— Удача, — сказала Полина, когда он с шумом упал на пол. — К тебе спешит мужчина. И ко мне. Я уверена, что сегодня встречу свой идеал.
Полина была суеверной.
Нина нагнулась, чтобы поднять нож.
— Откуда такая уверенность?
— У меня чутье на мужчин.
Полина часто влюблялась.
— Может, и тебе сегодня повезет, — скептически глядя на Нину, добавила она.
Полина знала, что ее подруга еще по-настоящему не целовалась с мужчиной. Поцелуи на сцене — не в счет. К своим партнерам Нина редко испытывала что-то, хоть отдаленно похожее на физическое влечение. К ней прикасались, ее поднимали на руках, подбрасывали в воздух, но она оставалась холодна и равнодушна к крепким от многочисленных приседаний бедрам мужчин, к их накачанным от постоянной физической нагрузки грудным мышцам. У Андрея, с которым Нина танцевала адажио, бедра напоминали бараньи ляжки.
— Ты уже увидела подходящую кандидатуру?
Вопрос Нины был скорее риторическим. Большинство их сверстников забрала война. Единственными здоровыми молодыми мужчинами, с которыми общалась Нина, были балетные танцоры, но даже среди них встречались такие, кто потерял зубы из-за цинги. Множество людей погибли или были выселены в Сибирь, если носили немецкие фамилии. Нинины полудетские мечты о храбрых парашютистах, летчиках и аквалангистах не имели ничего общего с действительностью. Сейчас вокруг них были высокопоставленные военные чины и партийные ответработники, члены Секретариата партии, годившиеся ей по возрасту в отцы или деды. Подали десерт, птифур со сливочным мороженым. Нина рассматривала иностранных дипломатов в идеально сидящих костюмах, которые с удовольствием его ели. Немыслимо, свой идеал среди них не найдешь! Согласно новому закону брак с иностранцем приравнивался к преступлению.
Ее соотечественники на фоне иностранцев казались ужасными неряхами: помятые пиджаки и закатанные брюки. Нина наблюдала за голландкой, чье элегантное платье и сияющие новые туфли разительно контрастировали с длинными пан-бархатными платьями и меховыми горжетками жен советских руководителей.
— Ты кого-нибудь узнаёшь? — спросила Полина, вытягивая шею.
— Нет. А-а, вот Аркадий Ловний.
Ловний был помощником министра культуры. Его лицо цветом напоминало жирный вареный окорок из гастронома. Аркадий постоянно широко и несколько загадочно улыбался, словно ему только что сказали что-то хорошее, но руки его, как заметила Нина, часто дрожали. Вот и сейчас Ловний приближался к ним с радостной улыбкой.
— Добрый день, девушки! — поправляя волосы дрожащей рукой, поздоровался он.
— А вот и вы! — весело ответила Полина, явно довольная тем, что знает, с кем разговаривает.
Вскоре она и Аркадий уже увлеченно болтали. Щеки Полины раскраснелись, так что даже веснушки стали не видны.
В паре метров от Нины разговаривали две пары. Одна из женщин показалась ей отдаленно знакомой. Точно! Ида Черненко, знаменитая дрессировщица. В жизни она выглядела значительно старше, чем на афишах. Вторая женщина была моложе: высокая грудь, длинные рыжеватые волосы, рука лежит на бедре с тайным умыслом подчеркнуть изящество талии. На безымянном пальце правой руки — сверкающее кольцо, вокруг шеи — янтарные бусы. Стоявший рядом с ней мужчина отличался от большинства присутствующих — гораздо моложе по возрасту, высокий и худой, а не низенький и толстый, как другие. Он совсем не походил на москвича. Мужчина, насколько Нина могла судить, рассказывал что-то смешное. С губ Иды Черненко и второго мужчины не сходила улыбка, глаза их искрились. На груди у дрессировщицы была огромная брошь, и, когда Ида расхохоталась, брошь заходила ходуном, словно маленький сердитый зверек.
— Перестань, прошу тебя, — попросил мужчина, щеки которого раскраснелись то ли от выпитого, то ли от смеха, — или я сейчас умру!
Молодая женщина лишь чуть заметно улыбалась остротам своего спутника. Красивый мужчина, вполне возможно, мог оказаться ее мужем. Квадратная челюсть, римский нос, роскошная шевелюра каштановых волос. Мешковатый костюм скрывал его худобу. Вряд ли он был на войне. Те, кто воевал, не выглядят такими здоровыми и довольными жизнью.
Мужчина заметил Нинин взгляд и широко улыбнулся. Он уже открыл было рот, но…
— Хорошо, что вы не ушли!
Лида Маркова, директор Государственного архива литературы и искусства, смотрела на Нину. Высокая грузная женщина с гортанным голосом и неухоженными волосами, в ушах серьги из стекляруса. Лида любила балет и искала общества начинающих балерин, которые еще не утратили юношеского задора.
— Как вы сегодня прекрасно танцевали!
— Спасибо, — поблагодарила Нина, глядя мимо Лиды на мужчину.
— Мне так нравится, как вы танцуете в «Коппелии». Вы прямо-таки светитесь изнутри.
Нина танцевала партию Молящейся, хотя втайне надеялась, что настанет день, когда она станет Сванильдой.
— Должна признаться, «Коппелия» — мой любимый балет. Я люблю, когда все хорошо заканчивается. Конечно, это несколько поверхностный подход к искусству, но я уверена: оптимизм сейчас просто необходим.
— Вы правы, — улыбнулась Нина и посмотрела туда, где еще секунду назад стоял худой мужчина, но тот исчез.
Сердце Нины тоскливо сжалось.
— Весь балет пронизан оптимизмом. Даже скрипка в конце радовалась.
От Лиды шел тот же тяжелый аромат, что и от жены заместителя министра иностранных дел. Какая-то парфюмерная композиция из фруктов и засушенных цветов. В этом запахе было что-то неуловимо знакомое.
— Ой! — воскликнула Лида Маркова. — Меня зовет муж.
Она кивнула ему, и горжетка, обвивающая ее шею, кивнула вместе с хозяйкой. Нина заметила, что местами мех свалялся.
Что напоминал ей этот запах? Вонь дохлого грызуна.
Обескураженная Нина опустила глаза, поглаживая мех позаимствованной ею горжетки.
— Пора идти, — прошептала Лида.
— Уже? — удивилась балерина.
Она еще не доела десерт. Быстро налив себе кофе, Нина в спешке отхлебнула его.
— Всего хорошего, — сказала Лида и поспешила к мужу.
Прихлебывая кофе, Нина наблюдала за тем, как партийные ответработники, словно по команде, направились к выходу. Мужчины со следами щетины на подбородке и в костюмах от московской швейной фабрики «Красная швея». За ними спешили их отвратительно пахнущие жены. Как в «Золушке», когда часы пробили двенадцать раз. У кофе был привкус цикория.
Рядом с Ниной женщина отдавала отрывистые приказания узкоглазой официантке. А вдруг это ее дом, а не министра иностранных дел? А если все это бутафория подобно великолепным декорациям Большого театра? Спектакль окончен, и зрителей выпроваживают из зала. Нина заметила, что висящие на окнах шторы довольно ветхие и в просвете между ними видны трещины на оконном стекле.
— Нет! — прошипела женщина сбитой с толку официантке.
Полина под руку с Аркадием Ловнием медленно двигались к выходу. Возможно, высокий мужчина и его красавица спутница направляются туда же. Нина торопливо намазала хлеб маслом и с жадностью съела. На ее тарелке осталась недоеденная лососина и кусочки осетрины, в вазочке из-под десерта растеклась розоватая лужица. На большом деревянном подносе высилась гора мандаринов. Нина взяла один. Он легко скользнул в ее ладонь — гладкий, прохладный, оранжевый. Ничего настолько яркого зимой не увидишь. Разве что пасторальные костюмы из «Щелкунчика». Ей вдруг вспомнилась мама, изо дня в день питающаяся кислыми щами и черным хлебом, и ее авоська с подпорченными овощами. Оглядевшись, Нина открыла сумочку и бросила туда мандарин. Взяв с подноса второй, она начала снимать с него кожицу. В воздухе поплыл сладковатый аромат. Поднеся мандарин к лицу, Нина вдохнула полной грудью.
— Хорошо очищает организм.
Рядом с ней стоял высокий красавец. Нинино сердце учащенно забилось. Что он успел увидеть? Девушка с кажущимся спокойствием продолжала очищать мандарин, потом протянула кожуру незнакомцу.
— Сожмите.
Мужчина осторожно взял шкурку мандарина, словно она была сделана из золота, поднес к лицу и зажмурился. Ноздри его чуть раздулись, губы сложились в улыбку. Нина подумала, что так, должно быть, он выглядит, когда спит и видит приятные сны. Ощущение причастности к чему-то интимному смутило ее. А если он заметил, как она спрятала мандарин? Нина опустила глаза.
— Возьмите, — протягивая мужчине половинку мандарина, сказала она.
Они ели молча. Сладкий сок пощипывал Нинин язык. Во рту разлилось немыслимое блаженство, а в голову закралась беспокойная мысль: «А где та красивая женщина?»
Съев последнюю дольку, мужчина улыбнулся так, словно они вместе участвовали в какой-то шалости. Улыбка была безмятежной, почти мальчишеской. Взрослые так не улыбаются. Казалось, беды и голод никогда не касались этого человека. Даже небольшая неровность зубов не портила общее впечатление от его красоты, а Нина находила в этом определенный шарм.
