— Оставь ее в покое, Гамелен! Это хорошая девушка! Я ее знаю лучше, чем ты. Это оперная певица, и очень талантливая. О ней было напечатано в «La Presse» вчера утром. Пусть раньше она и пела в отеле.
Дрожащая Эрмин с благодарностью посмотрела на своего спасителя.
— Альбер! — воскликнула она. — Большое спасибо. Твои хорошие манеры по-прежнему с тобой.
Это был грум из «Château Roberval», роскошного отеля, в котором Эрмин делала свои первые шаги в искусстве вокала. Альбер, все такой же рыжий и веснушчатый, подрос на полфута и раздался вширь.
— Мадемуазель Эрмин, очень рад, что вы меня помните! Мне теперь двадцать три, я рабочий в Альме. Но сегодня у меня выходной.
Они пожали друг другу руки. Гамелен смирился с неудачей. Он тоже читал газету, и не далее как сегодня утром.
— Что вам надо в Перибонке? — спросил он. — Там нет ничего интересного! Несколько хибар, гостиница, а потом — лес и индейцы!
— Я еду к мужу, Тошану Дельбо, — ясным голосом сказала Эрмин. — И прошу вас, давайте отправимся поскорее! Не думаю, что стесню вас, я не очень тяжелая.
— Теперь я вспомнил! Вы — жена метиса! — пробурчал Гамелен. — Хорошенький же он муж, если позволяет вам бродить ночью одной!
— Вас это не касается, — возразила Эрмин. — Я дам вам шестьдесят, если вы проиграете пари.
— А вы умеете уговорить, — воскликнул он, радуясь выгодной сделке.
— Я поеду с вами! — сказал Альбер. — Дадим Гамелену десять минут сверх нормы, у него ведь будет лишняя поклажа — известная артистка!
Эрмин, у которой отлегло от сердца, рассмеялась. Через пару минут сани Гамелена уже неслись по замерзшему озеру, влекомые восемью собаками, каждая из которых была помесью маламута и хаски.
* * *
Воспользовавшись тем, что малышка Киона уснула, Тала попросила монахиню присмотреть за ней и вышла. Ей хотелось пройтись, вдохнуть морозный воздух. Сидение взаперти было не для нее, но ради дочери она была готова сделать много больше. Ноги привели ее на берег озера, где Тала смогла подставить лицо ветру. Ее душа била крыльями, жадная до пространства и бесконечности, хотела лететь вместе с воронами, чьи хриплые крики разрывали тишину.
Красавица индианка задумалась, глядя на бескрайние просторы озера. О своей жизни, о детстве, проведенном в нищей резервации, о встрече с золотоискателем Анри Дельбо. Он пообещал ей хижину, большую кровать, чтобы она могла спать на ней одна, и детей, которые никогда не будут страдать от голода и холода. Рождение Тошана стало для нее огромной радостью, и благодаря ему она встретилась с Эрмин, о которой теперь очень тревожилась.
— Когда же я успокоюсь, когда в моем сердце поселится покой? — сказала она вполголоса. — На мою долю выпало много радостей и печалей. Я отрекалась от страха, и все же он всюду преследовал меня. Страх за мужа, который задерживался снежным зимним вечером, за сына, который уходил к белым в поисках работы, за Киону, которую чуть не отняла у меня болезнь… И сегодня вечером я опасаюсь несчастья для Эрмин, моей дочки, моей ласковой Канти — той, которая поет.
Полотно туч разорвалось, открывая пылающий диск заходящего солнца. Словно по волшебству, яркий золотой свет залил серовато-белый пейзаж. Снег окрасился в деликатный оттенок розового, заискрилась хлопковая масса гор и холмов.
Это было так прекрасно, что Тала протянула руки к небу. С губ ее сорвалась молитва. Она выучила ее в детстве и часто повторяла, чтобы победить свою женскую слабость.
О великий дух,
Чей голос я слышу в пении ветра
И чье дыхание дает жизнь всему сущему,
Услышь меня, меня, маленькую и слабую!
Дай мне силу и мудрость,
Позволь любоваться красотой нашей земли,
И пусть каждый день глаза мои видят
Красно-лиловый закат!
Сделай так, чтобы руки мои уважали все, что ты сотворил,
И чтобы уши мои слышали твой голос.
Дай мне мудрость понять
Все, чему ты научил мой народ.
Позволь усвоить уроки,
Которые таят в себе каждый листок и каждый камешек.
Я хочу быть сильной, и не для того, чтобы властвовать над братом,
Но чтобы победить моего худшего врага — меня саму.
Сделай так, чтобы я всегда была готова предстать перед тобой
С чистыми руками и открытым взглядом.
И когда жизнь, словно заходящее солнце, померкнет,
Мой дух сможет, не стыдясь, прийти к тебе[62].
Когда она умолкла, тучи снова закрыли солнце. Мир опять стал мрачным и темным. Где-то вдалеке залаяли собаки.
— Эрмин, я уверена, это ты уезжаешь. Будь осторожна, даже если Киона оберегает тебя, как ты сказала. Она еще очень маленькая, поэтому будь благоразумна. Ты была права, Тошан ждет тебя. И надеется…
Валь-Жальбер, в тот же день, в канун РождестваС первой минуты своего пребывания в Валь-Жальбере Бадетта без устали хвалила этот поселок-призрак, о котором ей столько рассказывала Эрмин и который она теперь смогла увидеть собственными глазами. На обед Мирей подала рагу из свинины с отварными овощами — картошкой, брюквой, морковью, а за ними последовали пирог с яблоками и консервированные фрукты. Журналистка расстроилась, узнав, что Эрмин нет дома, но она понимала, почему молодая женщина так торопилась в больницу. Лора рассказала ей о событиях прошедшего дня, даже не позаботившись дождаться, когда подадут еду, и отойти на приличное расстояние от Жослина.
— Увы, я узнала обо всем первой, — вздохнула Бадетта. — Эрмин отправила меня на вокзал, и я слышала часть разговора между вашим супругом и Тошаном. И все рассказала вашей дочери. Вам я ничего не сообщила, потому что она так решила. Эрмин хотела узнать больше, прежде чем говорить об этом с вами. Вы простите меня, Лора?
— Конечно! Я, как никто другой, знаю, что иногда нужно солгать или, по крайней мере, о чем-то умолчать. Самое важное, на мой взгляд, — это быть вместе с мужем, сохранить нашу любовь. Признаюсь, мне все еще больно представлять его в объятиях Талы. Она красивая женщина.
Перед обедом Шарлотта поторопилась показать гостье дом, исполняя роль гида.
— Раньше все называли его «великолепным домом главного управляющего Лапуанта». Это был начальник фабрики, когда она еще работала. Посмотрите, если не считать монастырской школы и особняка другого управляющего, на улице Сент-Анн, наш дом — самый большой, и, по словам Лоры, самый красивый.
Девочка была в прекрасном настроении. Она часто брала Бадетту за руку, и та была растрогана подобным проявлением привязанности.
— Как я рада быть с вами! — повторяла она. — У Лоры прекрасный вкус! Все в доме просто замечательно!
— Вы будете спать в моей комнате, Бадетта! Я поменяла белье, вытряхнула коврик и уже перенесла туда ваш чемодан. А я буду спать с Эрмин. Мы привыкли.
И они с заговорщицким видом улыбнулись друг другу. Шарлотта чувствовала себя свободно в обществе этой обходительной женщины с ребяческими манерами, которая всему радовалась и интересовалась мельчайшими деталями.
Приезд Бадетты так обрадовал Лору, что она, похоже, забыла о Тале и о Кионе. Успокоенная гармоничной и оживленной атмосферой дома, она думала, что заказать Мирей на завтра и что надеть сегодня вечером.
— Мирей, ты уверена, что у тебя нет всего необходимого для слоеного паштета в тесте? — в пятый раз спросила она у домоправительницы. — В прошлом году он был таким вкусным и красивым!
— Нет, мадам, его долго готовить, да и хорошего мяса мы уже не успеем купить. Нужно было позаботиться об этом раньше. И как это вы удумали ехать в такую даль, только чтобы отметить тут Рождество?
— Не становись букой, — сказала ей Лора. — Ты никогда не бываешь довольна. И что я тебе должна на это ответить?
Домоправительница вздохнула, вид у нее был озабоченный. Она очень тревожилась об Эрмин.
«Где сейчас наша крошка? Лучше бы я предупредила мадам и мсье! Если с ней случится беда, я не прошу себе до конца своих дней!»
Мирей перекрестилась и стала пламенно молиться всем святым небесного пантеона. Дикая природа мест, протянувшихся на северо-восток от озера Сен-Жан, казалась ей полной опасностей. Она представляла себе Эрмин идущей пешком по снегу, окруженной голодными волками, изнуренной, обреченной умереть от холода или же быть сожранной заживо.
После кофе Жослин предложил немного прогуляться, хотя на улице было очень холодно. Лора решила познакомить Бадетту с Маруа, раз уж они все равно шли мимо. Шарлотта заявила, что останется в тепле с Мукки. Она бы никогда так не поступила, если бы знала, что может увидеть Симона. Но утром она пережила один из лучших в жизни моментов, и ей было достаточно воспоминаний о нем. Когда она зашла к Шинуку с кусочком хлеба, старший сын Маруа как раз был в хлеву — поил теплой водой корову и коня.
