— Так, ни о чем, — сказал он, — просто так.
— Ты был очень хмур.
— Я размышлял о смысле жизни.
— Ух ты! — восхитилась она. — А мне казалось, что таблетками баловалась я, а не ты.
— Кленовый сироп, употребленный в больших количествах, всегда на меня так действует, — сказал Мэтт.
— Не очень-то ты вписываешься в музыкальную тусовку.
— Раньше у меня это получалось лучше.
— Я думала, в Лондоне все кипит, бурлит и пенится.
— Так и есть. Я просто слишком долго обозревал это бурление, кипение и пену. Но пены, как водится, было больше всего.
— Как же долго ты обозреваешь рок?
— Не одну жизнь, — сказал Мэтт, потягивая чай, — так, во всяком случае, мне кажется.
— Можно кое-что спросить?
Мэтт кивнул.
— Что ты на самом деле думаешь о Headstrong?
— На самом деле?
Мэтт наколол на вилку последний кусочек своей оладьи.
— Да, мне интересно.
Он положил вилку на тарелку и уселся поудобнее, слушая тихий голос Джона Леннона, долетавший из колонок.
Мэтт скрестил руки на груди:
— Я думаю, что они упоительно бездарны.
— Насколько бездарны?
— Невероятно.
— Бездарнее, чем…
Мэтт проглотил свой кусок оладьи и покрутил вилку в руках. Он видел «Бей Сити Ролерз», «Уомблов», «Сестер Нолан», слышал песни хомячков, поющих йодль, но все они уступали Headstrong по части неестественности своей бездарности.
— Бездарнее, чем… чем Мари Осмонд, исполняющая «Бумажные розы».
— На… столько?
— Боюсь, что да.
— О-о-о, — простонала Холли.
Она взяла еще кусок бекона пальцами и с хрустом его прожевала.
— А знаешь, что?
Мэтт выждал.
— Я тоже так думаю.
Губы Холли медленно растянулись в улыбке, которая внезапно осветила ее лицо. Она опустила глаза и вдруг рассмеялась.
Мэтт тоже не удержался, и скоро его смех заглушил Джона Леннона и заставил обернуться прочих немногочисленных посетителей.
— Да, но отзыв-то ты все равно напишешь хороший.
— Я легко поддаюсь гипнозу.
— Они хорошие ребята, — сказала она, — пока не начинают пытаться изображать из себя «властелинов сердец». Но музыка у них все равно ниже плинтуса.
— Разве это не осложняет твою работу?
— Я умею врать не моргнув глазом.
— Что ж, меня ты провела.
Ее лицо вдруг стало серьезным:
— Я не думаю, что тебя так легко провести, Мэтт.
— Я совсем не умею играть в игры, Холли.
— Ты же не знаешь, какие игры у меня на уме.
— Поздно уже, — мягко сказало он. — Или рано?
Мэтт собрался пойти оплатить счет.
— Я угощаю, — сказала Холли, вытаскивая счет у него из пальцев. — Производственные расходы.
— Спасибо.
— Ты прав, — сказала она. — Веселый был завтрак. Хотя и не такой веселый, как ни к чему не обязывающий секс.
— Такого не бывает.
Холли надела пальто:
— Я живу недалеко.
— Я поймаю тебе такси.
— Мы могли бы и пройтись. Свежий воздух пойдет нам на пользу. Ты можешь меня приобнять. — Она с вызовом посмотрела на него. — Ты же не знаешь — может, тебе и понравится.
— Ты никогда не сдаешься, Холли Бринкман?
Она выпрямилась и взяла его за руку:
— Я успокаиваюсь тогда, когда получаю то, что хочу.
План-по-подготовке-к-свадьбе работал с перебоями. Пока что. Десять часов, когда следовало лечь спать, чтобы проснуться назавтра молодыми и красивыми, пробили давно. Гости разъехались, вслед за ними, уже заполночь, незаметно удалились подружки невесты, но Марта, похоже, спать и не собиралась.
Она вместе с Джози сидела на подоконнике в своей комнате, свесив ноги на покатую черепичную крышу. Карниз крыши сливался с чернильной чернотой чистого неба, а крошечные точечки звезд были ясными, как ночной воздух. Еще недолго — и они растворятся с рассветом.
Марта отыскала им флисовые пижамы и мягкие мохнатые носки, и, чтобы не продрогнуть, они завернулись в одеяла. Они раскуривали косячок. Первой затянулась Марта.
— Я этого не делала с семнадцати лет, — сказала она и выпустила дым ровной, меланхолической струей через нос.
Джози перехватила косяк.
— Я тоже.
— Курево и колеса больше не в моде, — сказала Марта, — так же, как выпивка и случайный секс. Постепенно мы лишаемся всех маленьких радостей жизни?
— Скоро обнаружится, что и от телевизора появляется какая-нибудь неизлечимая раковая опухоль — то ли хрусталика, то ли радужки. Что мы тогда будем делать?
Обе хихикнули.
— Я так рада, что ты здесь, Йо-Йо, — Марта потянулась и сжала руку сестры.
— Я тоже.
— Как-то не по себе без Джини. — Глаза Марты блестели в ночном свете. — Она была замечательная мама.
— При этом вы жили как кошка с собакой.
— Теперь, когда ее нет, это не имеет значения.
— Да, без нее и завтрашний день — не праздник.
Марта кивнула.
— Мы с Джеком собираемся навестить ее сразу после церкви. Заедем всего на пару минут. Я ей оставлю свой букет.
— Справедливо.
— Забавно, как все получается, правда? — Марта посмотрела на небеса. — Это Орион, — она указала косяком на созвездие. — Охотник-красавчик. Раньше я мечтала о том, что где-то на земле есть мой принц, который тоже смотрит на него. Однажды он появится, и мы поймем, что каким-то образом связаны и что нам самой судьбой предначертано быть вместе навсегда, — Марта захихикала смехом обкуренного. — Романтика, да?
— Ты нашла принца?
— Один раз я думала, что да. Я была почти уверена в этом. Может, просто невовремя.
— Принцы не так уж часто встречаются. Нельзя было его отпускать.
— Сама знаю. Но тогда я думала, что в мире еще полно подходящих мужчин. Все, что нужно было на тот момент, — спокойно сделать выбор. Теперь же, чем старше становлюсь, тем явственней ощущаю, что всех хороших уже разобрали, а мне приходится копаться в отбросах.
— А что случилось у вас с Гленом?
Марта искоса глянула на нее и хмыкнула:
— С чего это вдруг ты вспомнила о Глене?
— Любопытно.
Марта подняла бровь.
— Ладно, больше, чем любопытно. Я очень удивилась, когда увидела его здесь.
— Это больше, чем праздное любопытство?
— Возможно.
— Он хорошенький.
— Я заметила.
— Он тоже думает, что ты хорошенькая.
— Даже лучше, чем он себе представляет.
Марта прислонилась к раме.
— Как раз его я и считала тем единственным. Мы были вместе последние четыре года старшей школы. Он был для меня всем. Я его обожала. И думала, он меня тоже обожает. — Она выпустила клуб дыма и проследила за ним.
— И?..
— Когда мы окончили школу и впереди, как казалось, была вся жизнь, я забеременела, — она сжала губы и повернулась к Джози.
— Черт.
— Я никому не сказала, — продолжала она, прижимая колени к груди. — Ни тебе. Ни даже Джини. Никому. Я не сказала никому, кроме Глена. А он — испугался. Он сказал, что не готов к такой ответственности. Он считал, что ребенок испортит ему жизнь. Ему только что предложили хорошую работу в Европе, и он собирался принять предложение. Короче, он не захотел нашего ребенка, а значит — и меня.
Джози глубоко вдохнула.
— Черт.
— Я сделала аборт, а Глен великодушно заплатил. Дальше он уехал на работу в Европу, и больше я его не видела.
— Ублюдок.
— Вначале он мне писал, а два года тому назад перестал. В каждом письме он говорил, что все еще любит меня и готов сделать все, чтобы исправить свою ошибку.
Марта сделала последнюю затяжку и потушила косяк о подоконник. Она повернула лицо к звездам и глубоко выдохнула.
— Я разрывала все письма.
— Черт, — Джози вздохнула. Они обе смотрели в тишину ночи. — Ты жалеешь?
— Об аборте или разрыве с Гленом?
Джози не знала, что сказать.
— И то и другое далось мне ой как нелегко. В то время казалось, что я правильно поступаю. А сейчас я просто ничего не могу поменять. Была б моя воля — я бы поступила иначе.
— Старая песня. Повернуть время вспять.
— Мы все об этом подумываем, Джози.
— Будто я не знаю. — С какого момента хотела бы начать все заново она? До Дэмиена? До того момента, как Мэтт Джарвис «продинамил» ее? Ну-ка, проиграем беседу заново.
Джози, ты бы не хотела сегодня вместе поужинать?
Нет, скройся с глаз. (Удаляюсь с высоко поднятой головой.)
Марта улыбнулась, прерывая ход ее мыслей.
— Так что ты не все обо мне знаешь, Джози Флинн.
— Похоже на то. — Хорошо, что она не выпала из окна от шока. — А теперь, выходит он шафер Джека?
Ее кузина засмеялась:
— Странно, правда?
— Не-е-ет, — сделала вид, что не удивилась, Джози, — нисколечко!
— Джек посватался через месяц после нашего знакомства.
— Знакомства в «Вол-Марте»…
