Который раз поражаюсь тяге Нелл к самообразованию, способности поглощать и усваивать огромные объемы информации по любой теме. Невольно задумываюсь, не связана ли жажда знаний со смертью сына; возможно, непрерывное поглощение фактов — это попытка заполнить зияющую пустоту. Ее скорбь представляется в виде неумолимой черной дыры, которая растет с угрожающей скоростью. Такая же черная дыра владеет моим умом и сердцем в течение долгих недель, миновавших со дня исчезновения Эммы. В то время как соседка заполняет досуг чтением, я занимаюсь бесконечными поисками.
Когда следующим вечером возвращаюсь домой, Нелл встречает меня у дверей и спрашивает:
— Ну как?
— Этот тип оказался просто шарлатаном. Усадил в кресло, видимо, приобретенное на дешевой распродаже, и расслабиться не удалось. В его кабинете воняло сигарным дымом. Когда закончили, Рудольф принялся рекламировать свой семинар, который состоится на следующей неделе в Тахо.
— Не повезло, — вздохнула добрая душа. — А казалось довольно многообещающим.
Не рассказываю Джейку о гипнозе. Альтернативная психология не вписывается в его картину мира, подозреваю, что все покажется ему чепухой, бессмысленным хватанием за соломинку. Но факт остается фактом: соглашусь принять участие в любой нелепице, если только впереди замаячит хотя бы малейший проблеск надежды. У меня просто нет выбора.
Однажды мы с Аннабель в глубоком детстве в течение месяца откладывали карманные деньги, а потом отправили в «Живые игрушки». Рекламу игрушек увидели на задней обложке журнала — миниатюрные морские коньки, всего за четыре доллара девяносто пять центов, включая расходы на доставку. Несколько недель две крохи сидели на крыльце, играли в карты и ждали прибытия фургона службы доставки.
Однако морские коньки прибыли не машиной. Без всяких церемоний их прислали почтой, в пухлом конверте. Когда открыли посылку, с разочарованием узнали в «морских коньках» всего лишь «морских чертиков», причем не живых — прислали каких-то бледных зародышей в целлофановом мешочке. Аквариум представлял собой неуклюжую пластмассовую конструкцию — двадцать пять на пятнадцать сантиметров. К нему прилагался маленький пакетик разноцветной гальки для декорирования. Мы с Аннабель не теряли надежды — бросили морских чертиков в воду, рассыпали по дну гальку и стали ждать чуда.
Наконец, пару часов спустя, один из зародышей выпрямился, а потом начал шевелиться. Даже имя ему давать не стали, поскольку немедленно стало ясно, что это не морской конек и даже не морской чертик, а какая-то дефективная креветка. Через неделю все они сдохли. Мама вылила грязную воду в унитаз и сказала: «Хватит, девочки».
И только несколько лет спустя, во время поездки в «Подводный мир» с Рамоном, я увидела настоящих морских коньков.
— Гиппокамп. — Рамон озвучил надпись на табличке. — От греческих слов «гиппо» — «лошадь» и «камп» — «морское чудовище».
Во все глаза мы смотрели, как два морских конька меняют цвет и причудливо танцуют. Большинство видов морских коньков — однообразные создания; об этом и многом другом поведала информационная табличка. В период вынашивания мужские и женские особи танцуют друг перед другом в знак приветствия, а после этого вновь разлучаются на целые сутки.
— Как мило, — улыбнулся Рамон. За стеклом коньки переливались, как жемчуг на солнце, исполняя при этом замысловатые пируэты.
Интересно, что детенышей вынашивает не самка, а самец — икринки оплодотворяются в специальной камере в брюшной полости мужской особи и носятся, пока не появятся морские «жеребцы». Рамон игриво прижал меня к прозрачной стенке аквариума.
— А я не против, — прошептал он, — если только ты выйдешь за меня замуж.
— Лет через десять обращайся.
— Тогда будет уже слишком поздно.
Судя по всему, мой парень остался разочарован, так как отпустил меня и поджал губы. Он хотел, чтобы наши отношения развивались быстрее и шли тем путем, на который, по моему мнению, нам не следовало вступать. Я понимала, что Рамон для меня слишком взрослый; и в том образе жизни, который заманчиво виделся в недалеком будущем, для него не было места. Меньше чем через год Рамона не станет.
Листаю одну из книг Нелл, и внимание привлекает яркий рисунок — сине-зеленый морской конек. Глава называется «Функции гиппокампа». Гиппокампом называется отдел головного мозга, расположенный в средней части височной доли, прямо над ухом. Свое название получил благодаря средневековым анатомам, решившим, что его форма напоминает морского конька. Хотя назначение гиппокампа по большей части остается загадкой до сих пор, специалисты по нейропсихологии утверждают, что он ответствен за усвоение новой информации, припоминание недавних событий, а также за функционирование долговременной памяти. Если этот отдел мозга поврежден, старые воспоминания никуда не деваются, но и новых не формируется.
Кажется, мое сознание разделено невидимой демаркационной линией: непреодолимая пропасть легла между двумя отрезками времени — до исчезновения Эммы и после. В одном отсеке памяти — огромное количество воспоминаний, сложный конгломерат эмоциональной и интеллектуальной информации: впечатления, голоса, важные и незначительные события. То, из чего состоит жизнь. Там есть и Эмма, и Джейк, и Рамон, и Аннабель, и мама, и детство. Чтобы воскресить счастливое воспоминание о тех, кого я люблю, нужно всего лишь вызвать один из тысяч образов, хранящихся в памяти. И неизменно удивительно, почему она хранит лишь самые скудные воспоминания о том дне, когда исчезла Эмма. Что это за импульс, который сохраняет одно и безжалостно удаляет другое?
Едем с Джейком в Сутро-Басс холодным утром, в конце августа. Туристов мало. Пахнет рыбой и кипарисами. Ни слова о том, что привело нас сюда. Просто не смеем озвучить наши опасения, когда, стоя на парковке, вглядываемся в серые развалины, окутанные туманом.
Старый комплекс Сутро-Басс расположен в конце полуострова. Купальни, открытые в 1896 году, спустя семьдесят лет не устояли перед пожаром. Зеленое здание с огромной стеклянной крышей некогда вмещало пятьсот семнадцать раздевалок, шесть бассейнов, наполненных более чем семью с половиной миллионами литров морской воды, амфитеатр и променад, где могли прогуливаться более семи тысяч человек одновременно. Теперь остался только бетонный фундамент. Ощущение края света. Как будто этот маленький участок пляжа пал жертвой апокалипсиса, пощадившего весь остальной город.
В прилив океан затопляет развалины. Мусор застревает в руинах и лежит там неделями, прежде чем вода уносит его обратно. Глядя на груды камней и наблюдая за тем, как волны бьются о разбитую дамбу, чувствуешь себя так, будто переносишься в другое столетие. Огромная круглая цистерна, некогда служившая резервуаром для перекачки воды в бассейны, теперь наполнена застоявшейся дождевой водой и тиной.
— Мой отец купался здесь, когда был маленьким, — говорит Джейк. — Есть даже фотография: он стоит на подкидной доске в черном купальном костюме. Такие костюмы посетители брали напрокат.
Рассматриваю холодную гладь океана в бинокль. По волнам ко входу в гавань движется баржа, на грузовых контейнерах нарисованы китайские панды. Немного смещаю бинокль и начинаю рассматривать уже не беспредельную водную ширь, а развалины. Там плавает мусор — банка из-под колы, выцветшая до розового цвета, какой-то потрепанный предмет одежды, разбухшая от влаги книга в обложке. Внимательно осматриваю руины и готовлю себя к тому, что можно там увидеть. Преступники всегда ищут укромные места, чтобы скрыть улики: не проходит и недели без новостей о трупе, обнаруженном в овраге, или на свалке, или в заброшенном доме. Против собственной воли представляю себе сотни мест, где можно спрятать тело ребенка; невозможно не представлять самые кошмарные варианты.
Джейк стоит спиной ко мне. Молчит. Молится. С того дня как я ходила с ним на мессу, он больше не настаивал на совместном посещении служб, но сам исправно бывал в церкви каждую неделю и порой беседовал со священником. Меня откровенно злит это излияние души постороннему, в то время как со мной он почти ничем не делится и считает тренинги пустой тратой времени. А потому я очень удивилась, когда сегодня утром Болфаур позвонил и спросил, не хочу ли поехать с ним в Сутро-Басс. Я была благодарна ему за попытку восстановить связь.
В последний раз осматриваю развалины — ничего — и чувствую неземное облегчение.
Джейк зримо расслабляется, словно провисает туго натянутая бечева воздушного змея.
Идем по крутой тропке, минуя купальни. Тропка заканчивается мрачным туннелем, вырубленным в скале. Внутри очень холодно. Там живет эхо, раздается постоянный перестук капель, которые срываются со свода пещеры и образуют лужи на полу. В конце перехода — конусообразное пятно света. Джейк делает то, чего не делал уже несколько недель, — берет за руку. Выходим из туннеля. Камни под ногами скользкие, между ними струится вода. Вдалеке над морем возвышается скалистый мыс; угловатые очертания смягчены туманом.
