— А должна бы. — Кори улыбнулась, заметив озабоченный взгляд подруги. Улыбка совершенно преобразила некрасивое лицо Кори, которое становилось привлекательным, когда она хоть немного этого хотела.
— Ну что для тебя дурацкие вечеринки по субботам, жареный цыпленок по воскресеньям, аэробика по вторникам, — в сердцах воскликнула Пола, — вряд ли все это тебя вдохновляет! — И вдруг глубокомысленно заявила: — Ты встретишь кого-нибудь, обязательно встретишь, и он будет особенным. Вот увидишь. И карьера твоя состоится. В конце концов у тебя будет все.
Кори покачала головой:
— Если бы можно было заключить сделку с Богом, я бы согласилась отказаться от всего, только бы Он…
Пола дотронулась до Кори и сжала ее руку.
— Понимаю, — прошептала она, взглянув ей в глаза.
Кори долго еще стояла в дверях и смотрела, как Пола побрела на самый конец улицы, к деревенской площади. Сильный мокрый ветер бил ей в лицо и почти сбивал с ног, и Кори вернулась в гостиную, лишь убедившись, что подруга уже дома.
Эдвина сидела на диване. Мягкий свет пробивался сквозь бахрому абажура, лампа позади удобного кресла, у камина, отбрасывала причудливые круги на потертый узорчатый ковер и забитые книгами полки. Ветер надувал занавески, и странные тени бродили по стенам; когда же через трубу шальной порыв добирался до огня, пламя в камине, казалось, оживало — то взвиваясь вверх, то опадая.
— Сядь. — Эдвина похлопала по дивану рядом с собой.
Кори удивленно посмотрела на мать, но тут же улыбнулась.
— Я знаю, что у тебя на уме, дорогая, — продолжила Эдвина. — Иди сюда, давай поговорим.
Кори покачала головой. Никогда и ничего не скроешь от Эдвины. Да и ни к чему — у них особые отношения — подруг, а не матери с дочерью. Но Кори говорить не хотелось; они сто раз уже говорили, и что толку? Как бы она ни была разочарована в жизни, в каком бы тупике себя здесь ни ощущала, такая не похожая на своих ровесников, она не бросит мать в маленькой деревушке Эмберсайд ради своей мечты. Ничто не заставит ее пойти на это. А мать, конечно же, собиралась поговорить об отъезде. И Кори придется привычно отделываться отговорками, мол, если она пойдет на поводу своих желаний, кинется в большой мир, то окажется в дураках, пытаясь стать той, которой в действительности не является.
Но сегодня Кори не хотелось играть в эти игры. И Эдвине тоже. Беспокойство матери терзало душу, обе они прекрасно знали истинные стремления Кори, ничего общего с доводами против отъезда не имеющие; да, Кори действительно рождена не для серой деревенской жизни, среди угрюмых, чертовски скучных людей.
Кори взяла мать за руку, поцеловала когда-то красивое, а сейчас обрюзгшее серое лицо. В глазах ее уже нет былого блеска, но сохранилась все та же мягкость, с коей двадцать шесть лет мать встречает взгляды дочери.
— У тебя усталый вид, — прервала молчание Кори.
Эдвина сжала руку дочери. Как страстно хотелось ей воскликнуть: уезжай, перестань губить молодость рядом с умирающей матерью, которая едва ли доживет до пятидесяти. А Кори тогда уже перевалит за тридцать, но вряд ли найдутся слова, чтобы убедить упрямую дочь. Они слишком любят друг друга, и Эдвина в очередной раз кляла свою болезнь, разрушавшую жизнь обеих.
Они поговорили про Полу, про ее остроумные шутки, потом, не желая слушать наставлений о том, что ей не следует взваливать на себя болезнь матери и тащить весь этот груз несчастья, Кори поспешила в маленькую кухоньку приготовить горячее питье на ночь.
Она налила в кастрюльку молока, вытерла стол, вынула две кружки. Скоро останется только одна, и Кори не знала, переживет ли… Пять лет назад у Эдвины обнаружили рак груди, пять ужасных лет. Ей удалили опухоль, и казалось, теперь с ней все в порядке, она здорова. Но передышка длилась всего два года, Эдвина расцвела, от нее веяло свежестью. Они строили такие грандиозные планы, но рецидив перечеркнул все мечты — и теперь Эдвина может уйти и через пять дней, и через пять месяцев, и через пять лет.
Между делом Кори в который уже раз подумала — насколько проще и легче было бы и ей, и Эдвине, если бы ее устраивало обыкновенное женское счастье: муж, ребенок, неполный рабочий день, обычная безопасная, до мелочей расписанная жизнь. Эдвина скакала бы от счастья, если бы дочь вышла замуж, — девочка пристроена и не пропадет одна. Кори, конечно, кое-кто нравился из тех, с кем она когда-то ходила в школу, но, как ни старалась, девушка не могла представить себя замужем ни за кем из них. Даже за Бобом, единственным школьным дружком, женатым ныне на Морин Дэннис. Она считала себя влюбленной в него до тех самых пор, пока он не изменил ей с Морин. А Кори-то надеялась утолить с ним свою чертовски жгучую жажду жизни! Даже примеряла его на роль избавителя — наконец-то ей встретился тот, кто способен помочь угомониться. Кори, наверное, согласилась бы, сделай он предложение. Но он встретил Морин и заделал ей ребенка.
Правда, сейчас, если бы не болезнь Эдвины, ей стоило бы благодарить Морин Дэннис за оказанную услугу: мужчина, выросший в Эмберсайде и считавший развлечением танцульки по субботам, редкие поездки в Ипсвич поболеть за свою команду, — не для нее, как и работа в магазине матери, что на деревенской площади, как и игра в бинго по вечерам. Кори жила мечтами о яркой, бурной, напряженной жизни женщин, сделавших карьеру, о коих она читала в журналах. Ее устроила бы работа на телевидении: разъезжать по миру, снимать художественные или документальные фильмы или просто новости. Пожалуй, это предел ее желаний. Свободным временем она распоряжалась бы примерно так же, как дети владельцев больших домов, выстроенных в живописных уголках на подъезде к деревне. Они приезжали в выходные и устраивали вечеринки, в то время как родители их нежились где-нибудь на курортах. Нынешним летом Кори все глаза проглядела, наблюдая из окна магазина, и однажды так увлеклась, что, наряжая манекены, все пуговицы застегнула неправильно — засунула их не в те петли. Она смотрела сквозь слезы разочарования, как мимо окон в машинах с открытым верхом проносятся юноши и девушки с развевающимися волосами из другой жизни, до нее долетали незнакомая музыка, незнакомый смех. Кори не обращала внимания на слезы. Обитатели больших домов редко общались с деревенскими, разве что изредка заскакивали в паб или в бакалею. Никто из них никогда не заходил к ним в магазин. Может, они вообще его не замечали: все выставленное — такое скучное и мрачное по сравнению с их яркими нарядами. Кори представляла себе их возвращение в Лондон воскресным вечером — снова развлечения богатых. А утром их ждала напряженная, престижная работа. Как она мечтала поехать с ними, быть одной из них!
— Кстати, — Эдвина взяла принесенный Кори горячий шоколад, — я знаю, вы с Полой любите меня разыгрывать, но скажи, ты и впрямь намерена дать брачное объявление?
Кори, ворошившая угли в камине, медленно повернулась и насмешливо взглянула на мать, прикинувшись удивленной и смущенной одновременно.
— Ну что тебе сказать, я собиралась дать объявление на норманнском диалекте и предложить уроки французского. Думаешь, не получится?
— Да не в том дело, дорогая, ты же просто не говоришь по-французски.
— Вряд ли речь идет о том, чтобы говорить. — В голосе Кори слышалось полнейшее простодушие.
— В Эмберсайде это как раз то, что нужно, — засмеялась Эдвина. — Ну а теперь включай телевизор, посмотрим какой-нибудь ночной фильм.
— Ох, — вздохнула Кори, — погоди, я только надену тапочки.
Через две недели у Полы родилась девочка. Кори с матерью сели на автобус и отправились в Ипсвич. Они появились в палате с подарками, цветами, шампанским и детским приданым, а буквально через минуту туда же влетел возбужденный Дэйв. Он только что отвез родителей и вернулся обратно. С каким обожанием и любовью он брал на руки свою крошечную дочурку — Эдвина с Кори чуть не плакали от умиления! Но стоило только Кори перевести взгляд на Полу, увидеть ее расползшиеся в улыбке губы, как она тут же прыснула.
Дэйва это ничуть не смутило; пребывая в прекрасном настроении, он не хотел отдавать девочку, даже когда она захныкала.
— Да она же голодная, ты, идиот, — фыркнула Пола.
Дэйв так широко улыбнулся Кори и Эдвине, что казалось, он обезумел от счастья.
— Странно, да, она уже понимает, что хочет есть?
Надо было видеть лицо Полы, когда он нехотя возвращал ей ребенка! Дэйв зачарованно наблюдал, как сосет маленькая Бет.
— Ну умница! — с гордостью воскликнул восхищенный муж. — Смотрите, она даже может…
— Дэйв, заткнись, — велела Пола, повернувшись к Эдвине и Кори. — Видели бы вы этого типа, когда я рожала! Ребенок не так пошел, и он чуть не влез с головой в родовые пути. Он мешал всем и самому себе тоже. А когда дело и вовсе не заладилось, что придумал мой дорогой муженек? Он начал шутить. Расскажи-ка им, что ты брякнул акушерке. Ну, давай.
