— Хотите продолжить или же предпочитаете, чтобы мы присели? — спросил меня Ричард.
— Давайте отдохнем. Я очень устала.
Лорд Виндфилд взял для меня и для себя по чашке с пуншем, и мы присели с ним возле камина. Пока я восстанавливала дыхание, он сидел рядом со мной — сидел молча, с поникшей головой, крутя чашку в руках, но даже не поднося ее к губам.
— Вы сегодня вечером весьма молчаливы.
— Да? Вы так считаете? Возможно, вы и правы… — сказал он, все такой же понурый.
Я впилась в него взглядом, так, будто хотела, чтобы ему показалось, что в него ткнули чем-то острым.
— Чувствую, что буду мучиться до тех пор, пока не спрошу вас об этом, — наконец проговорил он, правда, скорее по своей инициативе, чем под влиянием моего взгляда. — Ларс возил вас в охотничий дом, да?
Я кивнула.
— Каждый год — одно и то же! Лошади с бубенцами, сани, прогулка по заснеженным окрестностям и обед на двоих — со свечами, шампанским и земляникой, неизвестно откуда раздобытой в декабре!
— Он и вам устраивал такую прогулку? — попыталась пошутить я.
— Вы очень остроумны.
— Но откуда вам известны все эти подробности?
— О-о, да просто потому, что это для Ларса уже стало своего рода традицией. Великий герцог явился и выбрал себе великую герцогиню, но только на эти праздники! Хм…
— Ричард Виндфилд, — я укоризненно покачала головой, — мне, конечно, не хочется показаться вам излишне самонадеянной, но вы, как мне кажется, меня ревнуете.
— Ну и что с того, если я и в самом деле вас ревную? — Он с вызовом посмотрел мне в глаза, как будто сердился не столько на Ларса, сколько на меня.
— Да ничего. Вы имеете на это полное право. Однако вы сердитесь безо всякой на то причины. В конце концов, я всего лишь приняла приглашение моего кузена пообедать вместе. Быть мне великой герцогиней или нет — это решать мне, а не Ларсу.
— Вы ничего не понимаете. Вы не знаете Ларса.
— Да, это верно, я его не знаю. Однако я не дурочка и прекрасно все понимаю. Поэтому я не придала данному событию большего значения, чем оно того заслуживало. Вы же сами сказали: это — традиция. А мне нравятся традиции — как нравятся шампанское и земляника в декабре. Вот и все.
Ричард ничего не сказал в ответ — он ограничился лишь тем, что снова посмотрел мне в глаза. При этом выражение гнева на его лице постепенно сменилось выражением загадочного лукавства.
— Значит, вам нравятся традиции, да? А у меня тоже есть одна традиция.
Больше ничего не говоря, он забрал у меня из рук мою чашку с пуншем и поставил ее на каминную полку, а затем подхватил меня под руку и увел в укромный уголок — один из множества укромных уголков, имеющихся в этом замысловатом по своей архитектуре зале.
— Мы — под белой омелой, — заявил он, останавливаясь и поворачиваясь ко мне лицом.
Я подняла голову и увидела, что к деревянной притолоке и в самом деле прикреплена — в качестве одного из украшений — веточка белой омелы.
— Ну и что?
Он ничего мне не ответил — по крайней мере, не ответил ничего словами. Крепко обхватив своими пальцами мои запястья — как будто бы надев на них наручники, которые не позволили бы мне убежать, — он быстро приблизил свои губы к моим и поцеловал меня. Этот его поступок застал меня врасплох, но я даже и не попыталась сопротивляться. Он тут же отпрянул, оставив у меня ощущение, что его поцелуй — можно сказать, по-детски невинный, — был уж слишком легким. Подростки, которые, бывало, подкарауливали и внезапно целовали меня или кого-либо из девочек у дверей нашей школы, и то делали это с большей страстностью.
— Вам следует знать, лорд Виндфилд, что ваша традиция во всех отношениях является гораздо более дерзкой, чем традиция великого герцога, — сладострастно прошептала я.
Затем я сдавила его лицо с двух сторон ладонями и начала целовать его в губы — так, как следует целоваться, по-настоящему.
— Прошу вас меня извинить, если я помешал вам заниматься чем-то очень важным, — дерзко прозвучал голос, едва мы начали углубляться в исследование рта друг друга. — Я пришел сюда, чтобы пригласить на танец.
Я ничуть не удивилась, увидев, что это ты — с присущей тебе надменностью — появился, так сказать, на сцене и тут же сделал сам себя главным персонажем всего действа. Как видишь, я знала, что ты за мной наблюдаешь и что ты рано или поздно ко мне подойдешь.
— Поскольку ты, конечно же, хочешь потанцевать явно не с Ричардом, я удостаиваю тебя почетного права потанцевать со мной, мой дорогой кузен, — сказала я, пытаясь оказаться на высоте положения и произнося эти слова не без иронии.
Уходя, я бросила на Ричарда с разрумянившимся от вожделения лицом заговорщицкий взгляд… Но после того уже все свои взгляды, любовь моя, я бросала только на тебя.
Было нетрудно догадаться, что у тебя тогда на уме были отнюдь не танцы. И в самом деле, ты даже не потрудился сделать со мной хотя бы пару кругов по танцевальному залу, чтобы проявить хоть чуточку милосердия к Ричарду Виндфилду. Ты, словно бы не нуждаясь ни в каких правдоподобных поводах и предлогах, пересек, не останавливаясь, танцевальный зал и привел меня на противоположный его край, чтобы съесть вместе со мной большой кусок яблочного пирога. Я, ничуть не обижаясь, даже позабавилась той ролью «плохого мальчика», которую ты сейчас разыгрывал, и мне вспомнился один персонаж из моего детства — школьный хулиган, который, пользуясь тем, что якобы обладал недюжинной силой, каждый день отнимал яблоко у самого маленького ученика своего класса.
— Ты сейчас, я вижу, ешь с большим аппетитом, чем сегодня утром. Твое самочувствие улучшилось? — спросил ты, когда я доедала уже последний кусочек пирога.
Я и в самом деле утром почти не притронулась к великолепному завтраку, приготовленному с таким же усердием, с каким старательный рыбак насаживает наживку на рыболовный крючок. И проблема заключалась отнюдь не в том, что, дескать, фазан суховат, вино плохое, а декабрьская земляника — как окрестил ее Ричард — больше похожа на майскую. Нет, проблема заключалась не в меню, а во мне, поскольку после такой трудной ночи я поднялась утром с ощущением тяжести в желудке. Недостаток сна и чрезмерное употребление шампанского, несомненно, поспособствовали возникновению нарушений в функционировании моего организма, да к тому же еще меня, когда я ложилась в постель, переполняли эмоции. Я с удовольствием вспоминала прогулку на санях, в которых я едва не заснула от равномерного покачивания. Я чувствовала, как мои щеки обдувает холодный зимний ветерок, приносивший снежинки, в то время как моему телу было тепло под меховым пологом. Само собой разумеется, мой расторопный спутник проявил себя с самой лучшей стороны: он был исключительно внимателен, любезен и услужлив. Тем не менее я сожалела о том, что у меня не получилось насладиться вкуснейшим завтраком.
— Жаль, что я не смогла быть для тебя лучшей спутницей, да еще и после всех тех хлопот, которые ты на себя взял.
— Ты — самая лучшая спутница, какую только может пожелать себе мужчина при любых обстоятельствах. Если ты в этом сомневаешься, то вспомни обо всех тех, кто сегодня претендовал на право с тобой разговаривать, танцевать и даже… целоваться.
Мне не хотелось отвечать на этот твой выпад. Я уже устала от ревнивых земных мужчин и развенчанных сказочных принцев. Поэтому я молча повернулась и поставила опустошенную тарелку на стол.
— Я тебе уже говорил, что тебе очень идет, когда ты так заплетаешь косы?
— Премного благодарна. Однако, как мне кажется, ты вырвал меня из рук Ричарда Виндфилда — конечно же, под вымышленным предлогом — не для того, чтобы всего лишь съесть этот пирог и похвалить мои косы, — сказала я без какого-либо ехидства, в подтверждение этому расплываясь в улыбке.
— Ты права. Это маленькое похищение — всего лишь уловка: я тоже претендую на право с тобой разговаривать и, конечно же, с тобой целоваться.
— Всему свое время, дорогой. — Мне захотелось пококетничать, и я знала, что это тебе понравится. — Если в этом и заключался твой замысел, то я была бы тебе очень благодарна за подобное похищение, когда находилась в компании графа Загоронова.
— Николая? Он — безобидный балбес, — с пренебрежением заявил ты. — Он обычно надоедает женщинам, рассказывая им о своей жизни. Кстати, в этих его рассказах больше вымысла, чем правды.
— В самом деле? Значит, он не может, как он говорил, усыпать меня драгоценностями в знак поклонения перед моей восхитительной красотой? Жаль.
— Вот это он таки может. Он действительно весьма преуспел в коммерческих делах. Однако он, наверное, рассказал тебе еще и о том, что ушел с военной службы по собственной воле. В действительности его выгнали в результате какого-то скандала, получившего широкую огласку и связанного с дочерью одного из его начальников. Этот инцидент лег позором на весь его род, до этого пользовавшийся большим уважением в России в кругах, близких к царю. Тем не менее его отец, вместо того чтобы отвернуться от него, выхлопотал для него еще одно теплое местечко, но Николай его отверг. Теперь же, когда дела у его отца идут из рук вон плохо, он относится к нему с презрением. Не знаю, чем вызвана такая неприязнь к своему родителю… Как бы то ни было, мне кажется, что с мозгами у него не все в порядке. Я имею в виду мозги Николая.
