Он купал меня в ванне как маленького ребенка. Потом залез в воду сам, попытался заняться любовью, но из этого ничего не вышло. Для того чтоб заниматься любовью в тесной скользкой ванне, нужно иметь недюжинный природный дар плюс мастерство. Бедняга Чезаре не обладал ни тем, ни другим.
— В сентябре поедем отдыхать в Ниццу. У меня будет в сентябре отпуск. Две недели в шикарном отеле. Ты и я.
Он расхохотался и стал вылезать из ванны.
Я обратила внимание на его довольно солидное брюшко, которое от смеха трепыхалось, как не очень густой студень, когда его перекладывают из тарелки в тарелку. Я невольно представила Чезаре в плавках на пляже.
Зато на меня будут пялиться с завистью и вожделением все мужчины. Я обожаю, когда на меня смотрят мужчины. Особенно те из них, кто может себе позволить завести красивую жену или любовницу. Те, кто смотрит на тебя подобным образом на пляже в Сочи либо Ялте, могут позволить себе разве что сводить подружку в ресторан либо купить ей тряпку в заграничной уцененке.
Мы побывали в загородной резиденции одного новоиспеченного русского богача, где я казалась на фоне всех остальных женщин экзотическим цветком. Несмотря на довольно богатый выбор мужчин с увесистыми кошельками, я клонила свою головку на плечо Чезаре. Как-никак он был итальянцем. В Италии наверняка не будет в ближайшее время никакой революции. В России же сам черт не поймет, что будет.
— Какая же ты умница, — сказал Чезаре после переговоров, на которых я довольно успешно помогала переводить с русского на итальянский и наоборот. (У меня талант к языкам, это уж точно.) — Тебя на самом деле интересует мой бизнес?
— Да. Когда любишь человека, интересуешься всем, что его окружает.
Он был сражен наповал такой откровенностью. Мой милый наивный Чезаре.
Я забыла про Никиту. Я совсем забыла про этого мальчика, погрузившись в водоворот взрослых удовольствий. Однажды днем, когда я забежала на несколько минут в свою заброшенную пыльную квартиру, вдруг резко зазвонил телефон. Разумеется, он звонил как обычно, но стены этого склепа, по-видимому, стали обладать свойством усиливать звуки.
Телефонная трубка казалась неподъемной.
— Аня, Никита у тебя? — узнала я Наташкин голос.
— Нет. Я только что с поезда. Родители отдыхали в санатории, и я не могла бросить Леньку.
По сей день поражаюсь своей необычной способности сочинять на ходу правдоподобные объяснения.
— Понятно. Я звонила тебе туда, но твой отец сказал, что ты уже уехала.
— Когда ты звонила?
— Вчера вечером.
— Все правильно. Я уже была в поезде.
— Никита исчез вчера днем.
— Как это — исчез?
— Сказал нам с мамой, что будет смотреть в гостиной видик. Последнее время он просто помешался на этой «Дикой орхидее». Дурацкий фильм. Правда, эта чувиха на самом деле на тебя смахивает. Мы были уверены, он там торчит, а он включил видик и удрал. Мы его хватились уже ближе к обеду.
— Его здесь не было, — сказала я. — Здесь все так, как я оставила, когда уезжала. — Я продвигалась вместе с телефонным аппаратом в сторону спальни — нужно было взять кое-что в шкафу. — Здесь так темно. — Перед отъездом я задернула шторы, чтоб не выцвели обои. Я щелкнула выключателем и дико взвизгнула.
На уровне моего носа болтались ступни Никиты.
Он повесился на крюке в потолке. Крюк, которого здесь никогда не было. Я обо что-то споткнулась. Это была электродрель, она взвыла, как сирена воздушной тревоги.
До приезда милиции и Кудимовых я успела позвонить домой.
— Что случилось, инфанта? — раздался совсем рядом Лёнин голос.
— Ты обманул меня! Ты никуда не уехал! Он… повесился!
Леня чертыхнулся. Я в первый раз услышала это от него.
— Чем могу тебе помочь? Приехать?
— Ни в коем случае. Послушай, я уехала от вас вчера вечером. Предупреди родителей. Это очень важно.
— Хорошо, инфанта. Скажу, ты ограбила ювелирный магазин и тебе нужно алиби.
Я хотела спросить, когда он уезжает, но тут раздался настойчивый звонок в дверь.
— Выше нос, инфанта, — услышала я уже из летящей к рычагу трубки.
Не знаю, что сказали следователю Кудимовы. Я рассказала все, как было. Точнее, почти все. Разумеется, я не сказала следователю, что спала с Никитой. «Я не смогла сказать ему в глаза «Я тебя не люблю», — сформулировала свой ответ я. — А потому считаю себя виновницей случившейся трагедии».
Последняя фраза была чистой правдой.
Следователь отнесся ко мне более чем с симпатией. Во всем случившемся он винил родителей Никиты. Это он сообщил мне, что парень с детства стоял на учете в психдиспансере.
Мне показалось, Лёнино лицо мелькнуло в толпе в зале вылета Шереметьево-2, где я провожала Чезаре. Но там было столько народу. Когда Чезаре, запечатлев на моих губах красивый долгий поцелуй, наконец исчез из виду, я ринулась в толпу очертя голову. Бесполезно. Если это был Леня, он, очевидно, не хотел, чтоб я его видела. Если же Леня чего-то не хочет…
Но какого черта он делает в Шереметьеве?
Впрочем, я знала о нем ненамного больше, чем два с половиной года тому назад. Плавал на каких-то судах. Даже не знаю, в качестве кого. Скорее всего простого матроса. Хотя, с другой стороны, Леня не похож на матроса.
Но мне было не до размышлений. Постоянно звонила мать Никиты и монотонным — транквилизированным — голосом сообщала те либо иные подробности из детства своего сына, что он говорил обо мне в последние дни (ругал меня и грозился убить) и так далее. Я не могла отключить телефон — в любую минуту мог позвонить Чезаре. Разумеется, я отличала междугородные звонки от местных, но Вероника Сергеевна звонила и по ночам тоже, а спросонья вряд ли сразу врубишься.
Если я не подходила к телефону день или два, она ждала меня на лавочке возле подъезда и шла за мной повсюду, как собачка.
Мои нервы не выдержали, и я рванула домой.
Отец вручил мне конверт чуть ли не на пороге. В нем была записка от Лени.
Он сообщал адрес, по которому его можно найти в Алжире, куда он уехал работать на два года.
— Кем? — недоуменно спросила я.
— Врачом в больницу. Ты разве не знала, что Леня закончил медицинский?
— Он работал санитаром. Я думала…
Нет, я никогда ничего не думала, а он мне ничего не говорил.
Я гуляла с маленьким Ленькой по тем самым местам, где мы бродили с большим. Наткнулась на останки нашего шалаша. Увы, не умею я плакать. Слезы, говорят, душу облегчают.
Как-то вечером мы всем семейством рассматривали фотографии. Наши старые и те, что успел сделать Леня. Я на них вышла просто замечательно. Иной раз я даже не подозревала, что Леня меня снимал. Но он умел запечатлеть меня в тот момент, когда я выглядела именно так, как всегда хотела выглядеть.
— Он влюблен в тебя, — вдруг сказала мама и испуганно на меня посмотрела.
Я сделала вид, что ничего не слышала. Отец тоже. Бабушка к тому времени на самом деле стала глухой, как пробка.
«Что теперь об этом говорить? — думала я. — Два года его не увижу. Мог бы сказать мне, и я…»
Нет, в Ницце наверняка лучше. Наши специалисты за рубежом живут не ахти в каких условиях. Тем более в Африке. Запирать себя с таких лет…
Вдруг накатила безысходность. С отцом выпили по рюмке коньяка, потом еще по одной. Мне казалось, он порывается что-то мне сказать.
Я поднялась к себе раньше, чем он это сделал.
После Ниццы московская жизнь убивала меня своим убожеством. Я не слишком привередлива в еде и могу есть почти все, но перестроечная пустота наших магазинов, унылые лица на улицах и бесконечные политические шоу на телевидении у кого угодно способны вызвать нервный срыв. А еще я вдруг обнаружила, что снова влипла.
На этот раз я точно знала, кто отец моего будущего ребенка.
Я позвонила Чезаре и сообщила ему эту новость.
Он был рад, но отнюдь не на седьмом небе от счастья, как я себе представляла. Правда, он сказал, что последнее время у него не очень хорошо идут дела.
Чезаре пообещал скоро приехать.
Однажды, возвращаясь вечером домой, я увидела в окнах моей квартиры свет. Меня это не очень озадачило — Наташка так и не отдала мои ключи, хотя после гибели Никиты мы с ней отдалились друг от друга.
Я не разуваясь бросилась в гостиную. На диване возле журнального столика сидел Максим Кириллович. Перед ним стояла почти пустая бутылка коньяка.
— А, наконец. — Кудимов безуспешно попытался подняться мне навстречу. — Я так давно тебя жду. Садись. — Он похлопал ладонью рядом с собой. — Маленькая Манон. Сексуальная женщина. Черт побери, я так понимаю своего сына…
Я села в кресло напротив и плеснула себе капельку коньяка. Мои нервы были на пределе.
— Что вам нужно от меня?
— Все то же, милая Манон. Всего того, что хотят настоящие мужчины от сексапильных женщин. Бог создал тебя, чтоб дарить нам радость и наслаждение. А для чего еще жить? Наша жизнь скучна, сера, бессмысленна и бесконечна. Ты чем-то озабочена, моя Манон?
