– Что ?!
– У нас работала женщина, которая умела играть Шопена. Просто потрясающая музыка, мисс Дорсетт!
Мистер Бэйкер был прав: все должно происходить только так, чтобы доставить удовольствие маленькому тирану.
В библиотеке, которая была приобретена «на вес», нашелся и Шопен. Джерри вернулась к роялю, а мистер Бэйкер и Китти принялись увлеченно обсуждать сцены прядения, чтобы подобрать подходящие моменты для музыкального сопровождения. Все это казалось невероятно забавным. Бэйкер и Китти выглядели настоящими профессионалами. Прошло не меньше часа, прежде чем Джерри отрепетировала вступление по сигналу. Было решено, сколько тактов надо играть за один раз, какие ноты или аккорды брать особенно выразительно, а где приглушить звучание. Китти была наконец удовлетворена, а Джерри смертельно хотелось отдохнуть. Она направила девочку наверх, в детскую спальню.
– Отдыхать, – приказала она. – Вечер сегодня будет длинный.
– Я не устала! У меня еще есть дела!
– Какие? Марш наверх! Костюмы не выстираны!
И конечно же, пришлось сначала стирать, а затем гладить крохотные костюмчики самой гувернантке. А там пришло время переодеваться к ужину, и правильно она сделала, что переоделась. Тейлоры тоже это сделали. И доктор Рой Бэкли тоже. Мойра, горничная нижнего этажа, выглядела просто шикарно в темно-сером платье и в розовом передничке с множеством оборок.
– Насколько я понимаю, – поддразнил ее Рой, – теперь ты вступила на стезю шоу-бизнеса. Похоже, у тебя немало скрытых талантов.
– Но только не для поездок в горы, как выясняется. Ты не будешь возражать, если я съезжу туда с кем-нибудь другим?
– Кто он?
– Парень, который приглашал меня на танцульку и барбекью в Биг Скай. Я так и не знаю, как его зовут, но я смогу узнать его, если еще раз увижу.
Обед объявили, затем подали, им восхищались и наслаждались. После десерта Джефф Тейлор и Рой Бэкли удалились на одну из террас – очевидно, для того, чтобы покурить и поболтать о женщинах. Китти, заводясь все больше и больше, носилась в библиотеку и обратно, не отрывая глаз от больших напольных часов. Миссис Тейлор, наконец, поймала мисс Костюмершу Главного режиссера и притянула ее к себе на колени.
– Ну, разве она не становится самой прелестной мышкой? – спросила она у Джерри. – Думаю, что этим летом, Китти, мы не будем засовывать тебя на ранчо. Не будешь возражать, если мы с тобой поживем здесь?
В огромных карих глазах заблестел такой жадный восторг, что Джерри невольно отвела взгляд.
– А почему бы и нет, – продолжала миссис Тейлор. – Ты уже приближаешься к тому возрасту, когда интереснее походить на девочку, чем на мальчишку-сорванца. Давай-ка сейчас мы с тобой все устроим!
Джерри попыталась остановить ее.
Но ничего не получилось.
Мужчин позвали в дом, они вернулись, ждут мистеру Джеффу Тейлору было сообщено о решении его жены. Великан отступил назад, и в свете фонарей показалось, что его рыжевато-каштановые волосы вспыхнули.
– Не трать понапрасну время, Джефф, и не обсуждай этот вопрос, – резко проговорила миссис Тейлор. – Ты вытаскивал ее туда каждое лето. Теперь – моя очередь. Мать имеет право отдохнуть со своей дочерью.
Холодные глаза метнулись и встретились со взглядом Джерри – всего один раз.
Тут пробило восемь часов, и только это сумело предотвратить шумную семейную перебранку в присутствии зрителей. Китти побежала звать всех посмотреть пьесу, а Джерри уселась на стул неподалеку от дверей – ей очень хотелось посмотреть на таланты Китти. Везде потушили свет, загорелись огни рампы, занавес открылся, и тут началось то, что запомнилось Джерри как один из самых замечательных вечеров, проведенных ею в театре.
Это и в самом деле был настоящий театр! Марионетками манипулировали так искусно, что они казались живыми. Голоса – все в исполнении Китти – доносились от нужной фигурки в нужное время, так что создавалось впечатление, что марионетки умеют говорить. Декорации, хотя и простенькие, очень подходили к действию. Но лучше всего оказалась режиссура – Китти точно следовала стилю и настроению сказки. В самом начале истории, когда героиню колотит ее мать, это было сделано нарочито преувеличено, так же, как и жалобные вопли страдалицы. Но зато как царственно заговорила Королева, когда прошествовала в дом узнать, почему мать колотит девушку. И до чего же хитро отвечала мать: «Да она прядет слишком много и переводит всю кудель!» И как весело торговалась мать с Королевой, пока они, наконец, не договорились, что девушка переедет во дворец, где она сможет прясть, сколько душа пожелает. А страдания, а терзания, а ужимки ленивой девицы, когда она поняла, что теперь-то ей придется прясть, и прясть, и прясть – как бы она ни ненавидела это занятие!
Джефф Тейлор хохотал вместе со всеми. Вначале смех звучал как-то пугающе, ибо в нем слышалась ворчливая гордость отца за талант своей дочери; Когда после первого действия занавес закрылся, Джефф Тейлор поднялся и радостно загремел:
– Док, ну что вы думаете о таком ребенке, а? Что бы Тейлоры ни делали, у них все получается по высшему разряду!
Джерри удалилась в гостиную, чтобы подождать у рояля сигнала к вступлению. Легкие мурашки пробегали по ее рукам и ногам. Странно, но у нее перехватывало дыхание, словно она долго шла по длинной-длинной дороге, шла неизвестно куда. Рой, который вышел следом за ней, застал ее врасплох и успел заметить слезы у нее в глазах. Он поднял брови и протянул носовой платок.
– Немного расчувствовалась от сентиментальной чепухи? – спросил он.
– Да.
Он стоял, глядя на нее. Она сидела, выпрямившись, слегка покраснев от смущения.
– Иногда, – тщательно подбирая слова, сказал он, – чувствительность бывает даже полезной.
– Очень мило, что ты не запрещаешь это, Рой.
– По сравнению с бесчувственностью, конечно.
– Как же любезно с твоей стороны не возражать против этого!
– Черт возьми, – зашипела Китти, – где ваша музыка?
И Рой Бэкли, шут бы его подрал, не ушел из гостиной, а остался, чтобы слушать и наблюдать за ее игрой. Ничуть не смутившись, Джерри сыграла Шопена с блеском – хотя и с некоторым излишком эмоций.
Дон Рэгсдейл принял душ и побрился под любопытными взглядами надзирателя.
– Слушай, друг, – проговорил надзиратель, – хотелось бы мне узнать, как ты сумел это провернуть. Сам я проторчал тут пять лет и только и стянул, что десять баксов.
– Богатые становятся все богаче, вот и весь секрет.
– Да, парень, а ведь кто-то говорит, что Бог есть!
Рэгсдейл ополоснул лицо холодной водой, чтобы смыть пену. От ледяной воды кожа его порозовела. У него не такое уж неприятное лицо, размышлял он, только дайте побыть несколько месяцев на солнце, и никто не догадается, что ему пришлось просидеть полгода в тюрьме, словно обыкновенному преступнику. Возможно, ему удастся уговорить Кору побаловать его и взять в круиз. Если не Кору, так, может быть, бабулю? У старушки куда больше денег, чем она успеет их потратить за остаток дней своих. Да у любого человека, который может позволить себе выплатить пятнадцать тысяч долларов какой-то личной секретарше, совершенно очевидно, денег слишком много.
В душевую вошел другой охранник и спросил:
– Неужели тебе хочется покинуть нас, Рэгсдейл? Твой внезапный отъезд болью отзовется в наших сердцах!
Усмехаясь, Рэгсдейл вернулся к себе в камеру и оделся. Конечно, он бы предпочел одеть темно-коричневый габардиновый костюм, хотя день был довольно теплый, такая ткань всегда помогала ему почувствовать себя элегантным, подтянутым и свежим. Однако и твидовая двойка цвета «соль-с-перцем» показалась ему милее, чем грубая тюремная форма из джинсовки. Он поклялся себе, что никогда больше за всю свою жизнь не наденет ничего из джинсовки! Насвистывая, Рэгсдейл повернулся к сокамернику и сказал:
– Мне будет тебя не хватать, приятель!
– Ты вернешься.
– Нет.
– Рэгсдейл, ты молокосос, желторотый птенец! Тебя ведь упрятали сюда не за то, что ты прикарманил эти камешки. Если ты вернешь побрякушки, разве это сможет загладить твою вину?
– Пока никто не признавал никакого материального ущерба, приятель, мое преступление было чисто техническим. Если драгоценности будут найдены и возвращены благодаря мне, я снова стану чист, и за мной не будет ничего, кроме сугубо технического преступления. Можешь быть уверен – мне полностью зачтется добровольное сотрудничество при возврате драгоценностей плюс стопроцентное возвращение всех денежных сумм, которые я одалживал с различных счетов. Так что я не вернусь.
– Знаешь, что бы сделал я за четверть миллиона? Уж я бы отсидел до последнего.
– Да, но, видишь ли, я и так зарабатывал примерно по сто тысяч в год. С какой стати мне жить в такой дыре, как эта, и все ради того, чтобы получить примерную стоимость двух с половиной лет работы?
