В одно прекрасное декабрьское утро веселая толпа поднялась на «Rendeer», уже готовый к отплытию. Мне было поручено сопровождать королеву, которая, желая уехать без помпы, отправилась первой вместе с небольшим числом приближенных. Мы пошли к океану на восходе. Старая королева открывала шествие; за ней следовали принцесса Ариитеа, королева Мое, королева Бора-Бора и я.
Я часто вспоминаю эту картину и сияющий образ Ариитеа, идущей рядом со мной под тропическими деревьями, облитыми утренним светом, хотя это было так давно.
Матросы, выстроившись в ряд, громко прокричали «ура», и двадцать один пушечный выстрел огласил берега Таити, приветствуя королеву и принцесс, когда их лодка причалила к судну. Королева в сопровождении придворных спустилась в помещение адмирала, где был приготовлен завтрак, состоявший из конфет и фруктов, сдобренных розовым шампанским. А служанки шумно и весело рассыпались по всему кораблю, бросая в матросов апельсины, бананы и цветы.
Принадлежавшая к королевской свите Рарагю тоже была там, задумчивая и серьезная. Помаре везла с собой замечательных певчих своего округа, и Рарагю была приглашена на праздник как лучшая певица.
Необходимо сделать маленькое отступление по поводу «tiare miri», принадлежности туалета, которой нет у европейских женщин: это зеленый георгин, который по торжественным дням прикалывается к волосам над ухом. Рассматривая его ближе, замечаешь, что он искусственный, держится на проволоке и состоит из маленьких листьев растения породы плывунов. Китайцы особенно искусно изготовляют тиаре и дорого продают их женщинам Папеэте. Тиаре надевают на праздники, пиры и танцы. Когда таитянка предлагает его мужчине, это означает то же, что и платок султана, брошенный им избранной одалиске. В этот день в волосах каждой таитянки были тиаре.
Ариитея возжелала, чтобы я присутствовал вместе с ней за завтраком, и бедняжка Рарагю долго прождала меня на палубе и втихомолку плакала, считая себя покинутой. Это послужило ей наказанием за вчерашний детский каприз, из-за которого было пролито уже много слез.
После двухчасового плавания мы подходили к острову Моореа. На палубе «Rendeer» было шумно, офицеры пригласили закусить нескольких красивых женщин. Рарагю в мое отсутствие тоже была на этом завтраке. Она уже не плакала, а громко хохотала. Хотя Рарагю и не говорила по-французски, как другие, но оживленно общалась с помощью знаков и односложных слов со своими соседями, которые были ей очарованы. И в конце концов она, любезничая, подала свой тиаре Плумкету, что было с ее стороны верхом вероломства. Правда, она была умна и наверняка рассчитывала, что Плумкет не поймет, что это значит.
Невозможно описать очаровательную бухту Афареагиту! Громадные черные горы причудливой формы и густой лес с таинственными зарослями кокосовых деревьев стояли над спокойной водой, а среди апельсиновых деревьев и олеандров было разбросано несколько хижин. Казалось, что этот тенистый остров необитаем, хотя нас встречало все население Моореа, наполовину скрытое зеленью.
В этих свежих и ароматных зарослях легко дышалось. Между громадных древесных стволов сидели объединенные хоры Моореа. Певчие каждого округа были одинаково одеты — одни в белом, другие в зеленом и розовом; на женщинах были венки из цветов, на мужчинах — из листьев и тростника. Самые застенчивые и дикие наблюдали за нами из-за деревьев.
Королева и свита сошли с корабля, и гул пушек отразился в горах. Она шествовала в сопровождении адмирала. Прошло то время, когда туземцы носили ее на руках, чтобы не дать ей коснуться земли: по древнему обычаю Океании, земля, на которую ступила королева, становилась царской собственностью.
Двадцать всадников, составлявших почетную стражу Помаре, выстроились на берегу. Как только показалась королева, все соединенные хоры запели песню: «Ja ora na oe? Pomare vahine!» (привет тебе, королева Помаре!), и веселые звуки наполнили леса. Этот заколдованный остров будто проснулся по мановению волшебной палочки.
Долго продолжалась церемония освящения храма в Афареагиту. Миссионеры проповедовали, а хоры пели гимны Предвечному.
Храм был построен из кораллов, крыша из листьев пандануса поддерживалась деревянными колоннами, скрепленными разноцветными веревками, как и старинные маорийские постройки. До сих пор помню эту необычную картину: в двери храма была видна деревня, горы и высокие пальмы. Около кафедры миссионера королева в черном платье, печальная и сосредоточенная, молилась за свою внучку вместе со своей старой подругой, начальницей округа Парара. Их окружали светские дамы в белых платьях. Храм был полон украшенными цветами аборигенами, среди которых затерялась Рарагю.
Потом воцарилась тишина, зазвучали гимны хора Апире, и я услышал звонкий голос моей подруги, перекрывавший весь хор. В некой экзальтации она исполняла самые сложные вариации, и голос ее звенел, как хрусталь.
По окончании церемонии мы приступили к пиршеству. Столы стояли под навесами из зелени прямо среди кокосовых деревьев. За ними могло поместиться до 600 человек; они были убраны листьями и цветами амаранта, а также украшениями, сделанными китайцами из редких растений. Рядом с европейскими кушаньями стояли туземные: фруктовое тесто, поросята, зажареные целиком в траве, блюда из кислого козьего молока. Соусы все черпали из пирог, которые слуги носили вокруг столов. Начальники и начальницы округов поочередно подходили к королеве и так громко и быстро выкрикивали свои приветственные речи, что напоминали бесноватых. Оставшиеся без места ели стоя. Было невообразимо шумно. Сидя рядом с принцессами, я притворялся, что не замечаю Рарагю, сидевшую далеко от меня вместе с жителями Апире.
Когда в лесах Афареагиту наступила ночь, королева отправилась к Фарегау, в приготовленное для нее место. Беловолосый адмирал возвратился на фрегат, и начался праздник Упа-упа. Нас покинуло сегодняшнее религиозное благоговение. Теплая ночь опустилась на дикий остров, и вновь сладострастие и необузданность захлестнули туземцев, за что первые мореплаватели и назвали эту землю Новой Цитерой. Я последовал за адмиралом, оставив Рарагю среди безумствующей толпы.
Оставшись один, я печально вышел на палубу. Столь оживленный утром фрегат был пуст и молчалив; мачты и реи вырисовывались на фоне ночного неба; туманно светили звезды, было тихо и душно, а море было спокойным, и силуэты гор отражались в воде. На суше горели праздничные огни; оттуда невнятно доносились страстные песни, иногда сопровождаемые звуками там-тама. Меня мучила совесть, что я оставил Рарагю одну среди дикой сатурналии; было как-то беспокойно.
Доносившиеся звуки сжимали мне сердце. Мне не спалось. Я любил мою малютку, и таитянки называли ее не иначе как женой Лоти. По сути она и была моей женой, так как я ее любил. Однако между нами лежала пропасть. Она была дикаркой, и различия в наших представлениях стали для нас одинаково непреодолимы. Как для нее были неясны мои мысли и понятия, так и я ее не понимал. Я вспомнил, как она один раз сказала мне: «Я боюсь, что нас сотворили разные боги»! В самом деле, мы были дети двух очень далеких и разных стран, потому и наш союз мог быть только мимолетным, неполным и мучительным.
Бедная Рарагю, когда мы расстанемся, ты скоро вновь превратишься в невежественную и дикую маорийскую девушку, а потом умрешь на своем далеком острове, забытая и одинокая, а Лоти об этом и не узнает!
На горизонте стала обозначаться едва заметная полоса — это был Таити; небо на востоке посветлело, огни потухли, и песни умолкли. И в этот ранний час я воображал себе Рарагю, возбужденную танцами и предоставленную самой себе. Эта мысль жгла меня, как раскаленное железо.
После полудня королева и принцессы снова сели на корабль, чтобы вернуться в Папеэте. Встретив их с подобающими почестями, я стал разглядывать свиту, ехавшую на лодках, пирогах и китоловных судах. К ней прибавились женщины с Моореа, которые ехали на Таити продолжать праздновать. Наконец я увидел Рарагю. Она переменила свою белую тапа на розовую и приколола к волосам новые цветы. Она была печальна и рассеяна, на бледном лице сильнее выделялась татуировка и синие круги под глазами. Без сомнения, она до утра веселилась, но теперь она возвращалась, и я ничего более не желал.
Прекрасная, тихая погода сопутствовала нашему возвращению. Солнце склонялось к западу; фрегат бесшумно скользил по зеркальной поверхности моря, оставляя после себя едва заметное волнение. Воздух был удивительно прозрачен, и неподвижные облака резко выделялись на красноватом фоне заката. На корме собралась группа молодых женщин: Ариитеа дружески беседовала с Рарагю, их окружали Марамо, Фаимана и еще две служанки королевы. Речь шла о сочиненном Рарагю гимне, который они собирались спеть. Ариитеа, Рарагю и Марамо составили трио, в котором голос Рарагю звучал громче всех. Она внятно произносила слова, и ни одно из них я не забыл. Вот что они пели:
