- Да, одно время я всерьез думал об этом, - вздохнул Арман. - До рождения Анжелики я мечтал о том, как сбегу. Но с того дня, как ты вручил мне в руки эту прелестную малютку, я больше ни разу не вспоминал об этом.
- Но ребенок не сможет заменить тебе все остальное, - сказал доктор. - Ни один ребенок не возместит тебе утрату женской любви и ласки. Ты бы безусловно обрел счастье с другой женщиной.
- Если бы я даже не любил Анжелику больше жизни, - сказал Арман, - я не оставил бы ее Монике. Я не допущу, чтобы малышка стала такой же, как мать. Я хочу, чтобы у нее была прекрасная жизнь, чтобы все вокруг светилось счастьем и любовью.
- Значит, ты пожертвовал собой ради Анжелики, - заключил доктор Саутуорт. - Лично я никогда не одобрял самопожертвования.
- Но я вовсе ничем не пожертвовал, - возразил Арман. - Просто я распрощался с некоторыми привычками.
Он снова наполнил свой стакан, поднес его к губам, но не выпил.
- Бенджамин, - сказал Арман. - Знаешь, какие в моей родной деревне яблоневые сады? Как они цветут весной? Они тянутся вдаль бесконечными белоснежными рядами и кажутся даже белее, чем есть, из-за чуть розоватого оттенка. У цветков в самой середине есть желтое пятнышко, и пчела, садясь на цветок, сосет его сердцевинку с такой страстью, словно это юноша, который целует свою возлюбленную. А видел ты когда-нибудь первые ягодки земляники в лесу? Такие крохотные, что пара без труда умещается на ногте мизинца. Их съедаешь в сметане - такой густой, что в ней стоит чайная ложечка, - и тебе даже не хочется подсыпать сахара, такие сладкие эти ягодки.
А утром ты просыпаешься с рассветом. Смотришь из открытого окна и глаза увлажняются от всей этой немыслимой красоты, и тебе хочется выскочить босиком и кататься по свежей росе. Внутри возникает щемящая боль, и ты внезапно осознаешь, что где-то в мире есть существо, которое мечтает разделить с тобой все это счастье. Женщина, которой не нужно ничего объяснять, но которая молча встанет рядом с тобой и испытает это счастье и эту боль.
Бенджамин, а знаешь ли ты, какие необыкновенные тени отбрасывают в поздние дождливые вечера уличные фонари в Париже? А девушка, которая рядом с тобой, кажется в такой вечер воздушной и неосязаемой, она тает в твоих объятиях и растворяется в тебе. А рассвет так рано пробирается в крошечные спаленки в домах на бульваре Сен-Жермен. В призрачном голубоватом свете лежащая с тобой рядом женщина просыпается и ты видишь, что ее соски уже набухли, а лоно уже увлажнилось соком любви, нетерпеливо ожидая твоих ласк. В такое утро девушка не станет брыкаться или кричать. Она тихо лежит, внимая твоим ласкам и лишь время от времени еле слышно поскуливает, словно маленький зверек. Но ты целуешь ее грудь и губами ощущаешь, как колотится ее сердце, словно готовое вот-вот выпрыгнуть на свободу, и вот тогда ты осознаешь, что получаешь самое большое удовольствие не от того, что делаешь ей сам, а от того, что она дает тебе. Удивительно, Бенджамин. Порой я просто не могу понять, куда все подевалось - яблоневые сады, дикая земляника и крохотные спаленки в голубой рассветной дымке.
Арман откинулся на спинку стула, а стакан выскользнул из его руки и упал на пол, но доктор не слышал звон разбившегося стекла.
Доктор Бенджамин Саутуорт тихонько плакал.
Глава девятая
Вскоре после того, как Анжелика Бержерон отпраздновала свой восьмой день рождения, доктор Саутуорт начал всерьез беспокоиться о своем друге Армане. Он уже давно предупреждал Армана о последствиях пьянства, но тот только смеялся.
- Бенджамин, - говорил он. - Чья бы корова мычала, а твоя... Ты же сам обожаешь заложить за ворот.
- С двумя большими отличиями, - серьезно отвечал доктор. - Я никогда не пью днем, а вечером начинаю пить только на сытый желудок.
- Ты просто переводишь добро, мой друг, - говорил Арман. - Любому известно, что ничего не может сравниться с глоточком славного виски натощак.
- Верно, - согласился доктор. - Но и с ударом по твоей печени тоже ничего не сравнится.
- Ты несешь вздор, словно выжившая из ума старуха, - холодно ответил Арман. - Как будто на твоем месте сейчас Моника.
Несколько раз случалось даже так, что доктор отказывался составить компанию Арману в выпивке. Но даже это не помогало. В таких случаях Арман либо приходил к другу и пил в одиночку, либо уже напивался вусмерть в Хаббарде, тогда доктору приходилось ехать за ним и отвозить домой.
Доктор начал замечать, что на щеках Армана появляются тоненькие синие вены, изломанные, как паучьи лапки. Порой Арман прижимал руку к правому боку, а потом с болезненной гримасой отдергивал - доктору становилось страшно.
- Послушай, Арман, - сказал он как-то вечером, - что, если мне тебя обследовать хорошенько? Выглядишь ты ужасно.
Арман ударил стаканом по столу.
- Предоставь мне самому заботиться о своем здоровье, - выкрикнул он. - Когда мне понадобится врач, я пошлю за тобой. А сейчас я просто пришел к тебе в гости, запомни!
Арман стал прибавлять в весе. Причем вовсе не так, как толстеют от систематического переедания. Он заметно размяк, обpюзг и с каждым днем ему становилось труднее и труднее заставлять себя отправляться в пекарню, даже на один час.
- Теперь ты походишь на свинью еще больше обычного, - заявила Моника. - Ты только посмотри на себя. Ты уже не можешь застегнуть брюки, да и воротнички тебя душат.
- Душат меня уже давно, Моника, - ответил Арман. - И воротнички тут ни при чем.
По утрам, когда Арман просыпался, сердце его так колотилось, что было трудно дышать и ему приходилось брать в кулак всю свою волю, чтобы спуститься и налить себе виски. В конце концов он стал с вечера прятать бутылку под кровать, чтобы утром оставалось только протянуть руку.
- Это мне вместо будильника, - говорил Арман сам себе. - Чтобы легче было продирать глаза по утрам.
Когда Моника впервые нашла бутылку, она так рассвирепела, что Арман всерьез подумал, не хватит ли ее удар.
- Неужели тебе мало, что ты поглощаешь свое пойло по всему дому? завопила она. - Теперь ты уже носишь эту мерзость в нашу спальню!
- А что такого особенного в нашей спальне? - спросил Арман. - Или ты превратила ее в священный алтарь вечной целомудренности?
Он приподнял бутылку над головой.
- Предлагаю тост, - провозгласил Арман. - За любовный акт. Подойди ко мне и помоги мне осуществить этот акт, моя святая, самая чистая в мире дева.
- Ты пьян! - крикнула Моника. - Еще ногу не высунул из постели, а уже пьян как свинья.
- О Боже, - тихо произнес Арман. - Боже, помоги мне.
Моника подбежала к нему, выхватила из рук бутылку и, подскочив к окну, принялась выливать виски.
- Свинья! - вопила она, не переставая. - Свинья! Свинья! Свинья!
Арман даже не ожидал, что может еще двигаться с такой быстротой. В три прыжка очутившись у окна, он вырвал у Моники наполовину опустошенную бутылку, а другой рукой так толкнул жену, что она отлетела назад и навзничь опрокинулась на пол.
- Если ты еще раз так сделаешь, бессердечная дрянь, я убью тебя!
Моника лежала на полу, уставившись на него ненавидящим взором.
- Вот значит как, сказала она, обретя дар речи. - Мало того, что ты меня обесчестил, опозорил, так теперь ты бьешь меня.
- Тебя давно следовало бить, - сказал Арман. - Тогда, возможно, сейчас бы это не понадобилось.
Моника забарабанила кулаками по полу.
- Какой же ты мерзавец! - закричала она. - Грязный, вонючий мерзавец!
Арман приложился к бутылке, потом сказал:
- Вставай, Моника. На полу могла затеряться пылинка; ты испачкаешься.
- Убирайся вон! - завопила она. - Вон из моей комнаты! Вон из моего дома! Арман переступил через нее и направился к двери.
- С радостью, моя дорогая.
- Убирайся! - вопила она. - Убирайся к своей шлюхе и напивайся в ее спальне!
Арман медленно обернулся.
- Что ты сказала?
- Сам знаешь! - запальчиво выкрикнула Моника. - Весь город знает о твоей шлюхе, которую ты содержишь в Хаббарде. Об этой пробляди, которая продается тебе за квартирную ренту и несколько рюмок виски.
- Значит, тебе это известно, - сказал Арман и улыбнулся.
- С самой первой минуты. Ты даже любовницу толком завести не можешь. Весь город про тебя говорит.
Арман вздрогнул.
- Моя девочка? - спросил он. - Она тоже знает?
Моника поднялась с пола и принялась отряхивать юбку.
- Нет еще, - сказала она и злорадно улыбнулась. - Но скоро узнает. Можешь на сей счет не волноваться.
Арман, сжав кулаки, шагнул к ней, и Моника отшатнулась, увидев его перекошенное лицо.
- Если ты когда-нибудь расскажешь об этом Анжелике, я тебя убью, пообещал Арман. - Поверь мне, Моника. Я задушу тебя голыми руками!
Моника протиснулась мимо него к двери.
- Не смеши меня, сказала она. - Ты уже дважды за утро пообещал убить меня, но в тебе не осталось силы даже чтобы убить муху. Тебя хватает теперь лишь на то, чтобы поднести ко рту бутылку.
