— Хотите подарок? — спросил он, все равно волнуясь.
— Какой такой подарок? — протянула она.
— Я сделаю вам подарок, хотите?
Она прищурилась и не ответила, хотя Саша, как ни был он возбужден, угадывал уже созревшее «да». Хотелось тотчас же, безоговорочно проникнуться к этой Наташе расположением — мешала челка. Ярко-сиреневые губы, закрученная валиком челка и сзади на затылке туго схваченный хвост — что-то тут разрушало образ.
— Какой подарок? — повторила она, предусмотрительно удерживаясь от ответа.
— Серебряный браслет.
— Се-ре~бря-ный… Чего это будет стоить?
— Ничего, — поспешно сказал Саша, не признавая ненужных задержек.
— Чего это будет стоить мне?
— Просто подарок.
— Ладно… Давай. Где он? — сказала она с проницательной улыбкой на гладеньком, тонированном, как кажется, в ровный смугловатый цвет лице.
— А мы сейчас пойдем и подберем по руке.
— Мне с тобой идти? — спросила она, как бы соглашаясь.
— Да.
— Далеко?
— Ну, не очень.
— Но ты отведешь?
— Ну да, — досадливо пожал плечами Саша.
— Поищи-ка себе другую дуру! Получше. Понял?! — выпалила она вдруг, опасливо отпрянув.
Убедившись, что Саша не пытается ее настигнуть и вообще… бездвижен, она добавила несколько слов покрепче и пошла, часто оглядываясь.
Едва одолев замешательство, Саша поспешил оставить место, где посматривали на него нечаянные свидетели происшествия, и по дороге к «Аметисту» сделал еще попытку.
— Девушка, хотите подарок? — спросил он, ничего больше на загадывая.
— Хочу, — обернулась она с улыбкой и сразу Саше понравилась.
Может статься, это и была Она. Нежного сложения девушка, слегка запавшие щеки на узком к подбородку лице, остренький носик и стриженный затылок. Глаза ее глядели без вызова.
— Вы послушайте, — заторопился Саша от удачи, — я должен сделать подарок…
— Должен? — Она сразу уловила забавную сторону Сашиного предложения и непроизвольно потянулась на цыпочки, будто заглядывая куда-то поверх препятствия — туда, где нашло себе убежище это пугливое, диковинное, ни с чем не сообразное «должен».
— Не подумайте, это совершенно серьезно, не какая-то шутка и ничего такого — не подумайте! — зачастил он. — До «Аметиста» три шага, выберем браслет. Мне нужно истратить деньги, обязательно, я решил сделать подарок любой хорошей девушке, кто только попадется, и вот попались вы — я очень рад. А деньги есть — смотрите.
Возбужденно дергая защелки, он расстегнул портфель и приподнял показать содержимое.
— Не-ет! — отшатнулась она, увидев деньги. — Что вы, зачем? Нет!
— Но я не шучу!
— А я-то как раз думала, что вы шутите.
— Послушайте, я ужасно виноват перед одной девушкой…
— Да я-то тут причем? — сказала она, отстраняя Сашу жестом. — Извините. Нет.
И он не остановил ее, разом утратив способность убеждать.
Времени на хождение, высматривание и уговоры ушло немало. Саша ощупывал портфель — слежавшуюся на дне массу — и нервно ухмылялся; несмотря на досаду, он сознавал смешные стороны своего положения. Догадавшись наконец, что в смешном положении и сам смешон, Саша не мог больше понимать свои намерении в торжественном смысле. Тогда все стало просто.
— Девушка, — сказал он, улыбаясь, — мне почему-то кажется, вы не оставите человека в беде.
Она улыбнулась в ответ, девочка с грустными глазами и коротеньким плоским носиком. Добрая ее улыбка хранила настроение ушедшей в себя печали.
— Вот посмотрите, — он показал содержимое портфеля.
— Ого!
— Подарок невесте. Нужно подобрать по руке, а у вас такая. — Она тоже глянула на запястье. — Браслет. Поможете подобрать?
Весело объяснились с продавщицей, которая, принимая их за влюбленную пару, тоже начала улыбаться. Как старые знакомые, болтали между собой и естественно перешли на ты.
На улице он передал ей коробочки с украшениями, помог продеть серьги.
— Хорошо? — изогнув кисть, девушка картинно приподняла руку, браслет скользнул.
— Хорошо, — подтвердил Саша.
— Снимать или оставить? — пошутила она.
— Оставить, это тебе, — сказал он первый раз без улыбки.
Она почувствовала беспокойство и, не понимая еще недоразумения, взялась за браслет.
— На!
Саша проворно отскочил.
— Забери! — убедительно повторила она дрогнувшим в предчувствии слез голосом. — Что ты такое?.. Возьми!
Он побежал не слишком быстро, только чтобы не настигла. Но она и не пыталась угнаться.
— На же! — крикнула она, сдерживая слезы. — Возьми! — приходилось напрягаться, чтобы он услышал.
— Ты замечательная девчонка! — прокричал Саша. — Прощай!
— Как тебя зовут? — с надрывом крикнула она.
— Саша! — крикнул он.
— Ира! — крикнула она.
Избавив себя от денег, Саша вернул себе известное хладнокровие. Чудилось, что самое главное и трудное уже позади. За долгую бессонную ночь он побывал во всех возможных позициях, повернул дело и так и эдак, сочинив немало изобретательных сценариев того, как будет себя вести, но сейчас не мучился выбором и не мудрил. Просто набрал Трескина и сказал в трубку, едва тот откликнулся:
— Трескин, я думаю отказаться от сотрудничества.
— Ага! — отозвался Трескин с чувством, но бессмысленно. Казалось, Саша ничего уже и произнести не мог без того, чтобы не вызвать у Трескина горячий отклик. Потом он помолчал и сказал совсем другим тоном: — Не фига себе!
Молчание продолжалось, и Саша впитывал каждое мгновение его как победу.
— Послушай, Сашок! — необыкновенно мягко начал наконец Трескин. — А тебе не трудно было бы ко мне сейчас подскочить? Не с балды же решать. Я не говорю про аванс — черт с ним, хотя за тобой еще два письма, чтобы отработать хотя бы аванс ~ черт с ним, с авансом. Но… В общем, разговор-то серьезный, не телефонный.
— Хорошо, — снисходительно сказал Саша. — Я сейчас приеду.
Когда Трескин повесил трубку, он злобно, замысловато выругался. И посидел потом, упираясь рукой в колено, словно собравшись вскочить, бежать… Но не вскочил и не побежал, а по некоторому размышлению кликнул Аллочку.
Она выслушала известие, не дрогнув ни единой черточкой красивого и по этой причине бесстрастного лица.
— Юрий Петрович, — сказала она затем вполне безразлично, как занятый лишь рутинными соображениями человек, — а ведь студент-то влюбился.
— Как это влюбился? — в крайнем изумлении вскинулся Трескин.
— Как-как… Как поэты влюбляются? Точно так же. Как Петрарка. Шекспир. Данте. Как Пушкин с Лермонтовым. Так и влюбился. Обыкновенное дело, — пояснила она, нисколько не тронутая волнением Трескина.
— Хватит заливать-то! — возразил он.
— Я давно примечаю, как студент дергается. Писал, писал и дописался. А давеча смотрю: в мусорную корзину заглядывает. У меня там, в приемной. Эге, сама себе соображаю: да ведь это он конверт ищет с обратным адресом.
— Конверт у меня на столе лежал, и он это видел.
— Ну так у вас на столе он не мог искать. Движение бессознательное: не конверт, так какие-нибудь пометки, мало ли что. Когда человек взвинчен, знаете…
— А ты психолог! — иронически заметил Трескин.
— Мы ему сейчас конверт с обратным адресом от Натали подложим, — не изменив своей бесстрастности, сказала Аллочка.
— Какой еще Натали? — вытаращился Трескин.
— Той самой.
Несколько мгновений Трескин глядел, будто не понимая, хотя тотчас же все понял… И расхохотался.
— Ты страшный человек, Аллочка! Страшный, страшный… Действуй!.. Страшный человек!
— Я сейчас ей позвоню, чтобы предупредить, — поднялась Аллочка, только теперь позволив себе легкую, несколько деланную, однако, несмотря ни на что улыбку.
Полчаса спустя Саша застал Аллочку на своем месте, и она, мельком, равнодушно на посетителя глянув, подняла трубку внутренней связи:
— Юрий Петрович, к вам Александр… Александр Сергеевич? — тоном обозначив вопрос, повернулась к Саше.
— Геннадьевич.
— Александр Геннадьевич, — поправилась она в трубку и потом сказала: — Простите, Юрий Петрович, занят.
Почему-то Саша воображал себе, что Трескин примет его тотчас, встретит еще на пороге, если только не будет выглядывать в окно, высматривая, где там наконец студент.
Саша досадливо огляделся. В чистенькой конуре Аллочки томились на кожаных диванах три посетителя: одетая довольно смело, хотя и в сдержанных тонах девушка с неизбежным журналом на руках — глянцевые страницы оттеняли бледные пальцы с яркими ногтями. Девушка, похоже, была не сама по себе, а при мужчине лет сорока в сером пиджаке без галстука; каким-то особенным, умным, выражением лица или, во всяком случае, тем выражением, которое свойственно человеку, обязанному говорить умные вещи, мужчина вызывал в воображении обобщенный образ вузовского преподавателя. Третьим был упакованный от и до молодой человек в кожаной куртке и пестро-белых кроссовках — стриженый затылок, понятно, и толстая задница.
