На прощание Китыч сказал, что для первого знакомства информации достаточно, и добавил:
— Мы все же надеемся, что к следующей нашей встрече вы вспомните остальное, иначе…
Он развел руками, а Малыш опять вытащил свой пистолет с таким длинным стволом, что напоминал игрушечное ружье, и, помахивая им, строго пригрозил:
— И чтобы никому ни слова, врубилась? Ни-ко-му! Чуть что узнаем — с мамашкой твоей разговор короткий.
После их ухода, несмотря на угрозы, она тут же кинулась звонить Ольге, но, поскольку разговор предполагался не телефонный, а она не в состоянии была вынести весь этот кошмар в одиночку, Светка решила сама поехать к подруге.
При мысли о матери, о том, что режиссерские прихвостни могут сделать с ней, если не узнают, где Ираклий, у нее начинали катиться слезы и она горько сожалела, что не знает местонахождение этого проходимца. В конце концов, измученная этими мыслями и долгим напряженным допросом, она задремала прямо в кресле и проспала часа два, пока звонок Шурика не разбудил ее.
— Ну и что же мне теперь делать? — закончив свой берущий за душу рассказ, спросила Светка, уповая главным образом на Шурика, потому что всегда отдавала должное конструктивности мужского ума и превосходству мужской логики над логикой женской. — А кстати, Шурик, что у тебя с рукой?
Шурик нервно заходил по своей комнате, как загнанный зверь по клетке, и даже издавал порой звуки, напоминавшие звериный рык, что, с одной стороны, свидетельствовало о происходившем в его голове напряженном мыслительном процессе, направленном на поиски выхода из этой ситуации, а с другой — являлось признаком его бессильной злости, так как выхода не было. Он настолько погрузился в сосредоточенную работу мысли, что не слышал уже Светкиных вопросов.
Ольга вкратце рассказала подруге о том, как сразу же после звонка Ираклия связалась с Шуриком, как геройски он вел себя все эти дни, за что, как все герои, и поплатился. Светка подивилась бескорыстному благородству Шурика, которое ни в какое сравнение не шло с поведением Ираклия, клявшегося ей в вечной любви и ее же оставившего на растерзание режиссеру.
Неужели Ираклий и впрямь не предполагал такого поворота дел? Неужели вправду подумал, что режиссер с его отъездом оставит ее в покое? Или он с самого начала знал, что именно так и будет, но главное для него — спасти свою шкуру? Загадка. Но загадкой было и то, что, повинуясь ее капризу, он с большим риском для себя проделал сложную операцию по доставке Ольги на дачу с последующей отправкой обратно в Москву. Думай Ираклий лишь о своей шкуре, он ни за что не пошел бы на это, даже если бы Светка не просто угрожала самоубийством, а и в самом деле повесилась у него на глазах на шнуре от его бархатного халата.
Голова шла кругом, и Светка не только не могла уже понять логику поведения Ираклия, но и вообще хоть что-либо осмыслить.
Шурик наконец остановил свое бесконечное кружение по комнате, сел на тахту и, движением здоровой руки предлагая им сесть рядом, произнес:
— Я все обдумал, и вот мое мнение. — Он наклонился к присевшим на тахту подругам и, понизив голос, сказал: — Во-первых, дело приняло уже такой оборот, что о милиции забудьте, придется выкручиваться самим. Во-вторых, основная задача сейчас — спрятать куда-нибудь Киру Петровну и тебя, Света.
При этих словах Светка нервно заерзала и недовольно проговорила:
— Ну ладно я, а куда ты мою маман спрячешь? Ее же пол-Курска знает, каждый ее шаг, малейшее передвижение сразу всем становится известно.
— У меня есть соображения на этот счет, — возразил Шурик. — Под Архангельском, в одной Богом забытой деревеньке, живет моя тетка, какая-то даже двоюродная, что ли, тетка, но это неважно… Я, правда, давно ее уже не видел, но вот когда мы года три назад ездили на Соловки…
— Короче говоря, ты предлагаешь поселить там маму? — нетерпеливо перебила Светка.
— Да, на время. Я считаю, это самое надежное место, там уж им не придет в голову искать ее. А ты поживешь у меня, — робко, боясь отказа, предложил он, — с тетей Дусей я договорюсь.
С минуту помолчали.
— Ну ладно, допустим, — сказала наконец Светка. — Но как убедить маму в том, что это необходимо?
— Придется все ей рассказать, — вмешалась Ольга. — Другого выхода я не вижу.
Светка в раздумье покачала головой.
— Ох, боюсь, все равно не поедет, — сказала она.
— Что значит — не поедет? — удивился Шурик. — Не поверит, что ли? Не поймет серьезности ситуации?
— Да нет, не то, просто для нее мафия — это пустой звук, — объяснила Светка, — для нее это обычные хулиганы. А все хулиганы и бандиты в Курске — ее бывшие ученики, они ее еще со школьной скамьи привыкли уважать, она и считает, что имеет к ним особый педагогический подход. Боюсь, и среди людей режиссера она захочет провести воспитательную работу, — с мрачным юмором добавила она, — ну, прочесть им, например, лекцию о моральном облике…
— Да-а, тяжелый случай, — вздохнул Шурик, — хотя вполне объяснимый. Вообще людям ее возраста очень трудно отойти от сложившихся представлений и… и увидеть все вокруг в настоящем свете. — Он вскочил с тахты и, закурив сигарету, опять закружил по комнате.
Светка представила себе реакцию матери, если рассказать ей, что произошло, и предложить укрытие в деревне. «Ах, Светик, Светик, мне ли бояться каких-то бандитов, — скажет она. — Уж на что у меня Сидоренко был отпетый… И потом, почему ты сразу не заявила в милицию?» Однако на то, что еще может произойти и с ней самой, и с дочерью, у нее просто недостанет фантазии. Она до сих пор свято верит в стражей порядка, и в голове у нее не укладывается, что ее жизнь в глазах режиссера и его окружения не стоит и ломаного гроша.
Шурик остановился, и подруги, решив, что у него созрел какой-то план, с надеждой посмотрели в его сторону.
— Вот что, — сказал он после недолгого молчания, — как бы там ни было, а времени терять нельзя, потому что время для нас сейчас равнозначно не деньгам, а жизни. — И для убедительности провел рукой по горлу.
— Но что же делать? — в один голос отчаянно вскрикнули они.
— Света, немедленно звони в Курск и вызывай Киру Петровну на переговорный пункт, — скомандовал Шурик. — А мы пока придумаем, что ей сказать.
Ольга со Светкой боялись себе даже представить, что бы они делали без Шурика, который не только взял на себя исполнение задуманного плана, но и принял все меры предосторожности и безопасности. Так, назвав Ольгину квартиру «засвеченной», он велел ей взять работу и необходимые вещи и срочно перебазироваться в Александровку, причем предупредить сотрудников, чтобы никаких координатов ее родственников никому и ни под каким предлогом не давали и чтобы само слово «Александровка» перестало для них существовать.
Соседям же Ольга должна была сообщить, что уезжает в отпуск на юг, но куда именно — пока сама точно не решила. Не исключая в ее отсутствие возможного вторжения в квартиру непрошеных гостей, он рекомендовал забрать с собой все записные книжки с адресами и телефонами и все свои фотографии.
Проинструктировав Ольгу, Шурик попросил ее срочно позаботиться о питании, пока Светка дозванивается в Курск.
— А то я от голода перестану соображать и что-нибудь обязательно забуду, — пригрозил он. — А мы сейчас, как разведчики в тылу врага, должны действовать предельно четко, иначе… — Он не договорил и ушел в соседнюю комнату.
Вторую, маленькую, комнату в этой квартире занимала соседка тетя Дуся, с которой семья Шурика прожила бок о бок более тридцати лет и которая была свидетелем и его рождения, и смерти его родителей. Не имея своих детей, она считала Шурика почти сыном, как могла заботилась о нем, была в курсе всех его дел, всегда стояла за него горой и мечтала, чтобы он наконец женился. Она твердо знала, что из Шурика получится самый лучший муж и отец в мире и что другого такого порядочного и умного человека не найти даже днем с огнем.
К появлению в его жизни Светки тетя Дуся отнеслась очень скептически. «Не по себе дерево рубишь, Сашок, — вздохнув, сказала она. — Больно уж красивая краля, смотри, натерпишься ты с ней…» И Шурик действительно натерпелся, постоянно мучаясь подозрениями и худея от ревности. Тетя Дуся страдала вместе с ним, поэтому, узнав, что они расстались, возликовала. «Не горюй, Сашок, твое дело молодое, — успокаивала она его, — встретишь еще свою судьбу, может, не такую красавицу, да оно и надежней…»
Но проходили недели, месяцы, и тетя Дуся видела, что личная жизнь Шурика не только не налаживается, а приходит в совершенный упадок. Он просил не звать его к телефону на женские голоса, делая исключение лишь для одного голоса, который тете Дусе был хорошо известен.
Наблюдая переживания своего Сашка, видя, что он никак не может забыть эту «кралю» и что, кроме нее, никто ему на всем свете не нужен, тетя Дуся сделала неожиданный для ее преклонных лет вывод. «Вот она, любовь-то, — подумала она и глубоко вздохнула. — Говорят, нет ее, а вот она, полюбуйтесь». Но полюбоваться на чувство Шурика тетя Дуся предлагала всем только в мыслях, потому что ни с кем во дворе его личных проблем не обсуждала, да и вообще была непримиримой противницей сплетен.
