоторые больницы используют сегодня в терапевтических целях[71]. У нас его, к сожалению, нет! Следите за его температурой. Вы знаете, что мы даем ему болеутоляющие средства, иначе он сильно страдал бы. Этим объясняется его продолжительный сон. Все же будьте бдительны.
Эрмина неукоснительно следовала этим указаниям в надежде скорее заговорить с Тошаном, услышать его голос. Но это не мешало ей помогать сестрам, которые с радостью приняли ее помощь. В белом халате, убрав светлые волосы под платок, она выполняла все, о чем ее просили.
Ее улыбка и плавные движения, а также мелодичный голос действовали на больных успокаивающе. Эрмина уделяла много внимания белокурой девочке, которой удалили аппендикс. Никто ее не навещал, поскольку семьи у нее не было, после выздоровления она должна была вернуться в приют. «Я не понаслышке знаю, каково это — жить без родителей. Но мне повезло, я обрела их! Боже мой, когда я вернусь в Квебек, буду заботиться о маме и папе изо всех сил, а также о своих детях».
Все утро Эрмина посвящала пациентам. Она могла одновременно наблюдать и за Тошаном, поскольку работала в той палате, где он лежал. Ближе к полудню, когда она кормила сироту бульоном, ее позвала монахиня:
— Мадам, идите скорее сюда! Ваш муж…
Эрмина бросилась к нему с бешено бьющимся сердцем. Тут же она увидела, что Тошан открыл глаза. Ее охватил нелепый страх. «Как он отреагирует, увидев меня рядом? — подумала она. — Вдруг он меня оттолкнет?»
Этого она опасалась в душе почти неосознанно. Но монахиня подбодрила ее:
— Скажите ему что-нибудь, пусть он услышит знакомый голос.
— Тошан! Тошан, это я, твоя Мина, — выдохнула она.
Он смотрел в потолок с отрешенным видом. Она взяла его руку и стиснула пальцы. Тогда он взглянул на нее, не поворачивая головы.
— О! Тошан, наконец-то мы вместе! — Эрмина была готова разрыдаться. — Ничего не бойся, ты в больнице Сент-Андре в Бордо. И я рядом с тобой. Разве это не чудо?
Он попытался ответить, но не смог. Сестра дала ему немного воды с ложки.
— Месье? Как вы себя чувствуете?
— Тошан, милый, поговори с нами! Тебе больно?
— Нет, — смог выговорить он.
Охваченная радостью, Эрмина наклонилась к нему и поцеловала. Она ликовала, освободившись от невероятной тяжести на сердце.
— Ты спасен, хвала Господу! — пробормотала она, не в силах сдержать рыдания.
Монахиня пошла за врачом. Эрмина, не решавшаяся говорить нежные слова в ее присутствии, этим воспользовалась.
— Любимый мой, милый, родной! Я так боялась тебя потерять! Ты видишь меня, это я, твоя Мина! Я приехала во Францию, ты, наверное, удивлен… Я объясню тебе, как я это сделала и зачем.
Что-то удерживало ее от упоминания имени импресарио даже вполголоса.
— Я рядом с тобой уже два дня. Тебя прооперировали. Теперь ты поправишься, любовь моя!
Взволнованная, она вспомнила, как ухаживала за ним эти два дня, следуя советам медсестры, снижала его жар, поила и проверяла состояние повязок.
— Тошан, скажи мне одно слово, всего одно слово, — взмолилась она.
Он смотрел на нее, и в его темных глазах, постепенно обретавших былой блеск, она не видела никакой радости от встречи с ней, никакой нежности в ее адрес.
— Ты не должна была этого делать, — с трудом произнес он неуверенным голосом.
— Чего именно, милый?
Красавец метис казался обессиленным. Он на секунду закрыл глаза, словно боролся со сном, затем моргнул и снова взглянул на нее.
— Твое место было там, дома, не здесь, — выговорил он, сделав над собой нечеловеческое усилие.
— Но я так хотела увидеть тебя, встретиться с тобой! Мне тебя не хватало, и… Нет, мы поговорим об этом позже, когда ты поправишься.
Тошан кивнул. Отодвинув штору, к ним подошел врач. Эрмина присутствовала при осмотре, счастливая и слегка разочарованная.
«Он сейчас немного не в себе, — пытаясь успокоиться, думала она. — Должно быть, он испытал шок, узнав, что я здесь, во Франции. Он поймет, когда я ему все объясню».
Она пообещала себе рассказать ему о роли, которую сыграл в этом деле Дюплесси. Никогда бы она не покинула Квебек, если бы импресарио так не настаивал, намекая, что это касается ее мужа.
«Конечно, сейчас он в полном замешательстве, к тому же очень слаб. Я не должна терять голову и обижаться». Несмотря ни на что, она чувствовала себя отвергнутой мужчиной, которого любила всем своим существом. Врач выглядел довольным. Он улыбнулся ей.
— Ваш муж пришел в сознание — это хороший знак! Операция прошла успешно. Но будьте осторожны, его следует щадить. Не заставляйте его разговаривать. А вы, месье, старайтесь меньше двигаться, чтобы избежать малейшего риска кровотечения.
Тошан молча моргнул, не разжимая губ и даже не взглянув на Эрмину. Она все же заняла место у его постели и, как только они остались одни, ласково сказала:
— Тебе надо выздоравливать. А я буду с тобой разговаривать, милый. Наверняка ты хочешь знать новости о наших детях и о семье. Представляю, что ты сейчас чувствуешь. Не переживай, если мы пока не сможем общаться как раньше. Я так люблю тебя, Тошан!
С этими словами она взяла его за руку. Он заснул.
В течение шести дней их отношения ограничивались парой простых фраз, помимо рассказов Эрмины об успехах Мукки в арифметике, способностей Лоранс к рисованию и глупостях, совершаемых Мари-Нуттой. Тошан, казалось, слушал, но часто жестом руки просил ее замолчать.
Медсестра повторяла Эрмине, что ее мужу дают большие дозы обезболивающих препаратов, которые поддерживают в нем состояние дремоты, но это способствует его выздоровлению. Эрмине ничего не оставалось, как смириться и запастись терпением. Она продолжала работать в палате и на верхнем этаже как из желания оказать услугу, так и для того, чтобы отвлечься. Некоторые мысли ее пугали. «А вдруг Тошан меня больше не любит? Он часто бывал жестким и непреклонным со мной, когда я его разочаровывала. Возможно, он очень сердится на меня за то, что я приехала во Францию и оставила детей. А что, если он влюбился в ту еврейскую женщину?»
Подметая линолеум в коридоре или ополаскивая посуду, она пыталась дословно вспомнить, что сказал ей Дюплесси, встретив ее в Париже. «Он говорил мне, что Тошан был ранен, и его выхаживают люди, кажется, в Дордони. Но где он встретил эту женщину? Какой она была? Возможно, очень красивой, красивее, чем я. Они спали в одной постели…»
Последний вопрос терзал ее больше, чем она хотела себе в этом признаться. Только ее муж был в состоянии развеять ее подозрения, но интуиция ей подсказывала, что он избегает этого разговора. В следующую секунду эти мысли уже казались ей нелепыми. «Тошан был тяжело ранен в легкие. Это настоящее чудо, что он остался жив, что я нашла его и что ему сделали здесь операцию. Я должна благодарить Бога и перестать воображать невесть что».
Однако чем больше проходило времени, тем больше она боялась наступления того дня, когда Тошан ответит на ее вопросы.
В понедельник, 29 марта, директор больницы через одну из сестер попросил зайти к нему Эрмину. Пройдя по бесконечному лабиринту коридоров, она вошла в элегантно обставленный кабинет, мебель и картины которого датировались прошлым веком. Там находились двое мужчин — один в сером костюме и черном галстуке, лысый и довольно высокий, второй поменьше ростом, но крепко сбитый, в бежевом плаще и фетровой шляпе. На секунду она испугалась, решив, что имеет дело с полицейским.
— Присаживайтесь, мадам, — сказал высокий лысый мужчина. — Позвольте представиться: Робер Боваль. Я руковожу этим учреждением. А это полковник Демаре, из BCRA[72] — секретных служб «Свободной Франции». Не удивляйтесь, что я не боюсь раскрывать его личность, поскольку ваш супруг, лейтенант Дельбо, находится в этой больнице, и для меня это большая честь. Полковник Демаре должен проследить за вашим возвращением в Канаду. Судно-госпиталь «Канада» отплывает из Бордо послезавтра. Вас доставят туда вечером. У вас с мужем будет отдельная каюта.
