— Вы уверены, что этот человек стрелял в вас?
— Абсолютно уверена. Я видела его лицо.
Миссис Баннермэн вздохнула. Выражение ее лица было непроницаемым, словно она готовилась услышать еще худшее известие, как, без сомнения, делала всю жизнь.
— Вы его знаете? — спросила она.
— Нет. Но я знаю, кто он.
Раздался стук в дверь, и возникла медсестра с подносом. Миссис Баннермэн поблагодарила ее, хотя на поднос взглянула так, будто никогда не видела чая в пакетиках. Как только медсестра вышла — а она, похоже, спешила удалиться от миссис Баннермэн как можно быстрее, — Элинор налила две чашки чая и протянула одну Алексе. Из своей она отпила с выражением аристократического отвращения. — Это не то, к чему следует привыкать, не правда ли? — спросила она. — Впрочем, неважно, Что вы собираетесь делать?
— Я должна сначала подумать.
— Я тоже так считаю. Вы уже сообщили в полицию?
— Пока нет.
Дверь отворилась, и, нервно улыбаясь, заглянул доктор.
— Думаю, пациентке сейчас нужно немного отдохнуть, — извиняющимся тоном сказал он.
Миссис Баннермэн бросила на него ледяной взгляд.
— Лучше займитесь своим делом, — фыркнула она. — И конечно, простой факт, что вы доктор, не освобождает вас от обязанности стучать в дверь, перед тем, как войти в комнату к дамам.
— Ну… нет. Я хотел сказать — да. Конечно, я могу зайти позже.
— Вот именно.
Дверь захлопнулась.
— Экий нахальный человечишко, — сказала миссис Баннермэн. — Но он, вероятно, прав. Вам нужно отдохнуть.
— Со мной все в порядке.
— Мне кажется, у вас лихорадка, — заявила миссис Баннермэн с властностью, делавшей ее мнение непререкаемым. — Вы не считаете возможным, что это была выходка анархиста или сумасшедшего?
— Нет, я так не думаю.
Миссис Баннермэн словно бы смотрела вдаль.
— Я тоже. В таком случае, ваш долг — заявить в полицию.
— Знаю.
— Я в этом уверена.
— Но я не хочу обращаться к ним с тем, чего не могу доказать.
Миссис Баннермэн уставилась на нее не мигая.
Алекса помолчала.
— Правда в том, что я не уверена, хотела бы я пойти к ним, даже если б у меня были доказательства. Нет, если это повредит семье.
Миссис Баннермэн кивнула.
— Такое решение нелегко принять. И нелегко исполнить.
— Я уже принимала его раньше. Или его приняли за меня, когда умер мой отец.
Миссис Баннермэн не выражала удивления. Она просто ждала, подняв брови.
— Я не перестаю спрашивать себя, что бы сделал Артур, — продолжала Алекса. — Или чего бы он ждал от меня.
— Я не верю, что он захотел, чтобы семья переживала новый позор огласки. Нет, если этого можно избежать.
— А этого можно избежать?
— Я так думаю, — прошептала миссис Баннермэн. — В семье, подобной нашей, многие вещи лучше сохранять в тайне. Это огромная ответственность, которую мне пришлось нести долгие годы. — На миг она умолкла, словно думая о прошлом. — Конечно, справедливость должна восторжествовать. И зло должно быть наказано, даже если нам придется сделать это самим, без помощи полиции и суда.
— Не уверена, что знаю, как это сделать.
— В данном случае, по-моему, вам нужно просто следовать намерениям Артура, — отрывисто сказала миссис Баннермэн.
Она накинула на плечи переливчатое пальто. В тусклой и тесной больничной палате оно выглядело неким великолепным средневековым костюмом из музейной экспозиции, напоминавшем о давно забытой эпохе роскоши к блеска.
— Это нелегкая задача. Вам было бы лучше, если бы вы отказались.
— Знаю. Но я не могу.
— Почему?
— Потому что я обещала Артуру.
— Он умер, — резко сказала миссис Баннермэн, так, словно смерть была проявлением слабости. — Вы же не думаете, что он будет ждать вас на том свете, дабы спросить вас, построили ли вы его дурацкий музей, или в каком состоянии бюджет Фонда?
— Нет, в это я не верю. Но обещание есть обещание.
Миссис Баннермэн открыла дверь.
— Что ж, тогда вам лучше немного отдохнуть. Надеюсь, завтра вы будете в состоянии покинуть больницу. Я пришлю за вами свою машину.
— Не уверена, что я хочу возвращаться в Кайаву. Не так скоро.
— Чепуха, — парировала миссис Баннермэн, стоя в дверном проеме. — Куда же вам еще возвращаться?
Роберт весь взмок, пока мысленно прокручивал ситуацию. Дела обернулись к худшему. Полный раздрай. Нужно проглотить пилюлю и смириться. Еще не все потеряно, убеждал он себя, хотя чувствовал в желудке странную пустоту — не столько от страха, сколько от дикой ярости на Рамиреса, преступившего его инструкции. Он что, с ума сошел? По какой извращенной логике он пришел к выводу, что его наниматель хочет, чтоб он совершил убийство?
Не оставалось ничего, кроме как сохранять хорошую мину при плохой игре, решил Роберт. Перевари это и живи, чтобы завтра дать ответный бой — ничто не учит этому лучше политики. В конце концов, что может сделать проклятая баба? Обратиться в полицию? Свидетелей не было. В нее стрелял неизвестный, возможно, браконьер, застигнутый врасплох, или беглый каторжник — в графстве Датчесс, которое славится бесчисленным количеством тюрем и лечебниц для опасных психопатов, всегда есть беглые каторжники. Он уходил поискать для нее машину, когда ей стало дурно, а когда вернулся, она исчезла. Слышал ли он выстрелы? Конечно, слышал. По ту сторону леса десять человек стреляли по фазанам. Нет причин, чтобы кто-нибудь связал с ним преступление Рамиреса, твердо сказал он себе.
Роберт припарковался возле больницы, вышел из машины и придал лицу выражение сочувствия. Он не остановился у конторки для посетителей — в конце концов, он был все равно что владелец больницы. На втором этаже, в коридоре, он обнаружил Букера и Саймона, расхаживавших взад-вперед словно пара будущих отцов. Оба они, казалось, не были рады его видеть, но иного он и не ожидал. От Букера, решил он, придется избавиться. Он умен, но просто не понимает, что такое верность, сказал себе Роберт, да и где ему понять? Нужно быть верным своему классу, а Букер к нему не принадлежит, не принадлежал с самого начала.
— Как она? — спросил он.
Букер глянул на него с неловкостью, Саймон — враждебно. На миг ему казалось, что они преградят ему путь к дверям, затем Букер кашлянул и сказал:
— Ей лучше. — Он сделал паузу. — Я не уверен, что она хочет тебя видеть.
— Почему, черт побери? — произнес Роберт с выражением изумления, даже обиды.
— Есть причины считать, что это не был несчастный случай.
— Ну, конечно же, был! Совершенно ясно, что мы имеем дело с психопатом или беглым каторжником. Он мог так же выстрелить в любого из нас. Если бы я не отошел от места, где он прятался, чтобы поискать машину для Алексы, он бы, вероятно, выстрелил в меня. Все это грубейшее беззаконие. Кто бы мог поверить, что на территории Кайавы скрывается вооруженный маньяк? В дни моего деда такого случая не могло быть.
— Почему вы так уверены, что это психопат?
— А кто еще это мог быть? — Роберт не задержался для ответа. Он толкнул дверь и вошел.
Алекса лежала, опираясь на подушки, ее глаза были закрыты, и на миг ему померещилось, что она мертва. Потом он понял, что принял желаемое за действительное, и кроме того, глядя на нее, он отнюдь не желал видеть ее мертвой, как бы это ни было ему выгодно. Она была потрясающе красивой женщиной, без сомнения, несмотря на царапины на лице и руках. Не в первый раз он подумал — какая жалость, что они не встретились при других обстоятельствах.
— Я пришел, как только смог, — сказал он.
Алекса открыла глаза. Она, казалось, не особенно удивилась, увидев его, и не испугалась. Роберт испытал облегчение. Он не предполагал, что она завизжит или сделает что-то подобное, но никогда не знаешь, чего ждать от женщины, к у него не было желания попадать в неловкую ситуацию.
Затем до него дошло, что, вероятно, было бы лучше, если бы она завизжала. Взгляд ее серых глаз был холоден, отстранен и безжалостен.
— Что случилось? — спросил он, усаживаясь рядом. Он был достаточно близко, чтобы коснуться ее руки, но решил этого не делать.
— Меня пытались застрелить, — спокойно сказала она.
— Это я слышал. Но кто? Почему? — Она промолчала. Дурной знак, подумал он. — Вы уже дали его описание полиции? Чем скорее это будет сделано, тем больше шансов, что его схватят.
— Еще нет.
— Этим мог бы заняться Букер, черт бы его побрал, — негодующе сказал он, — вместо того, чтобы болтаться по коридору. Я сам этим займусь. Если вы не против, я могу связаться отсюда с полицией штата через несколько минут. — Это бы ничего не изменило. Он знал, что Рамирес мог свихнуться, или утратить меткость, но он мастерски учитывал ситуацию, а бегство было первым, что он продумывал при любом задании. Сейчас он, должно быть, уже далеко на пути в Канаду или в Нью-Йорк, дважды переменив машины, едет по проселочным дорогам. Вероятно, с ним женщина. Одно из его правил: полиция никогда не обращает внимания на мужчину и женщину в автомобиле. Их традиционно принимают за супружескую пару, не вызывающую ни подозрений, ни расспросов.
