Впрочем, у него тоже наверняка есть тайны. К тому же я вообще не поклонница абсолютной честности между супругами. Есть вещи, которые необходимо скрыть… ради обоюдного спокойствия.
И почему я так испугалась? Разве в том, что произошло, есть хоть какая-то моя вина? Александру не за что упрекать меня. Лишь одно пятно было на моей совести — то, что я, аристократка, была любовницей буржуа, что мои девочки рождены от него, а ведь он принадлежал к сословию, сокрушившему Старый порядок. Но ведь все, что бы я ни делала, совершалось по любви. Я не руководствовалась расчетом. Я была честна и искренна. К тому же я прошла через все круги ада, и я очистилась. Многие ли женщины могут так о себе сказать?
Я потянулась к мужу, на ощупь нашла его губы, поцеловала… И уснула — так спокойно и крепко, как уже давно не спала.
— Вы покидаете нас в Аяччо? — снова спросил капитан.
— Да.
— Но почему? Господин дю Шатлэ, вы нигде не найдете такого хорошего судна. Такие корабли, как «Роза Средиземноморья», попадаются не так уж часто.
Александр, смеясь, сжал мою руку.
— Что поделаешь, капитан, моя супруга так захотела. И не беспокойтесь о деньгах — мы оплатим все так, будто доплыли с вами до Неаполя.
Капитан с кислой улыбкой покачал головой.
— Ума не приложу, чем вам не по вкусу «Роза»!
Мне надоел этот разговор. Я хотела поскорее сойти на берег. Корсика уже давно показалась на горизонте — каменистая земля, темные заросли кипарисов, скалы. Потом белый город рассыпал по берегу свои строения, а дальше чащи мирта струили опьяняющие ароматы. Заросли, по которым никто не ступал, покрывали горы от вершин до основания, а залив бороздили рыбачьи лодки.
Все эти дни я притворялась, что плохо себя чувствую, — для того, чтобы не выходить в салон к обеду или ужину. Там собирались за столом самые значительные пассажиры, и можно было не сомневаться, что дело не обойдется без Клавьера. К тому же моя юная служанка Эжени передавала, что «белокурый важный господин», при случае остановив ее, интересовался, кто я и замужем ли.
— И что же ты ответила? — спросила я.
— Я назвала ваше имя, мадам, и, конечно, сказала, что вы едете в свадебное путешествие!
Словом, Клавьер пока не выяснил, что под именем герцогини дю Шатлэ скрывается Сюзанна де ла Тремуйль. Но это пока. И я была почти уверена, что, когда мы будем сходить на берег, он увидит меня и узнает. У меня слишком мало шансов быть неузнанной.
Я приготовилась к встрече, и страх уже давно не терзал меня. Бояться этого мерзавца было бы унижением. В конце концов, при всем его богатстве он, в сущности, несчастен и жалок. У него нет ничего, кроме золота. У него нет моих дочерей. А теперь он, пожалуй, увидит, что и я без него обошлась, отлично устроив свою судьбу.
Да, отлично. Я любила Александра; для меня он был просто мужем из сказки — до того подходил мне по характеру и происхождению. Даже если бы мой отец, такой гордый и высокородный, поднялся бы из могилы, то и он не смог бы бросить ни единого упрека в адрес герцога дю Шатлэ. Ну, в крайнем случае ему не понравилось бы родство с Анной Элоизой.
В половине четвертого пополудни «Роза Средиземноморья» вошла в порт Аяччо, и деревянный трап соединил борт судна с каменной набережной. Я спустилась первой, оставив Александра выяснять что-то с капитаном, и молча глядела, как Гариб и Люк — наши слуги — выносят на набережную чемоданы. Целая толпа носильщиков собралась вокруг багажа, и они уже сейчас оглушали меня своим итальянским — местным корсиканским наречием, не очень привычным, но достаточно понятным для меня.
— О, наконец-то! — сказала я, протягивая мужу руку.
Он обнял меня за талию.
— Где вы были? — спросила я с упреком.
— Выяснял у капитана подробности маршрута «Розы». Кто знает, может, на обратном пути мы еще воспользуемся этим судном.
Мы вместе спустились по трапу. Я облегченно вздохнула, ощутив себя наконец вне «Розы», и довольно уверенно оглянулась по сторонам. Сейчас, чувствуя руку герцога и вспоминая о минувшей нежной ночи, было бы глупостью бояться встречи с Клавьером.
Отойдя от корабля, мы оказались в самой гуще толпы и вдруг, взглянув друг на друга, осознали, что оба совершенно не знакомы с местом, куда попали.
— Куда… куда же мы пойдем? — спросила я растерянно.
Александр знаком подозвал носильщика и, сказав что-то по-тамильски Гарибу, отправил всех сразу прочь вместе с нашим багажом. Эжени зашагала вслед за ними.
— Что вы сделали?
— Приказал отправляться в гостиницу.
— Но в какую?
— В самую лучшую. Пожалуй, в Аяччо такая одна.
Меня все время толкали, и Александр обнял меня, чтобы оградить от этого неудобства. Грязь и теснота порта напомнили мне Мартинику. Такая же неразбериха, ругань, запах смолы и обилие проституток в ярких цветастых платьях.
— Вы еще не забыли итальянский, дорогая?
Я не успела ответить. Среди множества лиц я очень хорошо разглядела лицо Клавьера и его золотистые волосы: он шел к нам, держа под руку изящную, стройную, моложавую, но уже немолодую женщину. Я узнала в ней Флору де Кризанж.
— Приветствую вас, господин герцог! — произнес Клавьер медленно. — Приятно встретиться в таких обстоятельствах. Я ведь тоже недавно женился, как видите.
Александр неспешно оглядел банкира. Я стояла спокойно, как ледяная статуя, и даже быстрый, как молния, взгляд Флоры не способен был вывести меня из равновесия. О Клавьере и говорить нечего: я ни разу не повернула головы в его сторону.
— Мои поздравления, — сквозь зубы произнес Александр.
Не сказав больше ни слова и никак не поприветствовав новоявленную госпожу Клавьер, он мягко тронул меня за руку, и мы пошли прочь. Я была рада такому его поведению. Александр даже сам не понимал, до чего правильно себя вел…
Он остановился, и я заметила, что он с трудом сдерживает гнев.
— Вы видели эту женщину?
— Да, — пробормотала я, не зная, к чему он клонит.
— Купчиха! Лавочница! — произнес он с крайним отвращением. — Да можно ли было такое представить? И это графиня де Кризанж, вдова моего друга, которому отрубили голову на гильотине!
Жестокая гримаса исказила его лицо. Я могла бы сообщить о Флоре и более поразительные сведения, но сейчас меня взволновало только то, что Александр так уязвлен.
— Послушайте… эта женщина… она ведь ничего для вас не значила?
— Да будь я проклят!
Заметив мой испуг, он добавил уже гораздо мягче:
— О, моя дорогая, не думайте об этом. Мне просто странно видеть, до чего революция меняет людей, а с такими женщинами я не связываюсь. Да разве это женщина? Это мужчина в юбке! Что может быть отвратительнее?
Он наклонился, отыскал мой рот и нежно поцеловал. Мы были на улице, среди людей, и наш поцелуй был короток, но в его губах и языке, на мгновение разомкнувшем мне губы, я ощутила тот самый трепет страсти, который лишь недавно утром был утолен и возродился снова. Что-то жаркое всколыхнулось во мне; затуманенными глазами я взглянула на Александра и прочла в его взгляде то же самое, чего хотела сама.
— Пойдем? — хрипло выдохнул он.
Я не знала, куда это мы пойдем, но, предчувствуя что-то очень желанное, быстро пошла вслед за ним. Именно таким он мне нравился — страстным, настойчивым, властным, прямо идущим к цели. Холодность и хладнокровие, которые он демонстрировал в Белых Липах, тоже составляли его натуру, но, право же, нравились они мне гораздо меньше. Да и какой женщине не нравится осознавать, что она вызывает такое безрассудное нетерпение и такие бурные страсти.
Церковь Санта-Мария-ди-Паола, где только что закончилась служба, встретила нас полнейшей тишиной и сладковатым дымком, плывущим над хорами. Где-то вдалеке слышались шаги сторожа. Я остановилась, слишком ошеломленная тем, что оказалась в таком месте, но Александр увлек меня дальше, схватив за руку:
— Да пойдем же!
В кропильнице царил полумрак. С бешено бьющимся сердцем я прислонилась к колонне в самом темном углу, чувствуя, как от волнения пересохло во рту. Мы с Александром были близки уже двадцать дней, но я всегда отдавалась ему словно впервые — настолько это было необычно и по-разному. Сейчас я отчетливо испытывала именно это чувство.
Прижав ладони к холодному камню колонны, он жадно прильнул к моим губам, чуть помедлив, разжал их, проник языком вглубь. Он не отпускал меня ни на мгновение, сливая мое дыхание со своим, тем временем как его руки, ласково и мягко сжав мою грудь, пошли вниз, обхватили бедра, — но, когда я подалась вперед, чтобы обнять его, он резко и безапелляционно остановил меня:
— Нет! Стой смирно! Не шевелись! Только чувствуй!
Ошеломленная, я подчинилась, как всегда делала до сих пор в подобных случаях. Я снова доверилась ему. Он вернулся к моим губам, прильнул к ним, теперь уже нежно и неспешно, потом перешел к уху и шее — прижался к ней невыносимо-томным поцелуем, в то время как его рука мягко раздвигала мои ноги, медленно проникала под нижнее белье и, коснувшись золотистого руна, с умелой неспешностью скользила к самому центру моего женского естества. Он знал, что обрекает меня на своего рода сладкую пытку: стоять молча, без движения, изнывая и задыхаясь под его ласками. И я действительно изнывала. Я вся рвалась ему навстречу, я готова была принять его так же сильно, как он желал в меня проникнуть.
