— Проблема не в Кристиане и Шарлотте, а в давних неразрешенных конфликтах.
Это были первые слова доктора Дж. примерно через пятнадцать минут после начала очередного сеанса.
Почти всю ночь я промаялась без сна. Лежала, уставившись в потолок, и меня терзали противоречивые чувства: я то любила Кристиана, то ненавидела; то желала Шарлотте смерти, то ненавидела саму себя. Каким-то чудом я весь день удерживалась от звонка ему, — наверное, потому, что пообещала себе «проговорить эту ситуацию с терапевтом». Впрочем, я была уверена, что стоит мне опрокинуть бокал вина, как вся моя сила воли испарится и никакие слова доктора Дж. не помогут. Раньше мне казалось, что я иду на поправку. Но при виде этих голубков мне стало даже паршивее, чем в прошлом году, когда до меня впервые дошли слухи об их романе.
Улегшись на кушетку, я начала умолять доктора Дж., чтобы она велела мне удалить из мобильника номер Кристиана. Конечно, всерьез я на это не рассчитывала, да и чертов номер я помнила наизусть.
— Скажите, что если я еще раз ему позвоню, то вы не станете больше меня принимать, или повысите плату, или наймете какого-нибудь громилу, чтобы он мне ноги переломал… Все что угодно. — Я пыталась шутить, но на деле была в отчаянии. — Мне надо, чтобы кто-то меня остановил. Эти ужасные чувства вернулись, и я боюсь что-нибудь натворить.
Меня преследовало кошмарное подозрение, что Шарлотта захомутает Кристиана и проведет с ним всю оставшуюся жизнь. У меня не было никаких оснований так думать, но я была в этом убеждена до боли, до тошноты. Я ругала себя за то, что сразу не призналась ему в любви, — можно подумать, это отменило бы мыльную оперу, в которой я сейчас подвизалась на вторых ролях.
Когда доктор Дж. предположила, что моя истинная проблема — в другом, я тут же запротестовала. Хотя понимала, что в чем-то она права. Я думала, она намекает на историю с Джонни. И правда забавно. В тот раз я имела полное право закатить истерику, но не сделала этого. Теперь же, десять лет спустя, я мертвой хваткой вцепилась в мужчину, с которым меня, в сущности, ничто не связывало.
Но оказалось, доктор Дж. имела в виду не эти, сравнительно недавние, события. По ее мнению, корни нынешней ситуации уходили гораздо глубже. К неразрешенным конфликтам, о которых я и понятия не имела.
Поэтому я проигнорировала ее замечание — как часто делала, когда чего-то не понимала. Я продолжила свою надрывную речь:
— Знаете, в чем разница между мной и Шарлоттой? Она без колебаний присваивает то, что хочет. Ее не остановить. У нее самомнения выше крыши, она прет как танк. Она, должно быть, никогда в жизни не слышала слова «нет». А я вечно жмусь к стеночке и жду, когда меня пригласят.
— Вы говорите как человек, который соперничает со старшей, более успешной сестрой за родительскую любовь.
— Но она моложе меня на десять лет.
Доктор Дж. помолчала. Я уже начала понимать, в чем смысл этих пауз: дать мне возможность уразуметь, что я в очередной раз ляпнула чудовищную глупость.
— Ее возраст не имеет значения, — раздалось наконец откуда-то сзади. — В вашем восприятии она старше и успешнее.
Наш поединок продолжился. Я сказала, что никогда не выдвигала никаких требований к мужчинам, с которыми встречалась. Я не звонила Кристиану на домашний телефон, не караулила его возле дома, не пыталась вступить с ним в контакт, если не была уверена, что не поставлю его в неловкое положение. Правила игры устанавливал он. Я никогда ни о чем не просила. Я-то думала, что могу гордиться собой, но доктор Дж. разбила мои фантазии в пух и прах.
— Так рассуждают маленькие девочки, считающие, что хотеть чего-либо — плохо, неправильно. Возможно, частично по этой причине вы и оказались втянуты в такую ситуацию. Вы выражаетесь как человек, который не уважает свои права и потребности.
«Иди ты к черту», — подумала я. И тут же поняла: в ее словах есть доля правды.
В тот вечер она была необычайно разговорчива: без конца что-то подмечала, растолковывала. Когда она попросила подробнее рассказать о моих взаимоотношениях с Кристианом, я поборола в себе желание затянуть песню о том, как сильно я его люблю. Вместо этого я признала: между нами все настолько криво и косо, что вряд ли наша интрижка может считаться полноценным романом.
Я сказала, что последние восемь или девять месяцев запрещала себе думать о том, что же, собственно, делаю и чувствую. Я попросту избегала этой темы. Никогда не обсуждала ее с ним. Мы притворялись, что ничего не происходит. Но, когда я видела в журнале статью о супружеских изменах, я жадно ее проглатывала, — раньше такого за мной не водилось. Я напоминала алкоголика, который не желает посмотреть в лицо своему недугу. Придумывала миллион оправданий, пытаясь убедить себя в том, что это не настоящая «связь», — я даже слова этого не употребляла. Я все еще хотела чувствовать себя праведницей. У меня в запасе имелся целый ассортимент фраз, начинающихся со слов «ну подумаешь»: ну подумаешь, его жена тоже ему изменяет (это был далеко не факт; просто Кэти где-то услышала сплетню и пересказала мне, а я с радостью в нее поверила); ну подумаешь, я ведь никогда не просила его развестись; ну подумаешь, мы ведь не уезжаем с ним из города на целый уикэнд; ну подумаешь, я же не торчу возле его дома как маньячка; ну подумаешь, я же не пристаю к нему со своей любовью, не спрашиваю, любит ли он меня и куда приведут наши отношения.
— И вот от чего мне особенно стыдно, вот с чем я никак не могу смириться. Я ведь не предъявляла ему никаких претензий. Я думала, что в конце концов буду как-то вознаграждена. Я верила, что он ко мне неравнодушен, и это самое унизительное. Я думала, я для него единственная. Ну то есть единственная женщина, кроме его жены. Наверное, я извращенка, но мне бы и этого хватило. Я бы сейчас здесь не лежала, если бы они с Шарлоттой, ну…
— Это беспочвенное утверждение. Вам просто удобно так считать. Имеет смысл подумать над тем, откуда берутся подобного рода необоснованные заявления.
Я понимала, к чему она клонит. Винить во всем Шарлотту и Кристиана значило снимать с себя ответственность. Одно дело заявлять: «Я зрелый человек, отвечающий за свои поступки», и совсем другое — вести себя соответствующим образом. Постепенно я постигала всю глубину пропасти между этими двумя вещами.
После паузы она продолжила:
— Возможно, Кристиан и Шарлотта стали тем катализатором, который заставил вас обратиться к психотерапии. Но они не имеют никакого отношения к вашим истинным трудностям. На их месте могли бы быть другие люди, однако сюжет остался бы прежним. Перекладывая вину на них, вы освобождаете себя от необходимости отвечать на вопрос, почему вы вообще попали в эту ситуацию.
Я вздохнула и ничего не сказала.
Тишину снова нарушила доктор Дж. Она говорила спокойно, но ее слова ранили в самое сердце.
— Вы жалуетесь, как маленькая девочка, которая считает, что заслужила награду просто потому, что вела себя хорошо. Что же до вашей потребности чувствовать себя лучше других… — Она помолчала, прежде чем припечатать меня безжалостным выводом: — Многие из тех, кто ощущает такое желание, в действительности боятся, что окружающие их отвергнут.
Я слушала, как барабанит по стеклу дождь. Постепенно на этом фоне стали проявляться другие, едва слышные звуки: далекий шум машин, тиканье часов, поскрипывание половиц в других комнатах. Я лежала, и в голове у меня зарождался план.
Я взяла из коробки салфетку.
— Знаете, как я себя чувствую? — Я не стала дожидаться ответа. — Я чувствую себя жалкой, униженной, беспомощной дурочкой, которой все вертят как хотят. И да, я ужасно завидую. Я завидую этой молодой, бесконечно уверенной в себе женщине, которая просто берет то, что хочет. И наверное, вам приятно будет узнать, что я злюсь. Я никогда в жизни так не злилась — ну или, по крайней мере, я этого не признавала. И в кои-то веки я не буду держать гнев внутри. Я не буду в нем мариноваться. Вы меня вдохновили, и теперь я начну действовать.
Я умолкла, чтобы дать ей возможность выразить одобрение. Когда стало ясно, что этого не произойдет, я продолжила:
— Я напишу письмо его жене. Она заслужила право узнать правду про своего мужа-бабника. А еще я поговорю с Шарлоттой. Она ведь его боготворит, как я когда-то. Она им восхищается. Я предупрежу ее, чтобы ни в коем случае не влюблялась. Уберегу ее от ошибки, которую совершила сама.
Оглушительная тишина была мне ответом.
Я-то думала, она скажет: «О, Лорна, какая прекрасная мысль. Конечно, так и сделай. Давай-ка вместе набросаем письмо. Иди сюда, садись за стол. Можешь даже взглянуть на мои фотографии. Пробуди в себе стерву. Ты говоришь, что подобное поведение тебе несвойственно, но иногда полезно поддаться импульсу. Рискнуть. Сделать что-то из ряда вон. Раскачать лодку. Выскажи все, что думаешь. Дай волю своему гневу. Открой глаза несчастной супруге этого негодяя. Поделись своей мудростью с бедной юной овечкой, которая не ведает, что творит. Отличная мысль — поиграть в психолога с окружающими, вместо того чтобы признать: они здесь ни при чем. Дело только в тебе».
