Что нам действительно понравилось в его речи, так это то, как он выстраивал мудреные и витиеватые фразы: с явным удовольствием и особым чувством. И все это — в нашу честь. Мою и Фернана. И мы были ужасно горды.
Уйдя с церемонии с призом под мышкой и аттестатами в карманах, мы явились в столярную мастерскую. И хозяин взял нас в подмастерья. Нам едва исполнилось по тринадцать лет.
Все, конец. Мы стали взрослыми.
Мы вернулись домой с хорошим известием.
На этот раз все было всерьез.
Шутки кончились».
Два бумажных стаканчика и нитка. Клара наверху, в будке, на одном конце. А Фанетта внизу, под деревом, на другом. Они переговариваются. Клара ни словом не обмолвилась о том, как ей грустно без Антуана, только сказала, что хочет провести день в будке на дереве. С Леоном, он такой хорошенький. Прыгает по веткам и очень ее смешит. Будто здесь и родился, наверху. А что, может, правда он здесь родился? Кошка и в самом деле может окотиться на дереве? Кот-мурлыка в ветвях, как птица! А что, вполне… А люди? Как ты думаешь, мы можем жить на деревьях? Есть, спать, читать и писать?.. В общем, все… А если кому-то надо в туалет, тогда как? Как-как? Как птицы?.. А, ну ладно… Нет, попробовать мне что-то не хочется. Я лучше слезу.
Она спустилась вниз, а потом снова залезла в будку, на этот раз захватив с собой и поесть, и попить, и почитать. И заявила, что спустится вечером, к ужину.
Чуть позже мимо дерева проходила Амели, Клара ее окликнула. Амели взяла стаканчик:
— Алло, я слушаю.
Клара спросила, как убедить Леона не гонять птиц.
— Думаю, это будет трудно, — ответила Амели.
И прибавила, что постарается найти грабли для листьев, ну, те, что похожи на веер… Их надо закрепить на ветвях, чтобы котенок не мог добраться до кормушек. Может, тогда и удастся…
— Спасибо, Амели. До вечера…
— До вечера, моя диковинная птица.
Фанетта тем временем разбирала накопившиеся бумаги. Амели этим занималась очень редко и всегда говорила, что предпочитает более важные дела. То есть более интересные, скажем так. Пожалуй, для тех, кто полагает, что их дни сочтены, это нормально. Но даже если не учитывать этот важный аргумент, не нравилось ей возиться с бумагами, и все тут. В отличие от Фанетты. Та относилась к разбору документов как к мытью посуды. Ни о чем не думаешь. Для нее это была настоящая разрядка. Она их раскладывала по стопкам. Электричество, телефон, страховка, пенсия, прочее. Эти она разберет потом. Нераспечатанные конверты… Наверное, Амели про них забыла. Фанетта вскрыла один из них. Реклама. Хоп, в корзину ее! Следующий…
Поколебавшись, она положила конверт в стопку «прочее».
Ну вот, все в порядке. У нее пропало желание ни о чем не думать, и она вышла на улицу.
Амели окучивала салат, но увидела Фанетту и выпрямилась.
— Как дела?
— Нормально. Правда, я разбирала твои бумаги…
— Да?..
— Амели, это уже перебор. У тебя там такой бардак…
— Но я не успела…
— Ты всегда так говоришь. А у самой там даже невскрытая почта!
— Ох, и правда… И… ты вскрыла?
— Только начала…
Ой… Амели снова принялась усердно копаться в грядках.
— Но мне надоело. Потом закончу. На велике хочется прокатиться. Ты поедешь?
— Ты знаешь… я… на велике…
Фанетта энергично крутила педали. Еще чуть-чуть — и она выехала на ровную дорогу. Некоторое время можно не жать на педали… И она принялась напевать:
Когда на великах мы все,
Колеса вымочив в росе,
Неслись в лучах рассвета,
Нас было несколько парней,
Нас было несколько друзей,
Там был Фернан, и был… ля-ля,
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,
…еще По-лет-та…[19]
Тут она вспомнила про Жерара.
Жерар, хотя и опоздал,
Но все-таки не оплошал.
Он велик свой вконец загнал
И после трудового дня
Примчался навестить меня…
И с ним у нас все хорошо,
Тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля,
…все славно будет…
Фанетта поднажала, придав велосипеду ускорение перед спуском, и улыбнулась сама себе.
Можно не нажимать на педали. Клик-клик, клик-клик, клик-клик…
32
Марсель, подмастерье столяра
Диктофон.
Щелчок. Запись.
«В столярной мастерской мы с Фернаном познакомились с Реймоном. Он поступил незадолго до нас. И мы быстро подружились. Мы были ровесниками, и это нас сразу сблизило. Остальные казались старыми пнями. Они работали в мастерской уже не один десяток лет. Но на самом деле стариками они вовсе не были. Правда, когда тебе тринадцать, двадцатилетние кажутся развалюхами. Нашего хозяина, совсем дряхлого старика лет сорока, звали Жан. Он с нами не миндальничал, но и не вредничал. У мужика было чувство справедливости. Так что, можно сказать, нам повезло. Потому что так было вовсе не везде. Подмастерья дешевая рабочая сила, и обращаются с ними в основном как с рабами… У Жана — нет. У него все были на равных. В первые дни он нам объяснил, что и как делать, и оставил нас разбираться самостоятельно. Чтобы понаблюдать. И увидел, что мы не лодыри, от работы не отлыниваем. Он это оценил. Из нас и правда получилась хорошая бригада: Фернан, Реймон и я. У нас было чувство локтя, мы всегда друг друга поддерживали. Жан такую солидарность уважал. А мы к тому же еще и быстро всему обучались, так что он нам благоволил.
Частенько он говорил смеясь: „Когда-нибудь вы все трое дадите деру“.
И мы смеялись вместе с ним, хотя и не понимали, что тут смешного…
Мы все из многодетных семей: в семье Фернана было десять детей, в семье Реймона — семеро, а в моей — девять. За столом собиралось полно народу. Если раньше, до войны, мы недоедали, то уж теперь приходилось поститься чаще обычного. Мы только о еде и думали… Растущий организм требовал свое. И чтобы утолить голод, мы потихоньку таскали еду то здесь, то там, где кому повезет. Так, ничего серьезного. Фрукты в садах, пару яиц из курятника. Ах, какая вкуснятина тепленькое яичко прямо из-под куриной гузки! Правда, это могло нам стоить заряда дроби в нашу… гузку… Но с тех пор, как мы стали командой, мы считали себя непобедимыми. Ну, разве что по глупости. Но мы все равно непобедимы! Однако в одно прекрасное утро мы таки погорели. Нас застукал сам хозяин. Да к тому же в саду кюре. Он смотрел на нас, немного наклонив голову, словно задумавшись, а потом ушел, не сказав ни слова. Ох и сдрейфили мы тогда!
В то утро мы явились на работу опустив головы. Но он ничего не сказал. Мы ждали весь день. Он не проронил ни слова. Промурыжил нас до вечера. И мы работали молча, даже не переглядывались. Вот до чего мы струсили. Вечером, когда все рабочие разошлись, он зашел к нам. У нас коленки затряслись, и он, должно быть, это заметил. Он усадил нас и сказал, что хочет с нами серьезно поговорить. Мы уже достаточно взрослые, чтобы понять.
— Вот что, старички… Сдается мне, вы любите фрукты? Прекрасно. Из этого я делаю вывод, что вы знаете все сады в округе? Ну, к примеру, сад папаши Буатара, что на Ореховой дороге? Понимаете, о ком я говорю? Ну, дом на выезде из деревни. Скрытый от всех. Он гораздо удобнее, чем сад кюре. Достаточно поставить кого-нибудь следить за дорогой — и спокойненько… В общем, объясняю. Вы чего хотите? Остаться маленькими недотепами, которые не разбирают, что хорошо, что плохо, или желаете, чтобы вас сцапали жандармы? Хочу, чтобы вы знали, парни. Кюре, может, и хорош для мессы, но в остальном — берегитесь! Если хотите знать, я знаком с теми, кто горько пожалел, что сходил к нему на исповедь… Столкнуться с Буатаром вы не рискуете: он перебирается в Виши. А потому взять у него немного фруктов — все равно что дать ему понять, что вы о нем думаете. В некотором роде…
Мы обалдели. Вот уж чего мы никак не ожидали! Жан, наш хозяин, объяснял нам, как и у кого лучше тырить! Это был просто переворот в наших мозгах!
— А вы, старички, хоть знаете, что такое Сопротивление?
Ничего мы не знали. Мы и вправду тогда были настоящими маленькими недотепами… Мы замотали головами. И тогда он нам стал рассказывать о Сопротивлении, о маки и обо всем… Мы слушали затаив дыхание. Он хорошо говорил. Смотрел нам прямо в глаза. Как мужчина с мужчинами. Отвечал на все наши вопросы и не держал нас за каких-нибудь сопляков. Он нас уважал. Мы такого еще не знали.
Ясное дело, он нас покорил.
Под конец он встал и сказал:
— Держите рты на замке. Я на вас рассчитываю, парни. До завтра.
На другое утро все, как обычно, вышли на работу.
С той только разницей, что с того дня мы подкладывали ему в котомку то грушу, то яблоко. Из тех, что крали из сада папаши Буатара.
Наши первые шаги в Сопротивлении…
И разрази меня гром! Эти фрукты имели привкус свободы! Такого я потом никогда не испытывал…»
